Просто сказка...

– Задарма, - сразу же исполнил просьбу того Конек.
– Задарма, то есть, взялся доставить. Так и передай мужикам, говорит. Ежели кто захочет в мир верхний, пусть приходит.

– Мы бы с радостью, - пожал плечами Пахом.
– Да куды ж этого девать? Обещались... Так как же с Лихом-то будем, а?

– Всем миром навалимся, глядишь, и одолеем, - пробормотал Конек сквозь пережевываемый пирог.
– Намнем бока супостату.

– Негоже эдак-то, - отозвался Пахом.
– Семеро на одного - где ж тут слава?.. Опять же, и по одному негоже - больно уж умом крепок, да и силушкой не обделен...

– А коли мы вот с молодцем вдвоем управимся? Чего дадите за победу славную?

– Отец родной!
– внезапно дурным голосом возопил Кузьма.

– Да что хошь бери, только одолей! Бабу отдам, латынскую!..

– Да ты что!
– шепнул Владимир Коньку.
– С ума сошел?

– Ты не зевай, давай, - отозвался тот.
– Поднесли, так пей. Гостю почет - хозяину честь. Не пропадем...

– Али позабыл?
– спросил он Владимира, когда они, воздав должное богатому столу, двинулись под напутствия мужиков на рать.
– Корочунов подарок-то? Коробочку-шкатулку? Не потерял?

– Да нет, - испуганно ухватился за карман Владимир.
– Не потерял.

– Крепче держи. Только без меня - ни шагу. Как знак подам, ну, там, копытом постучу раза три-четыре, тогда давай.

...А усадьба-то, усадьба у Кузьмы Скоробогатого показалась - любо-дорого глянуть. Крепкий ладный бревенчатый дом с резными расписными ставнями и крылечком, все петухи да звери заморские, с какой стороны ни взгляни - все разные. Сад-огрод тоже справный. Здесь тебе и дерева всяки-разны фруктовы высажены, да с толком, рядком-ладком: вот тебе, пожалуйста, яблони, вот груши, вот вишня, картошки соток эдак шесть, капуста, морковь, огурцы - чего только нет. И все ухожено, с любовью, со знанием. Журавль-колодец - от живого не отличишь. И аккурат посреди сада-огорода - баба латынская, - Владимир глазам не поверил, - копия Венеры Милосской в натуральную величину.

Ну как тут не подосадовать! Своих каменных баб - пруд пруди, а он Венеру притащил. Кстати, а кто они, эти наши бабы каменные, по всей матушке-Руси разбросанные?..

Первое письменное свидетельство о них принадлежит арабу Ибн-Фадлану, побывавшему в Х веке в низовьях Волги. Писали о них Низами (великий азербайджанский поэт и мыслитель): "Все племена кипчаков сгибаются вдвое перед этой статуей. Пешком ли, верхом ли зайдут, - поклоняются ей как творцу. Всадник, если подгонит к ней коня, оставляет в ее честь стрелу из колчана. Пастух, если окажется со стадом, кладет к ногам идола овцу". И фламандский монах-францисканец Вильгельм Рубрук в 1253-1255 г. посещавший хана монгольского. И в "Книге Большого Чертежа" (свод географических и этнографических сведений о России XVII века). Да мало ли еще где...

Название же свое они получили от созвучия тюркского слова "баба" - предок, и славянского "баба" - толстая женщина. Статуи эти, правду сказать, действительно "баб" напоминают, даже если изображают бородатых и устатых воинов.

Изучать их серьезно начали приблизительно с середины XIX столетия, однако загадкой они, по большому счету, остаются до сей поры. Неясно было (да и остается), кто и с какой целью их создал, и кого они, собственно, изображают.

Приведем лишь некоторые толкования.

Некоторые археологи считают, что они являются олицетворением убитых врагов. Другие - что они отзвуки существовавшего некогда культа предков. Третьи (не смотря на отсутствие захоронений под ними), считают их надгробными памятниками-стелами павшим воинам.

Но раз уж мы попали в сказку, то мы поинтересуемся в первую очередь мифами и поверьями, с ними связанными. И обнаружим, что легенд таких (записанных и опубликованных), крайне мало. Казалось бы, такое раздолье - одни потаенные клады чего стоят!
– и... Впрочем, судите сами, насколько эти легенды поэтичны.

