Она родная навсегда,как хлеб, как воздух, как вода,она и милует – и ранит, —и наш холопий, пленный духто бунтом пьян, то нем и глух, —и пресмыкаясь, и буяня.И под Давидовой звездойначав свой путь, где стон и войгонимых в счастье миллионов, —она закончит путь земной,вплетая в герб аграрный свойшестиконечник Соломонов.
1988
Чужой дневник
«…и по старым строкам, как по затесям,пробираясь к минувшему дню,чем продолжить вчерашние записи?С кем сегодня тебя я сравню:– С каждым утром река коченеет,будут забереги и льды.С каждым утром тесней и чернееповесть дымной осенней воды.– И – заблудшая, полуживая —ты пристала ко мне на пути.И томишь, как земля роковая,от которой и в снах не уйти.Всё – неясность…И
лишь в неумелостибедных рифм я себя узнаю —в беспощадных прозрениях зрелости,в очарованном сонном краю.От ликующих, жирно пирующих,торжествующих вечность свою,ухожу – и во стане в з ы с к у ю щ и хя свой подвиг и крест нахожу».…А когда на рассвете редееттьма густая в оконном стекле,счастлив он – и по-прежнему веритв справедливость на лживой земле;но не в ту, не в земную, не простов справедливость (но – свет! небеса!), —глянут в стылые души прохвостовизнурённые жаждой глазатех, кто в жизни и в смерти изведалклевету и неправость обид,кто и жил для идущего следом,только словом непроданным сыт,кто справлял свою горькую тризнуи не прятал в молчанье своёслёз любви и стыда за Отчизну,за святое терпенье её.«…Как я счастлив! И что эти годы,опалившие душу крылом,если звёздный глагол небосводаисцеляет в недуге земном?И пьянит меня чувство свободынад ночным озарённым столом».
1986–1987
Сцена из нынешних времён
Я вышел рано, до звезды…
Писатель и приятели его Умнов и Неумнов; якобы в больших креслах, якобы перед камином, якобы с сигарами.
П и с а т е л ь (в задумчивости)
Затем ли, что в России рождены,мы – как слепые – бьёмся в эти стены?И вечен ужас вечных лет стены —без мысли, без конца, без перемены.Давным-давно утерян здравый смысл,давным-давно не свята жизнь людская,куда ни глянешь. И тоска такая,что если мыслям волю дать, то впорупойти и удавиться, так стройнапорой бывает логика ухода.Но это – к слову.Гнусный взгляд отцанародов ловишь, кажется, повсюду:в газетах и в гостях, в журналах, дома,и в том предмете, что назвать неловковысокой прозой моего стихаили стихом высокой прозы (СашаЕрёменко сравнил его в сердцахс помойной ямой). Бог ему судья!(Не Саше, а вождю тому.) Тем паче,что старший сокол тоже не был ангел,как нас учили…Что ж, из всех желанийодно мне ближе: напоследок плюнутьна дуб высокий, где они сидели,и насладиться думою о Ниццеи Гонолуло…
Го л о с А в т о р а з а с ц е н о й
Стой, дружок, – кудазаносит Муза, будто бы онау Евтушенки на полставки служит!А я всю жизнь южней Больших Говнищейне выезжал как будто…
П и с а т е л ь (продолжает)
Не судьяему я нынче, хоть писал – три годатому, – покаюсь:Кровию метил и в рабство крестил,в подлость и в полымя Русь мою бросив,тот, кто случайно на троне царил,кто – неслучайно? – c рожденья носилдревнееврейское имя Иосиф.Теперь я так не думаю (блаженкогда-нибудь созревший!) – мыслей новыхпришла пора, и осознанье мыслейменя страшит безрадостным итогом:не этот – так другой, не тот – так третийс удавкою к России б подступил(и вождь постарше вовсе не был ангел).Но до чего ж мы всё же азияты!Покорное, задумчивое стадо,беспамятной ведомое звездой,жуём бесстыжей лжи изрядный клок,отпущенный бесчестными властями;в нас правды нет – нам и тюрьмы не надо,а как мы нынче храбро рвёмся в бойза правду – и сражаясь с мертвецами,всё норовим то в печень, то в висок,тяжёлыми бряцая кандалами…А уж когда NN запел про лагерь,я – замолчал.Глодайте вашу кость!Не обучила нас Европа,и мы не сделались мудрей…
Го л о с А в т о р а з а с ц е н о й
Басинский ждёт уж рифмы ж-а?!На, на, прожуй её скорей!
П р и я т е л ь Н е у м н о в
Но ты б нам мог сказать о многом!К примеру, не чураясь слова,александрийским вечным слогомвоспеть реформы Горбачёва!К тому же нам дана свободао нашем будущем мечтать!Твой долг – избранников народав делах их словом поддержать!
