Просто сказка...

Долго ли, коротко ли шел Федот, про то сказка ведает, да только заслышал он шум-веселье с музыкой, с песнями, да, видать, с танцами-плясками. Подкрался осторожненько, глянул из-за куста. Батюшки светы!

На поляне возвышался терем, да не простой - с пристройками и флигелями. Двухэтажный. Бревенчатый, богатой резьбы, с куполами-луковками, портал с саженными дверями, окованными серебром-золотом, крылечко - любо-дорого посмотреть. Над дверями аршинными буквами: "Без стука не входить", справа табличка: "Ценность знатная. Охраняется лично царем", слева: "У нас сегодня" и что-то неразборчивое.

Посреди же поляны огонь полыхает, даром что вечер ранний. Столы расставлены, снеди на них - войску царскому на цельный поход хватит, аж гнутся-прогибаются. И чего там только нет... Ну да не о том речь. Два помоста деревянных сколочено, скамьи перед ними расставлены. А уж нечисти - счесть не пересчесть. Все туточки. Слетелись на сборище свое очередное, годовое, отчет-ответ держать, на других посмотреть, себя показать, кто каких людям пакостей понатворил-понаделал. С правой стороны от Федота, там мавки, утопленницы, русалки, ведьмочки, что помоложе, промеж себя красу выявляют. Шастают по помосту туда-сюда под цыганский напев, с топотком, с песнями, а мужская, значит, часть, что на них глазеет, оценки им выставляет. Тут тебе и баенники, и овинники, и лешие, и водяные, и еще невесть кто, все как один глазищи таращат.

С левой же стороны иная картина образовалась. Там все больше нечисть постарше, посерьезнее, приемами колдовства-знахарства обмениваются. Эти в трех соснах заблудят, из сапог в лапти переобуют, любую порчу-сглаз наведут. Многонько Федот понаслушался: и как свадебный поезд остановить, и как хозяина из избы выжить, и как урожай градом побить, и как корову без молока оставить, и много еще чего.

Да не за здорово живешь общаются. Поощрения всякие-разные за дела нечистые раздают всем обществом. Козлов-котов-боровов черных-пречерных, книги-снадобья-травы колдовские, метлы-ступы-мази для полетов... Одной ведьмочке, по ошибке, вместо козла козу подсунули. Так она голосила-голосила, всех в лесу перебаламутила, пока ей вдобавок еще и гармонь-трехрядку не присудили.

Сколько празднество это продолжалось, про то Федот не сказывал. Да только вскоре на один из помостов, пошатываясь, вскарабкался Вий с чашей меда в руках.

– Подымите...
– начал он и смолк.

Нечисть бросилась поднимать ему веки. Струхнул Федот, а как не струхнуть? Вот заметит сейчас, окаянный - и пиши пропало. Пойдут клочки по закоулочкам.

– Да не веки, олухи!
– остановил их Вий.
– Веки я и сам могу. Да только я и с закрытыми глазами лучше вас вижу. Чаши поднимите. Тут вот предложение поступило. От группы, значит, товарищей. Поскольку план наш по злодействам-негодяйствам выполнен и даже перевыполнен, отпуск нам полагается, на недельку-другую. Отдохнуть, силушки поднабраться. А там и вновь за работенку нашу нелегкую.

Нечисть дружно взревела. Даешь, кричат, отпуск.

– А и местечко я тут присмотрел, от Лукоморья недалече. Островок там есть, Змеиный называется. Гадюк там, кобр, мамбы черной - не счесть, комаров-мошкары - тучи, мухоморы-поганки - ввек не перебрать. Что ни пляж - песок зыбучий. Славно отдохнем.

Но нечисть чтой-то засомневалась.

– У Лукоморья, говоришь? Вот ведь нашел ближний свет. Да туда, почитай, семь лаптей железных истопчешь, семь посохов железных изотрешь, была охота ноги бить... Нет уж, отдыхать - так давай где-ничто поближе.

