В долгие ночи холодной зимыснятся холодные долгие сны.…Смех мне сквозь слёзы твоя нищета,слёзы сквозь смех мне твоя маета;горькая зелень каналов твоихв кости врастает побегами ив;кровью великой великих победраны дымятся десятками лет,братских могил оседают холмы;верные гибнут в изгнанье сыны…В долгие ночи холодной зимыснятся холодные долгие сны.…Но – просыпаясь – молюсь над тобой,над окаянной твоею судьбой,веря, что в мире безверья и злавновь воссияют твои купола;мне для тебя живота не беречь,во сыру землю, измучившись, лечь,в землю, червлённую кровью доднесь,рядом с другими умолкшими, —здесь…
1983
«Это
мы. Это наше густое вино…»
Это мы. Это наше густое вино —пьяный мёд. Да и квас не водица.Мы, кряхтя, прорубали в Европу окно,прирубая попутно землицы.А уж как переплавили колокола,то-то швед захирел для баталии!И под Марсовы громы Россия пошлаот Петра – к Соловкам.И подалее…
1988
Каменный век
…Вот опять я в безмолвье подслушалчистый звук – золотое литьё.Но костёр одинокий мой тушит,ложью травит и голодом душит,гонит стадом нестадную душунизколобое племя моё.Всё равно я, доверившись звуку,чистой музыки выстрою храм, —взгляд поднявший и поднявший рукуот бесплодной земли к небесам…
1986
Четырнадцатое марта
Скорый пекинский устал в подъёмах,в кручах байкальских, в пылу ветров…В прямоугольных дверных проёмахсиняя форма проводников.Парень-китаец и розовый Маозданья и рельсы берут в прищур:кормчий с портрета глядит лукаво,парень с подножки – насуплен и хмур —в форменном френче и в брюках зауженных.Может, одиннадцать лет назадтоже и ты добивал безоружныхюных израненных наших солдат?Может, и ты побывал с автоматомв марте на северной стороне, —с тёмной жестокостью азиатакрови хлебнувший не на войне?Снова весна. Небеса в лазури.Только невыплаканно кричатс давнего снега, со льда Уссурилица безглазые тех ребят…
1980; из рукописи книги «Городская окраина»
«Вольному воля! Наградой не связан…»
Вольному воля! Наградой не связан,Так и уйду – никому не обязан.Другом не узнан и братом не признан,Так и растаю, приёмыш Отчизны.Вольному воля. И, верно, недаромСердце, недужным палимое жаром,Жаждет последней свободы глоток, —Круто душа перехлёстнута болью,Густо посыпан горчайшею сольюЧёрствого хлеба нелегкий кусок…
1983
«Нам не узнать ни славы, ни свободы…»
Нам не узнать ни славы, ни свободы.Наш общий дом, и общая вина,и нерушимый купол небосвода, —одни на всех…Но вечно ты больнанеправотой гонимого народа.Не этой болью – праведной, но злою —помянет нас великая страна, —одной любовью, как одной землёю,соединяя наши имена.Прощая нас…Нам всё простится, кромевражды двуликой, вековой и вязкой.Прости и ты, —гордыню древней кровисмиряя совестью славянской…
1987
Барков
Он онемел. Оглох. Ослеп.И мир стал нем,и свет стал слеп;в безмолвье глохнущих фонемтонули стёртые слова,мелодий, слышимых едва,неясный отзвук замирает;и мир стал – склеп,и свет стал – тлен,в оглохших звуках догорая;и морок чудился ему.О зримый матерный язык!Лишь потому —и я к сосцам твоим приник…
1988
«…Года томясь бездомьем, одиноко…»
…Года томясь бездомьем, одиноковыносишь муку мыслей невозможных.Судьба неодолимая жестока, —как может быть лишь женщина жестока.Так много было слышано попрёков,и клятв бессмысленных, и обещаний ложных!Не слушая советов осторожных,уходит сын своим путём далече.Поймёт и он с годами: путь конечен,и жизнь проживший, – жизни не узнаешь.Один и наг родившись, – умираешьтаким же. Правит смертная истома.…Но есть дорога близкая. Под вечерликует хор торжественный. Знакомои сладко пахнет ладан. Тают свечи.Покой и мир в душе.И
ч у в с т в о д о м а.