П и с а т е л ь (неожиданно злобно)
И они нам придумают новый Тайшет,и другую дадут Колыму,и – ссылаясь на старый афганский сюжет —роты мальчиков наших, не видевших свет,отошлют на закланье во тьму!
(Успокаиваясь.)
Распутная, растерзанная плоть…Как в сне дурном,весь век живём,и глушимтоску вином,и пропадаем в нём,и губим чистоту сердец и души.Что им земля, что мир, когда одниостались страсти – блуда и наживы?Не говори: мы велики! мы живы! —ты
мёртвый червь, пока живут они.
(Спокойно.)
Да и куда нести творенье?Крепка стена, не хватит сил…
П р и я т е л ь У м н о в
Не продаётся вдохновенье,да кто бы рукопись купил?
П р и я т е л ь Н е у м н о в
Лорд Байрон был того же мненья!Чухонцев то же говорил!
П и с а т е л ь
Тьфу!Всё слова, слова, слова…
Го л о с А в т о р а з а с ц е н о й
Мораль сей сцены такова:От беса – власть,от беса и строкапро эту власть, —и набесившись всласть,поехал автор водку пить.Пока?
1988–1989; из цикла «Растерянность»
Ладога
Серебряный ковш в белопенном вине —Озёрная чайка в прибрежной волне.Рыбацкие лодьи несут паруса.…Здесь Русь поднималась, раздвинув леса.На княженье Рюрик тобой проходил.Рождалась держава, исполнившись сил.И волею Божьей осталась жива:Увязла в болотах твоих татарва.Твой берег не слышал поганых язык,И Русь сохранила свой ангельский лик.Три века назад, а как будто вчера,Здесь крепла железная воля Петра.Мужала держава в границах своих,Народы и страны собой потеснив.В наследство мне память блистательных лет.…И женщины узкий, мучительный след.
1984
«…А как нелюдь копытом прошла по стране…»
…А как нелюдь копытом прошла по стране,а как нехристь людей испытала в огне, —то не молвит язык, защемлённый зубами.Это стылое время уснуло во мне,это снится мне время в предутреннем сне,это время тревожит бессонную память.…Слышишь слово людское – да звуки не те.Помнишь новые гимны словами другими.Глянешь – бронзовый идол парит в пустоте,оплетая пространство глазами пустыми.И пространство молчит в ледяной темноте.Нам, – оставшимся здесь, – в непроглядной дали,в забытьи поминать (это люди иль тени?):в эскадронах рассеянных, в крымской пыли,д о к а т и в ш и с ь д о к р а е ш к аР у с с к о й з е м л и,припадают к земле, преклоняя колени.Нам – своих дорогих мертвецов хоронить,нам – в стенах одичалых не чувствовать дома, —как нам ёжиться, корчиться как нам и вытьв рукавицах наркомов…
1986
Голоса во снах
…Осенью поздней заглохший садстрашен в сезон дождей.Мёртвые листья с дерев летят,души убитых детей летят,вытравленных детей.Гонит их, кружит их,конь их — б л е д.Ветер сечёт их раняще.Нет им покоя, спасенья нет,нет на земле пристанища.…В моёмодиночестве,в моём тупике,в комнатке занавешеннойза полночь глухо скрипит паркет, —бродит вдовой помешаннойтень моя, тело своё потеряв, —ухом в ладонь длинойслушает, стоя столбом в дверях,шеейзастывнадломленной……Сам ты поступкам своим судья.Грустно заблудшая жизнь твоякругом земным проносится.Поздние гостикружат во мгле,мёртвое нечтолежит в земле,Богом не скоро спросится…
1984
«Засиделся над книгой…»
Засиделся над книгой…Светает. Поравыходить из волшебного сада.Огляделся с утра:ни кола ни двора,ни жены, ни добра.И —не надо.
1998
Родина
В отчем дому, где мы жили богато,в голых стропилах гуляют ветра, —это, родная, законная плата…Что ж ты с собой сотворила когда-то, —правды ль пытала? палат ли из злата?что ж ты искала добра от добра?Вольно же было вам, баричам Русским,ложною мыслью пленившись, блистать,слушать цыганок да девок французских,вечное хаять – и бурю скликать!Вот и пришла. Над разверстою безднойв ужасе стынет разграбленный край.Кто наследил тут пятою железной?Чудо ли Юдо? Бату? Иль Мамай?Сколько их было? Да разве упомнишь! —В нашей беде и беспамятство дар.Кто они были? И памятью тонешьв лица безумные новых татар:хлоп перемётный и жид из Варшавы,беглый абрек и германский шпион —каждый искал не поживы, так славыв серое утро твоих похорон.…Нам ещё долго замаливать, каяться,горькую пить и учиться уму.Долго ещё нам юродствовать, маяться —всем! – в разворованном отчем дому.