– Вот ведь дурни!
– поразился Вий.
– Да кто ж вам велит ноги бить? Перед вами же терем, всем места хватит. На нем и полетим. И отель тебе, и ковер-самолет в одном лице.

– А ведь и верно, - почесала в затылках сотней рук-лап-копыт нечисть.
– Так чего сидим, кого ждем?

И дружно, отпихивая друг дружку локтями, ринулась занимать горницы да светелки. Вмиг опустела поляна, словно и не было никого. А последняя ведьма, задержавшись на крылечке, махнула рукой, - исчезло все, и помосты, и лавки, и клетки опустелые, - пробормотала что-то, да за дверь. Поднялся вверх терем, поднялся и сгинул с глаз долой под ухарские песни, несшиеся изо всех окон. Ну да Федот не зевал, приметил, что сделать надобно, чтобы, значит, постройку деревянную в небо поднять. А уж как обратно спустить - сам догадался.

Вернулся он тем же путем-дорожкой, забрался в корабль свой, да и полетел к царю-батюшке за невестой. Чуть не забыл... Довелось ему над болотом тем пролетать, где водяного спорту обучал. Глянул он вниз - так и есть. Сцепились болотники с русалками на чистом-то месте, где ристалище организовали, знать, договорились-таки примириться. Но не довелось. Вот один другому под микитки и норовит, а тот в лоб засветить, русалки друг дружку за волосья таскают да за хвост, визг стоит, болото перебаламутили, орут что-то несусветное, одним словом, баталия Полтавская.

– Тьфу ты, - огорчился Федот.
– Видать, бобр этот болотный только и усвоил из спорта, что бой кулачный. Ну и пусть их: того вот только не уразумели, что в ссорах да во вздорах пути не бывает. Знать бы где упасть, так про турнир рыцарский лучше бы рассказал.

И дальше полетел.

– Ну а с ВВЦ-то что?
– поинтересовался Владимир.

– Да ты погоди. Сейчас и до него доберемся. Вернулся Федот к терему царскому, а там народу уже собралось видимо-невидимо. Вестимо, каждому охота есть на диковину глянуть. Весь двор заполонили. Ну да и сам Ерофей Палыч не стерпел: растолкал народ, руками машет, давай, мол, спускайся, предъяви чудо чудное, диво дивное. Только корабль посеред двора опустился, народ и попер через борта-то, царь первый лезет, ногами отпихивается. А Федот ему: "Нет, говорит, вы постойте-погодите, вашество... Сначала уговор исполним, потом и корабль ваш весь, как есть станет быть". Оторопел Ерофей. "Ты что ж это, кричит, щучий сын, слово царское под сомнение ставишь?" - "Как можно, - Федот отвечает, - слово царское, оно крепче камня крепкого, да только истосковался я по Екатерине Матвеевне - спасу нет. Подавай мне невесту мою, ладу-любушку, и полцарства, а не то не открою тебе слов заветных, чтобы ладью сию в небо синее поднять".

Видит Ерофей, деваться ему некуда. "Пошли, кричит, окаянный. Вот прям сейчас и оженю, чтоб впредь неповадно было!" И оженил. "Подать, кричит, карту царства-государства мово, да карандаш иноземный". И все, понимаешь, горлом берет, знать совсем невтерпеж ему стало. Схватил карту, черкнул карандашом, да к Федоту: "Говори слова заветные, как ладью сию в небо поднять да спустить обратно на землю-матушку". Сказал молодец, Ерофей и припустил, едва карту отдать успел. А то, что черкнул неловко, так, что Федоту с Екатериной из всего царство пару деревенек всего и досталось, того и не заметил, второпях-то. Ну да молодым и то не в обиду. Дело молодое. Совет да любовь - чего им еще надобно? Собрались накоротке за пару-тройку деньков, и подались в вотчину отведенную. Сидят себе на телеге, ногами машут, друг дружкой не налюбуются.

