Просто друзья

— Тогда в центр.

Я отсчитываю ряды, чтобы понять, где та самая середина. А потом прохожу вдоль ряда, отсчитывая уже кресла.

— Думаю, тут. — Я сажусь в центр. Очень значимые цифры: десятый ряд, десятое место. Красивая цифра. Будто получил максимум баллов.

— Блин, забыл. Сейчас вернусь.

Глеб вышел, оставляя меня одну. В зале тихо, я чувствую запах пыли как в коридоре. Что странно, мне он нравится. Есть люди, у которых в памяти всплывают важные моменты, стоит им вдохнуть аромат, который они слышали именно в ту минуту. Я помню запах роз, нежный, но со сладковатыми нотами — сад Натальи Матвеевны, а следом и первое знакомство с Глебом. Помню запах жареной картошки и бургера, очень странный запах, но в памяти всплывают картинки нашего с Глебом свидания, назову его так. Запах ели и запеченной утки — Рождество дома, паленая резина — первые в жизни гонки, новая книга, что еще хранит запах типографии, — библиотека отца, где мне рассказали о моем замужестве с Глебом. Теперь еще пыль и попкорн — кинотеатр, куда пригласил меня Глеб Навицкий.

— Карамельный — для тебя, соленый — для меня, — Глеб вернулся быстро, неся в руках две больших картонных коробки.

Беру одну штучку, сладкую, отправляю в рот. Приторная сладость до жжения на кончике языка. Кроме запахов, человеку свойственно и запоминать вкусы. Я запомню именно этот. Даже самый дорогой и вкусный Швейцарский шоколад не будет достоин моего внимания — истинное наслаждение именно эта карамель, от которой будет тошнить и болеть живот. Но он важен. Как и этот запах пыли, этот кинотеатр, этот день.

— Вкусно, — говорю я.

— Попробуй соленый. Мне он больше нравится.

Отправляю в рот воздушную кукурузу. Рецепторы языка в бешенстве от контрастности. Как тысячи фейерверков, что взорвались в моем рту. Полярно, но прекрасно.

— Спасибо. Вкусно. Но я остановлю свой выбор на карамельном.

— Так и знал, что ты сластушка.

— А ты — нет.

— Ну почему же, — Глеб смотрит на мои губы.

— Шоколад не в счет, — уловила я его намеки. — Помимо него, есть что-то, отчего можешь потерять голову? Ириски, карамельки? Блинчики?

— Наверное, кекс с изюмом. Или как его называют? В общем, то, что готовят на Рождество в Европе. Только без орехов. Помню давно, еще до всей этой вечной истории с Англией, мы с семьей справляли Новый год дома. Мама приготовила такой кекс. И мы все вместе его ели и запивали вкусным чаем с мятой. Было здорово. Смех, теплые истории, воспоминания, — Глеб говорил тихо. Я понимаю, как ценно это для него.

— На орехи у тебя тоже аллергия?

Глеб засмеялся. Его смех заразительный. Всегда таким был.

— Да, балеринка. И на орехи.

— Огласи тогда весь список, вдруг я решу что-нибудь приготовить.

— Ну, про шоколад ты знаешь, точнее на какао-бобы, на орехи, на все. Это из еды. А еще на какой-то цветок. У бабушки на кухне стоял. Возможно, на такое страшненькое, его еще от моли покупали. Название жуткое, противное, словно плевок.

— Герань?

— Может быть.

Мы узнавали друг друга потихоньку. Слово за словом. Глеб рассказывал мне о своем детстве, о событиях, что никто не знал. Это был взгляд маленького мальчика, ненужного своей семье. Про учебу в Англии, их вечеринки. Только не стал делиться воспоминаниями о девчонках.

Я же рассказала про свое детство, потом про поступление, про Париж, куда любила ездить поздней весной. Потому что туристов еще немного, и можно найти свободное место на Марсовом поле для пикника. Парадокс в том, что мне не нравится Эйфелева башня, хоть и является символом Парижа. Бездушное сооружение, что портит поистине прекрасный вид на превосходный город. Как-то поделилась этой мыслью с парижанкой, и наши мысли в этом вопросе сошлись. Французы не любят ее и никогда не любили. Но мне нравится Нотр-Дам, прогулки по Сене и Мулен Руж. Наверное, именно в те моменты и просыпалась темная Мила, что привлекла Глеба.

— Молодые люди, мне как, фильм то показывать? А то после вас сеансы будут, продлить аренду уже не получится.

— Да, запускайте. Мы готовы, — Глеб подмигнул мне, а я поняла, какой фильм будем смотреть.

Зал погрузился во тьму. Интимно, что рецепторы заставляют чувствовать все в десятки раз сильнее. Рука Глеба накрывает мое колено и аккуратно его сжимает. Потом он ведет свою руку вверх.

— А джинсы зачем надела? Такой момент запорола, Мила Навицкая.

— Так холодно на улице, Глеб Навицкий.

На экране картинки. Это приключение, где в Англии юный Джим Хокинс, доктор Ливси и сквайр Трелони случайно стали обладателями карты капитана Флинта, на которой указаны координаты острова в океане, где спрятаны сокровища.

Три часа, что пролетели как мгновение. Глеб не отрывался от экрана от слова совсем, он был весь в фильме. Улыбался, иногда смеялся, хмурился. Я часто наблюдала за ним. Наверное, как и он за мной, когда мы с ним вместе были на спектакле в театре. В такие моменты человек показывает свои истинные эмоции. Когда вовлечен, когда заинтересован, когда полностью поглощен происходящим. Как я сейчас осознала, не важно, экран кинотеатра это или сцена Большого театра.

— Никогда бы не подумала, что ты любитель советских фильмов.

— Этот особенный.

— Чем же?

— Книгу мне подарила бабушка, коллекционное издание было. Именно его ты и видела у меня в комнате. А потом она же мне показала и этот фильм. Я в тот вечер сбежал от родителей, в который раз. Она включила телевизор, а там шел он. В зале был выключен свет, горел только торшер. Она сделала мне вкусный чай и испекла тот самый кекс. И с ней вместе вот так смотрели это кино.

Мы еще сидели в зале кинотеатра, когда шли титры. Смотрели друг на друга. Момент, который попадет в мою копилку воспоминаний. А будет ли Глеб с таким же трепетом вспоминать сегодняшний день?

Глеб исполнил мое желание. Он сделал мой первый поход в кино именно таким, как и рисовало мое воображение. До последнего кадра, до последнего движения, до последнего вкусного карамельного шарика.

Экран погас, и включился свет. Перед глазами всплыло слово “конец”, и это не про фильм. Это про наше свидание. Но мне не хочется, чтобы оно заканчивалось. Все, что происходит сейчас, происходило последние дни похоже на сказку, на сбывшуюся мечту, что я загадала под бой курантов.

Мы спустились вниз к машине в молчании. Мне еще о многом хотелось расспросить Глеба. Но я так и не решилась. Любая информация должна поступать дозированно, иначе рискуешь не справиться с ней.

— Мне очень понравилось, Глеб Навицкий.

— Я рад, Мила Навицкая.

— Глеб?

— Да?

— Что ты ко мне чувствуешь?

Ухмыльнулся. Царапает, глаза бегают. Так люди думают над тем, как соврать. Только неправда всегда чувствуется. И вынести ее очень тяжело.

— Милка… ты мне нравишься, правда. И тянет к тебе ужасно, целовать тебя нравится, трахать тебя нравится. Если ты хочешь спросить, влюблен ли я в тебя, то я не знаю. Честно. Наверное, по-настоящему я люблю только себя. А ты? Что чувствуешь ты?