Прыжок с кульбитом и валидолом

– Где это?
– удивился он.

– В клинике Карена Осипова. Меня там сейчас лечат.

– Хорошая клиника, - одобрил доктор мой выбор.
– Дороговато, но качественно. И от чего же вас лечат?

– От удара электрическим током, - честно доложил я.

– Хм... Интересная болезнь, - усмехнулся он.

– Георгий Шотович, а давайте сегодня на стол?
– насел я в уверенности, что тянуть нечего.
– Историю болезни по пути прихвачу. И каждому члену бригады - по бутылке коньяка, того самого. За срочную работу.

Доктор раздумывал недолго:

– Если это тот самый коньяк, бригада вам отрежет еще что-нибудь, но уже бесплатно!

На шутку я засмеялся:

– Перевыполнять план не будем! Пятилетку за четыре года нам не надо, как и обрезание, впрочем...

В ортопедическом отделении распухшую ногу прогнали через МРТ, потом побрили и обработали какой-то гадостью. В конце концов, огородив меня простынкой, засунули на операционный стол. Бригада принялась возиться над коленом, компьютерный монитор транслировал всем желающим поле боя. Зря я туда посмотрел...

Когда длинная игла пронзила сустав, я вздрогнул, отворачиваясь в сторону.

– Антон Михайлович, - повернулся ко мне ассистент в маске.
– Премедикацию мы вам кольнули, лежите спокойно. Больно не будет. Все будет хорошо...

Да что вы говорите? Вы так думаете? Ну вас нафиг! Я вызвал черное одеяло, которое немедленно утянуло мое сознание от этого ужаса.

Глава двадцать вторая, в которой герои продолжают зализывать раны

Жаркое дыхание в шею вынудило меня очнуться. Помнится, такое дежавю недавно было...

Открыл глаза. Обняв Антона обеими руками, девчонка сопела распухшим носом. В милицейском 'бобике' на сладкий запах девичьего пота накладывался совершенно иной аромат - грубый дух казармы, исходящий от сидящих впереди блюстителей закона. Поглядывая в зеркало заднего вида, старшина рулил, пряча в усах усмешку, а его напарник чего-то бурчал в рацию.

Антон, слава богу, пришел в себя, хотя мог только стонать. Я ощущал его боль, и попытки ее унять потихоньку приносили свои плоды.

– Что-то мне хреново, - прошептал парень.
– Дед, вот сюда руку приложи, к селезенке... А Веркин глаз обжимать уже хватит - глянь, как у нее колено распухло. Давай-давай, гладь, никто не видит. Я не возражаю, а ей все равно, отрубилась бедняга. Хотя нога, наверно, хуже моей ноет...

Перед отделением милиции не наблюдалось противотанковых ежей и не лежали в продуманном беспорядке бетонные блоки. Дежурные автоматчики тоже отсутствовали - в это время милиция еще не опасалась враждебно настроенного населения. Любой желающий мог беспрепятственно войти и выйти.

Арестантов выгружали из машины аккуратно, даже бережно. Усатый старшина помощников нагнал - Веру так прямо на руках понесли. И поместили нас не в обезьянник, а в комнату отдыха. Какие-то побитые рожи, виднеющиеся в клетке, показались мне знакомыми. Неужто менты наших 'друзей' поймали?

Немедленно прибежал фельдшер с медицинской сумкой, следом явился толстый капитан. Они приступили к работе одновременно - фельдшер начал колдовать над лицом Веры, толстый капитан застрочил в бланках допроса.

Девчонка ойкала сквозь зубы, а я оглядывался. Комната отдыха не имела чистых стен - со всех сторон помещение украшали давно забытые плакаты и лозунги, вгонявшие в ступор. У меня рот раскрылся от обилия забытых воспоминаний. Плакатные лица мужественных милиционеров сопровождались такими же суровыми подписями: 'Милиция - слуга народа', 'Моя милиция меня бережет'.

Негативные личности подавались в карикатурном стиле - над испуганными нарушителями нависали доблестные защитники закона: 'Работник милиции! Зорко охраняй народное достояние', 'Покончим с пьянством навсегда', 'Работник милиции! Борись с хулиганством'.

Давно забытая риторика выглядела острой сатирой, однако никто вокруг не ржал.

С изумлением я задержал взгляд на плакате, запечатлевшем судебную тройку с каменными лицами. Призыв внизу гласил: 'Скажем коррупции нет'.

Вот это да! Серьезная заявочка! Придем мы, значит, ко второму секретарю райкома и его братику, директору Дома Быта, и скажем 'нет'? Чтобы им стало стыдно?

Не обошлось и без прикольного пейзажа: 'Выходя из трамвая, посмотри направо'.

Все это, конечно, перемежалось художественно оформленным бредом в стиле революционной абстракции: 'Решения 24 съезда КПСС в жизнь'. Ну как, скажите мне, люди добрые, каким образом пожилой старшина в районном отделении милиции будет 'претворять решения в жизнь'?

Медбрат обрабатывал ребра Антона, когда в распахнутую дверь вошла Нина Ивановна. Я сразу забыл и про Антона, и про боль. Какая грация у этой женщины... Какая осанка... Вот с кого надо царские портреты писать!

В ладной форме с майорскими погонами она остановилась перед Верой, молча оглядела девчонку, с головы до ног.

– Нет слов, - процедила Нина Ивановна.
– Хороша! Сколько их было?

– Человек десять, - пролепетала девчонка, испуганно оглянувшись на Антона.

– Ты не справилась с десятком прыщавых подростков?
– фыркнула возмущенная мама.
– Позор на мои седины...

Вот это выдержка! Железная женщина. Другая мать с порога начала бы рыдать и биться в истерике, руки заламывая, а эта марку держит. Нет, надо что-то решать. Думать, как бы половчее к ногам королевы упасть - так, чтобы благосклонно взглянула...

– Два месяца занятий коту под хвост, - Нина Ивановна выдержала трагическую паузу.
– Федор Петрович, что у нее с лицом?

– Ничего страшного, - степенно ответил фельдшер.
– Через неделю от синяка мало что останется. А вот нога нехорошая, колено о как разнесло. С этим в больничку надо.

– Надо - поедем, - она перевела взгляд на Антона.- А у кавалера что?

– Разбита голова, множественные гематомы, ушиб грудной клетки. И тоже колено.

– По башке получил и девицу в беду втянул, - Нина Ивановна презрительно прищурилась.
– Герой...

– Мама, это все из-за меня, - вскинулась Вера.
– Тоша не виноват!

– Почему это?
– майор милиции была против такой трактовки.

– Потому что я дура последняя!

– Хорошая мысль, - согласилась с этим Нина Ивановна.
– Но чем он там занимался, кроме того, что башку подставлял?