До утране уснуть, себя измучив,помня дня и ночи связь,втихомолку матерясь —вполсловечка, вполсозвучья, —и тоска глухая, сучья,с коей дружит долгий веквсякий Русский человек,не даёт уснуть, зараза,сторожи её вполглаза —а вполглаза не уснуть!Кличешь рифму… Мука, право, —та же ересь, та же муть:За распутство и за блудчерти бабу волокутна бесовскую расправу,на потешный чёртов суд.Что, откуда?! Не уснуть.Над страной декабрь, и мутьоблаков, и ночи темень…Изнутри
взломала темямысль-убийца: не уснутьдо утра!А с утра…Смотри и слушай, —как до полночи с утравыворачивают душудел заплечных мастера…
1986
Мандельштам
Богом помечен и лирой повенчан.В святцах не значится имя твоё…В тёмном Отечестве нашем под вечерищет ночлега себе вороньё.Смертное тело оставил своёпасмурным зимним, заснеженным днём.Вечна душа, – и твоей, человечьей,мчать по дороге высокой и млечной,мчать незакатным высоким путём,вечную жизнь обретая в Творце.Что же в земном ты увидел конце?Лик Петербурга, туманный и зыбкий,братьев по Цеху волшебные скрипки,мёртвых друзей – и подобье улыбкиили ухмылки в собачьем лице…
1984
В мае
…Бесталанная родина лучших стихов.Край закатов горячих. Холодных снегов.Золотая земля…Но родная странана сто лет чудаками с флажками больна.Оттого-то и пьёт он, чудак-рифмолов,день о с ь м о й пребывая в Стране Дураков…
1988–1989; из цикла «Растерянность»
«Тепла и света в зимний вечер…»
Тепла и света в зимний вечер —как всем – хотелось бы и мне.Стою на площади, где ветерда Пётр Великий на коне.Да вот – сапожками мерцая,в песцовой шапке до бровей —гуляет женщина ночная:– Ну что ж ты, мальчик?Посмелей!А я стою как вор на стреме,в ней чуя родственность с собой.Мой труд, – он тоже самый древний,неблагодарный и ночной.…Уже на здания резныеложится мокрый, липкий снег,уже сапожки меховыеувёл восточный человек.А я всё маюсь. Тёмной теньюсливаюсь с тёмным фонарём,как слился царь на постаментес уставшим вздыбленным конём.
1978; из рукописи книги «Городская окраина»
«Хоть мгновенье помедли! помедли ещё хоть мгновенье…»
– Хоть мгновенье помедли! помедли ещё хоть мгновенье,и уже не забыть милосердных, прощающих рукперед сечей великой… но пали волшебные звенья.О, как призрачно пусто, как мертвенно пусто вокруг!Отсвет сабли татарской в поднебесье облачном таети дымится, дымится кровавым и тусклым огнём.На ущербе наш век, на ущербе… страна засыпает —как младенец в утробе – в беспамятстве тёмном своём.Расскажи мне теперь, как и небо не знало просвета,как лежала земля бездыханно и немо, а в нейБлагодать воссияла, когда наши земли проведал,шед из греков в варяги, провидец апостол Андрей. —Моя поздняя гостья, во времени мы не вольны,лишь дыханье твоё холодком пробегает по коже,но глаза открывая, я вижу всё то же:вечный бег ускользающей волжской волныи тверское безлюдье. – Рождённой луныпью настой розовеющий, память тревожаостывающим отблеском прошлого;позжевеселят моё сердце рассветные сны.…А когда после ночи светла голова,и печален восход, и во рвах при дороге,обречённая, молча мертвеет трава, —грусть привычно ясна, мысли только о Боге,о России, которой прощения нет,о дорогах её – и куда её след.И уводят её колеи в никуда.Ваши звёзды склонились к закату, и немонебосвод ваш чернеет. Но брезжит звезда,негасимо лучащая свет Вифлеема.
Над суетой великих переменспокойно солнце вечное заходит.Со мной в угасшем парке ветер бродити ворошит опадший жёлтый тлен.Сиротский запах вянущей травы;пьянит настой грибной пахучей прели.Пришёл октябрь, и птицы отлетели.И не назвать мне близких словом вы.Сам по себе. Страны убитой сын.Как грустно мне! во времени отставший,зову людей, столетье прахом ставших, —и нет мне отклика живого. Я один.Но всё не так. И, кажется, не тоопять писал сегодня; научите!Вон человек в гороховом пальтоза мной идёт… а может быть, простите…я ошибаюсь…
1985–1986
Сон
…впереди ни огня, ни следа,всё темней и ненастней дорога.Чёрным паром клубится водана проталах – у волчьего лога.Одинокая стынет душа.И скрипит – отвердевше и голо —синий снег под ногами, глушажаркий хрип воспалённого горла.И Всевышнего милость дразня,возроптал я с бездумностью зверя:– Почему Ты оставил менясреди поля тоски и безверья?Столько лет не молившись ни дня,не сметая с икон паутину,я Тебя не отринул, меняпочему Ты сегодня покинул?Но безмолвье полночной порына земле бесприютной стояло.И неслись – и сшибались миры,рассыпаясь в межзвёздных провалах.Павши навзничь, бездушного льдаощутил я знобящую стылость.И упавшая следом звездав изголовье моё закатилась…
1981; из рукописи книги «Городская окраина»
«В неурочное время…»
В неурочное время,в неназначенный час —одинокий меж всеми,начинай свой рассказ.Вспомнив вечное дело,зов тревожный страниц,уходи под прицеломнеулыбчивых лиц.И в ночной электричкесквозь чужую гульбууносись, по привычкепоминая судьбу. —Как везде, нелюдимым.Богоносцу внимай,с перегаром и дымомжуткий воздух вдыхай.И дорогой большоюгоревать не спеши,не склоняясь душоюпод мытарством души.Но поднявшись до света,над тетрадью клонись,ведь безделица этаназываетсяжизнь…
1994
«А нас твоё страдание хранит…»
А нас твоё страдание хранит,Хранит от умысла и помышленья злого, —Мирская власть гражданские оковыАбрек на троне знаки и значкиТирана тусклые недвижные зрачкиОгни тюремные да городские флагиВеличье государственной отвагиСвидетельства позорища былого, —Когда в стихах твоих, аукаясь, звенит,О вечности, о муках говоритЕго немеркнущее Слово.
1986
«Землю свою мы хранить не умели…»
Землю свою мы хранить не умели —и не любили. Тюрьма и тюрьма!Жизнью играя, смеялись и пели.Рушили в рабьем бездумье дома.Счастье сзывая – беду проглядели.Тысячелетье прошло – онемели.И подступила предсмертная тьма.Все мы сошли напоследок с ума:душу терзает худое веселье,сердце пронзает отравное зелье, —пир твой в разгар лихолетья, Чума!