А еще, надо сказать, Федот от ума своего недюжинного, летало придумал. Ну, чтоб если с кораблем что случится, то с него б безбоязненно сигануть можно было и без малейшего повреждения на землю спуститься. Взял он для того у баб полотна белого, тканого, веревки пеньковой, привязал, мудрено так, веревки по краям полотна, нижние концы к поясу прикрепил. Собрал полотно в кучу, кучу в суму запихнул, суму на спину повесил. Поднялись они с Ерофеем, Федот и говорит: "Ну, ежели что, не поминайте лихом". И полез на борт. Ноги уже спустил, а не решается, прыгать-то. Оно и понятно - высоконько, чуть что не так - только место мокрое и останется. "Ты, Ерофей, молвит, толкани-ка меня легонечко, но поперва над прудом зависни, все падать мягше будет". "Да ты не боись, не боись, отвечает Ерофей, оно по первости страшно, опосля привыкнешь. А ежели что, так я собственноручно памятник тебе поставлю, на холме, рядом с Велесом и поставлю. Из дуба. В рост, значит, натуральный. Праздник введу, память тебе вечная будет в этот день. Выходной всему царству-королевству". "Это как же, не понял Федот, я, значится, в лепешку, а народ по этому поводу гулять будет? Не-ет, на энто я не согласный. Тоже удумал". И обратно полез. Тут его Ерофей тихонечко так и подтолкнул. Полетел Федот, ну ровно твоя лягва, руки-ноги растопырил, орет что-то невнятное, но, судя по голосу, суровое. Царя-батюшку поминает через каждое слово.

Тут у него из сумы летало и выпало. Глядит народ, глазам своим не верит. Распахнулось оно над Федотом шатром белым, он за канаты свои ухватился и парит, аки орел небесный. Не падает. И уже что-то другое кричит, мужикам-от. А те не слушают. Лупят друг дружку по спинам по чем зря, ликуют, что, мол, теперь ужо погоди, теперь мы как птицы могем... И по домам на радостях подались, мед-пиво пить. Забыли совсем про Федота по такому поводу.

Ну, потом уж Федот осмелел. Ерофей тоже опробовал. Понравилось. А как зять дорогой с дочкой-красавицей в свою вотчину отбыли, так царь совсем дела государственные забросил, да с луком-стрелами на корабле за птицей-зверем гоняться принялся. Чуть утки там перелетные али журавлиный клин покажутся, он хвать самострел, суму на плечи, в корабль шасть, рукой эдак махнет, крикнет: "Поехали!", и в небо. Вот через то беда с ним и приключилась. Главный боярин-от его, ума-то нету, что удумал. Ну, удумать-то удумал, так сиди молчи, за умного сойдешь, нет, надо же было ему с царем-батюшкой мыслями своими поделиться. А тот и рад слушать, уши по плетню развесил. "Слышал я, боярин сказывает, мне немчин один в тайне великой поведал, что у них там, в иноземщине, то лягвы с неба падают, то рыбы, то греча, прям в горшках, еще теплая, то дождь вином чистым выдержанным, то монеты золотые. Монеты те показывал, золотые, вином угощал. Не поверил я поначалу-то. Да только потом засомневался. Вот ты сам погляди, говорит этот бургер, молонья в небе. Из чего она, по-твоему? Не ведаешь? То-то же. А молонья, она из золота чистого. Вишь, как блестит? Слыхал, что ежели высмотреть, где она в землю ударит, так там обязательно клад объявится. Как на духу говорю. Потому - случаев таких записывать, бересты не хватит со всех ельников ваших. Вот и подумал я, царь-батюшка, а что если прав немчин? Тут ведь что получается: кабы на корабль твой чугун повесить, поболее, ну, или там на палубу поставить да привязать покрепше, да молонью в него поймать, так, может, она золотишком и рассыплется? Рыть-копать-мыть не надобно, знай летай по небу, богатство собирай".