1998
«А Приморье льдом одето…»
А Приморье льдом одето,стылых рельсов мёрзлый звон.И дорога в два просвета,как полковничий погон.Крутолобой, желтолицей —по-над сопками видназа китайскою границейперебежчица-луна.Я в неё влюблён сегодня,счастлив я и ширью пьян.Здравствуй, старый греховодник,волновержец-океан!Здесь ветра шныряют в своре,здесь туманы-космачи,здесь гуляет на просторечудо синее… Молчи!Здесь белёсыми утрамивозникают из дали,из воды, под номерами,сизой масти корабли.Не могу я наглядетьсяна стальную эту стать.Жаль, дружок, что в школьном детствене пришлось сюда сбежать!Ах, какой я был бы ладныйв белой форменке морской,в бескозырочке парадной —и задиристый какой!Но огнями хороводя,издалёка глаз маня,корабли опять уходят,не берут с собой меня…
1978; из рукописи книги «Городская окраина»
Тридцатитрёхлетие
Звук или отзвук странный слышится мне сегодня, —кто там зовёт меня: давний ли гул времён, посвист ли милой воли,Смерть ли моя заблудилась, плутает – беспокойная – плачет,кружится в бесконечном ямском безнадежном поле?Бог весть, что даль таит, и с простотою веры —слезу отерев – слежу я, как над землёй горчащий стелется дымИ где-то у окоёма – разлапистый, низкий и серый —в сером обвисшем небе прикидывается голубым.И весело мне жить на свете, – воздухом дышать осенним,да веровать в Промысл Господень, да Вышнюю слушаться власть:Нести, покуда есть силы, страдательное имя Русский,и в час – какой мне назначен – под именем этим упасть.
1989
Русские песни
Барону Антону Антоновичу Дельвигу
I
Вечный свет живёт в очах.Нимб в сиянье и в лучах.Из сегодняшнего днячто там слышно вам?Пожалейте вы меня,горемышного!Заступитесь в небесах,отмолите бедный прах.Пожалейте палачей!Им для нас не спать ночей, —то военна, то цивильна —Русь народишком обильна,с каждым надо о судьбе,по делам, не по злобе,перекинуться умело, —эвон в поле и в избесколько дела! —допросить да попытать,каблуком на яйцы встать,сунуть в харю пистолет,сознаёшься али нет,хренов сын-антилигент,на текущий на моментрасстрелять тебя в моментда сгноить в казённой яме! —И молчит – ни жив ни мёртв —добрый молодец-поэт.И парит, чужбинкой пьян,власть рабочих и крестьянс левольвертом в кобуре,козырьком лобешник стёртдо бровей, а под бровямипо стеклянной по дыре(за окном – лубянский двор,со двора – не дверь, а дверца,завтра скажут приговор),пар – душа,а вместо сердцаой ли пламенный мотор,за окном тюремный двор,век двадцатый на дворес левольвертом в кобурена излёте.
1985–1986
II
Из непокорных и бесстрашныхникто не ведал в день обмана,что всё единство дней вчерашнихпадёт с железным истуканом…Но ничего не поменялосьв стране испуганных теней,лишь, может, мой (какая малость!)запой – длиннее, и темней,и безнадежнее. Да злейночная тишь, когда не спишь(а в голове и дичь, и бредни),и сознаётся миг ясней,когда в какой-нибудь… Парижсорвётся навсегда последнийиз тех – с кем можно говорить.Но не печалься, брат. Пустое!Что ж, остаётся пить и пить,но – одному.И вспомнить, вояот безысходности во тьму,здесь остающихся как будто.И представляя их, под утроприняв похмельные свои,так бормотать: «Какие ж всё жеу вас откормленные рожи,страдальцы скорбные мои…»