Просто друзья

— Мне приятно, когда ты целуешь меня здесь, — показываю на шею, — и здесь, — очередь ложбинки между грудей.

— Понял.

Глеб едва касается чувствительной кожи на шее. Как перышко, легкое, и очень приятное. След невесомый, но разгоняет табун мурашек от этого места до самого эпицентра моего наслаждения. Сейчас это не запретно, не грязно, но все также горячо и сладко.

Поцелуями покрывает грудь, ту самую ложбинку, уделяя ей чуть больше времени. Потом накрывает ртом один сосок. Так влажно и обжигающе. Словно ожог. Но он не приносит боль, не хочется отвернуться от источника опасности. Наоборот, желание, чтобы Глеб не останавливался, а терзал их дальше, доводя меня до грани.

— Так? — хитрый взгляд хищника, но он не несет в себе смерть. Только наслаждение.

— Да.

Мне хочется тоже сделать ему приятное, но не вовремя вспоминаю о том, что ничего не умею, не знаю. А самое главное, что страшно признаться и боязно проявить инициативу.

— Глеб…

— М? — он не отрывается от меня, целует, уже не так нежно.

Может, я больше невоздушная и нехрупкая куколка. И знаете что? К черту. Я больше не хочу ею быть.

— А что приятно тебе? — решаюсь я. В глаза смотреть боюсь. Позорно опускаю взгляд. Глеб остановился, больше я не чувствую его поцелуев, но отчего-то знаю, что он улыбается и пытается не засмеяться. Не время, Глеб.

— Минет, — будничным тоном ответил он.

— … а еще? — тихо спрашиваю.

— Еще… можешь первая меня поцеловать.

Он наклоняется ко мне. Его глаза темные, вижу в них свое отражение. И легкая улыбка трогает губы, его заводит эта игра. Как и меня, только в этом, опять же, не признаюсь.

Касаюсь его губ. Они правильные. Если бы их рисовали художники по классическим канонам, то пришли бы в восхищение от их пропорциональности. Они твердые, но почему-то сами поцелуи бывают мягкими. Мой Глеб Навицкий такой же твердый снаружи, крепкий, словно морской камень, но стоит пройти времени — и морские волны сгладят его поверхность, она больше не будет шершавой, станет гладкой. Это не сделает его мягким, но позволит ему стать обтекаемым. Я хочу стать его волной.

Я целую его как умею, ведь по сути это мой первый поцелуй, когда инициатором была я. Это и будоражит, и волнует. Только Глеб не дает мне насладиться таким уникальным моментом. Мой камушек прижимает меня к себе сильнее, поцелуй уже не такой невинный. Он — прелюдия к большему.

— Знаешь, как я понял, что у меня аллергия на шоколад?

— Ты правда хочешь об этой сейчас поговорить?

Я чувствую влагу между ногу и уже знакомый горячий клубок со своими нитями. Стоит ли умолять мужчину прекратить уже ненужные разговоры и оказать большее внимание своей женщине? Глеб же должен понять, что я хочу его сейчас не меньше, чем он меня.

— Я скажу. После седьмого кусочка дурацкой шоколадки я начал задыхаться. Не мог вдохнуть, горло словно пережали. Я чувствовал першение и непонятное мне жжение. Как сейчас. Шоколадка.

— Глеб, — теперь задыхаюсь я.

Чувствую его, каждую мышцу. Возможно, и каждую венку, такую родную и нужную мне. Он упирается головкой между ног, и дай Боже мне сил. Я на грани, потому что сама делаю бессмысленные попытки насадиться на член Глеба. Он дразнит меня, искушает, словно истинный дьявол. Водит головкой вдоль, но не проникает, только распределяет влагу. Это доводит до исступления, когда ты возбудилась до такой степени, что готова умолять этого дьявола, этого черта, сделать своей.

— Глеб…

— Что, Мила? — истинный темный, его голос из глубины.

— Прошу…

— Давай сама, скажи. Мне понравилось, как ты просила трахнуть тебя у стены.

— Трахни меня, — сдаюсь.

С первым толчком мир разбивается на две половинки, трескается. Желанная наполненность. Я говорила, что мне горячо? Нет. Горячо мне сейчас. Настолько, что пламя костра будет казаться легким касанием свечи. Если он дьявол, то я ведьма, потому что ради него готова гореть заживо на том костре, сотканном из наших желаний, наших движений, наших поцелуев, наших оргазмов.

Его движения резкие, глубокие. Они выбивают воздух из легких. Но мне не больно, уже нет. Они дарят наслаждение, невиданное ранее.

Оргазм накрывает. Разрушает меня, сбивает с ног. Я чувствую пульсацию внутри, между ног, влага стекает по бедру. Для меня все в новинку, но отчего-то хочу разделить это с Глебом.

Он кончает дьявольски красиво. Можно впитывать каждую эмоцию на его лице, любоваться каждой черточкой, пока глаза его закрыты, а рот приоткрыт, чтобы выпить воздух.

Глеб сжал меня, шумно вдохнув мой запах, смешанный с ароматом наших тел и нашей влажности. Пьянящая смесь, от которой закатываешь глаза от удовольствия.

— Бл*дская моя балеринка, — шипение, что кажется музыкой, усладой.

— Победитель мой, — голос немного хриплый, его не узнать.

День, который начался с такой высокой ноты, что не каждый ее возьмет. Но мы это сделали. Начали нашу симфонию именно так. Не с первого раза, нам пришлось приложить немалые усилия, чтобы получился отличительный дуэт. А потом было счастье.

— Закрой глаза! — говорит мне Глеб.

Он привез меня в какое-то секретное место, о котором я даже не догадываюсь.

— Я буду подсматривать, — улыбаюсь, невозможно сдерживать улыбку, что исходит от сердца.

— Ну уж нет, — Глеб берет мой шарф и завязывает мне глаза. Нежно целует в губы. А потом тишина.

— Глеб?

— Я тут, ничего не бойся, — он берет меня за руку и куда-то ведет.

Ступеньки, пролеты, снова ступеньки. Я чувствую сладкий запах, очень похожий на карамель. Он пробивается первым. Потом пыль. И туалетную воду Глеба, тяжелую, с сандаловыми нотками.

Под ногами мягкий ковер, потому что звук своих каблуков я не слышу, они утопают в нем.

Его руки мягко ложатся на мои плечи. Приятная тяжесть. А потом я открываю глаза, немного щурясь от света. Не понимаю, где я нахожусь и что вокруг меня.

— Глеб, это же… Боже!

Прохожу вглубь зала. Он большой, больше, чем я себе представляла. Вообще все, что я раньше представляла, не то. Даже отдаленно. Наши ожидания не оправдываются. Но я благодарна за это. Благодарна Глебу, что мой жесткий камушек уже окутан уютной морской волной, его неровность начинает стираться.

Воспоминания из дневника Милы

Зал был пуст. Горел тусклый свет. А на белом экране, что напротив кресел, еще не было картинки. Именно так я все себе и представляла.

— Выбирай любые места, — Глеб разводит в стороны руки, демонстрируя весь зал, что и правда был как на ладони.

— А какие лучше?

— Ну… мне нравятся те, что на последнем ряду. Но так как мы одни сегодня, то места не играют роли.

— И все же.

— В центре. Говорят, что звук стекается именно в середину зала, и картина фильма кажется более полной.