Вот вам первая. Собрались как-то богатыри-великаны, сели на солнце и стали в него плевать. Не стерпело обиды солнце, и обратило всех их в камни. Нравится?

Или другая. Жали как-то баба с дочерью зерновые. Мать работящей была, а дочь - лентяйная. Тут, как назло, случилась непогода: дождь, ветер, план по сбору урожая горит синим пламенем, не стерпела мать, сказала в сердцах дочери: "Чтоб ты окаменела!" И стало так.

В той или иной форме сюжеты эти путешествуют из одного рассказа в другой. Но стоило ли затевать этот разговор, если нет у нас чего-нибудь покрасивее? Конечно, нет. Вот и приводит вкратце легенду, и отсылаем читателя к книжке замечательной Супроненко П.П. "Легенди Козацького краю" (Запорiжжя, МП "Берегиня", 1995).

Ехал как-то чумак степью (если кто не знает, чумак - это такой торговец солью), остановился он возле могилы отдохнуть. Распряг своих волов и отпустил их пастись. А сам, утомившись, прилег отдохнуть. На каменную же бабу, что рядом стояла, внимания не обратил: мало ли их в степях-от таврийских? Только дремать начал - чу!
– голоса рядом послышались. Глянул осторожненько.

И глазам своим не поверил. К бабе его каменной из могилы соседней воин каменный пришел. Вот и завели они промеж себя разговор. Воин спрашивает, а она рассказывает. Во-первых, о происхождении своем.

Одни, говорит, приписывают меня сарматам или гунам, другие монголам или скифам. Некоторые считают, что оставили нас фины или болгары. Другие - вроде бы нас установили половцы и печенеги.

Во-вторых, о родне своей.

Было у нее, говорит, немало сестер и родственников. А сейчас она не знает, что с ними. Слышала, что где-то в Сибири, за горами Уральскими, есть очень далекая и богатая родственница - золотая баба!

В-третьих, о судьбе своей, женской.

Разбежались, говорит, наши братья и сестры кто куда. И раньше мы не очень любили встречаться - больше одиночество нам по душе... Мы охраняем тишину. Рассказывала, в каких местах побывала. Возили ее по степи, объявили святой. Называли колдуньей. Если кто-то исцелялся от болезни, приписывали ей целебную силу. Ставили ее и верстовым столбом, и в простой ограде приходилось стоять. В конце концов, оказалась она в степи: умер здесь один путешественник, а ее оставили могилу охранять...

На том и окончим. А кому интересно, тот пусть книгу в руки возьмет. Так вот!..

Неприятности ожидали их прямо в сенях.

– Ты держи ухо востро, - напутствовал Владимира Конек, едва они, осторожно приоткрыв дверь, шагнули внутрь.
– Не то неприятностей на свою шею не оберешься.

Сказать не успел, у него на холке очутился хомут, упал откуда-то сверху, а на навостренные уши - связка сухого чертополоха. Да и Владимир, едва сделал шаг, как поскользнулся, свалился на полураскрытый мешок, из которого сполохом полетели куриные перья, а со стены на него свалилось с дюжину березовых и дубовых веников, приготовленных для бани. Так и ввалились они в горницу, сопровождаемые грохотом обрушающегося хозяйства: один в репьях, другой в перьях.

За столом, на лавке, восседал нонешний хозяин. Ражий детинушка в два обхвата, в ситцевой сероватой в крупный красный горошек рубахе, подхваченной под солидным пузом кушаком, холщовых темно-серых портах, неспешно поедал стоявшую перед ним в мисах и кувшинах снедь. Рыжий он был до невозможности - рыжей рыжего, борода лопатой, всклокоченная шевелюра, густые брови, крупные губы, оттопыренные уши, пронзительные глаза - что твоя деревянная ложка, - красавец, да и только. Могучей дланью детина захватывал из мисы соленый крепкий огурец, обмакивал его в кислое молоко, обертывал в блин и чинно отправлял в узкую между усами и бородой щель. Тут же стояли мед, квас и еще что-то по мелочи.