Прыжок с кульбитом и валидолом
Шрифт:
Так-так! Я навострил уши. Интересные дела. На набережной была женская потасовка из-за Антона? Он ничего такого не говорил!
– Ой, глазенки твои бесстыжие! Выцарапаю к чертям!
– взвилась Алена, грозно нахмурив брови.
– Улеглась с моим парнем, и думаешь так надо?
– А скольких парней ты считаешь своими после Гоши?
– отбрила ее Вера с недоброй улыбкой.
– Змеюка белобрысая.
Алена беззвучной рыбой разевала рот - сказать ей было нечего. Ай да Вера! Антон тоже притих - по все видимости, осмысливал сцену дележа имущества.
Поэтому пришлось самому прервать этот
– Дамы, может быть, закончим милый щебет?
– сказано мной было таким тоном, что Вера съежилась, натягивая плед на голову, а Алена захлопнула, наконец, рот.
– Аленка, подойди ко мне, пожалуйста, - я похлопал рукой по тахте у бедра.
Замешкавшись на мгновенье, та послушно пересела в ноги, на краешек. Сама невинность, чистая и непорочная.
– Если не секрет, что случилось на набережной?
– я смотрел на Веру.
– Не помню!
– пискнула девчонка с честными глазами.
Отличная отмазка у пьяниц! Надо запомнить на всякий случай.
Перевел взгляд на Алену. Девушка сидела со скорбным видом, но спинку держала ровно. Грудь выставлена, тонкий ситец платья не скрывает, а выпячивает это богатство. Глазки опущены - взывает к жалости, актриса доморощенная...
– На меня Анюта Швец налетела, дылда двухметровая, - очи Алены снова налились слезами, - и прижала к решетке парапета.
– А я где был?
– Ты в это время кустики пошел проверить. И Анюта мне говорит: а не жирно ли, мол, тебе бессовестной, столько парней, когда у нее ни одного?
– А почему ни одного?
– Кто ж на такую каланчу пожарную позарится...
– девчонка удивилась непониманию очевидных вещей.
– Её ж только в прыжке поцеловать можно! В общем, Анюта потребовала, чтоб я тебя отдала по-хорошему. А то, мол, в речку и с концами. А эта пьяница мелкая пристроилась рядом и головой кивает. Представляешь? Говорить-то Верка давно не могла, только кивала болванчиком. Но в волосы мне вцепилась мертвой хваткой, когда я возразила. Ребята еле оторвали, и от греха увели подальше.
– Понятно...
– картина бурного молодежного вечера, приобретая ясные очертания, сложилась в голове.
Антон затаился - делал вид, что занимается самолечением по народной технологии.
– Скажи, ты в какой институт думаешь поступать?
– На экономику куда-нибудь, - промямлила она, обрадованная тем, что акцентировать внимание 'на других парнях' никто не стал.
– Мы с папой еще не решили...
Господи, и в этой семье все решает главный родитель! Куда я попал?! Своего мнения у них нету!
– То есть гипсовый завод скоро получит еще одного экономиста?
– я говорил без иронии, но она подразумевалась.
– Через пять лет сбудется твоя мечта?
Алена захлопала нереальными, и что интересно, натурально густыми ресницами. Видимо, так далеко в будущее она не заглядывала.
– Какая мечта?
– Составлять бизнес-план на гипсовом заводе и прогнозировать пятилетку в четыре года.
Эта фраза поставила Алену в тупик. Когда в предложении половина слов непонятна, теряется его смысл.
Я упростил вопрос:
– Сама чем любишь заниматься?
– Как это?
–
Хм... Я вот по хозяйству могу. В охотку и плотничаю и слесарю. Еще умею усилители ладить и колонки мастерить. Музыкой интересуюсь, - терпеливо пояснил я.– На гитаре, например, хорошо играю. А ты чем увлекаешься?
– Тобой увлекаюсь, - чистосердечно призналась она.
Вера дернулась, заскрипев одновременно зубами, коленом и локтем.
– Тьфу, господи прости, приехали...
– опешил я.
– Алена, не об этом речь. Хобби у тебя есть? Спорт, музыка, вышивание крестиком, разведение гусей?
К своему стыду, за два месяца свиданий я так и не проявил интереса к внутреннему миру девушки, уделяя основное внимание ее губам и другим частям тела. Если кто не сталкивался с подобным, поясню: в таких ситуациях не до светских бесед.
– А, понятно, - дошло до нее.
– И незачем надо мной подшучивать!
Это ж надо так хитро вывернуться - ответа на свой вопрос я не получил. Пришлось заходить с другой стороны.
– А родители чем увлекаются?
– Папа работой увлекается. Приносит домой полный портфель, бумаги читает постоянно и пишет чего-то.
– А мама?
– Мама вином увлекается, - с затаенной болью прошептала она.
– Каждый божий день.
– Чего так?
– я не надеялся услышать правдивый ответ, однако Алена его знала.
– Творческий кризис у нее. На вторые роли задвинули.
Надежда Константиновна, мама Алены, служила в театре музкомедии. Однажды Аленка меня туда затащила по блату, на приставные стульчики. Я никогда не был поклонником оперетты, ни названия спектакля не запомнил, ни сюжета. Больше на свою девчонку смотрел, чем на сцену. Но голос артистки в памяти отложился - бархатный, сильный.
– Подожди, какие вторые роли?
– удивился я.
– Да там рядом никто не валялся с таким меццо-сопрано!
– Зато в постели у режиссера валялся!
– отрезала она.
– А маму - в запас, во второй состав. Жди теперь, когда кто-нибудь умрет или заболеет. Вот и потянулась рука к стакану.
– Хм... Дела...
– ожил Антон.
– А потом, когда упьется, на саксофоне плачет натурально, тоску нагоняет, - неожиданно добавила Алена.
– На саксофоне?!
– Мама безумно любит джаз и умеет импровизировать. Раньше, когда она не пила, мы вместе играли, - удивительные откровения продолжались.
– А ты на чем?
– На виолончели. Не знал? Ну да, я ж не говорила. Давно не брала в руки инструмент.
Вот это да! То что Алена хорошо поет, я слышал неоднократно, она с удовольствием подпевала мне на уличных посиделках. Теперь понятно, откуда у нее такой приятный, нежный голос - в маму пошла.
– Антон, ты знал про виолончель?
– вкрадчиво поинтересовался я.
– Откуда? Знал бы - давно в оркестр девчонку затянул, - буркнул он раздосадовано.
Из распахнутой двери показалась верхняя часть Анюты Швец. Пригнувшись, девчонка молча оглядела веранду. Что ни говори, а два метра - серьезный рост. Близоруко прищуренный взгляд казался несколько презрительным, Вера с Аленой насторожились. Проигнорировав их, а также приветствия и прочие правила хорошего тона, Анюта вихрем метнулась к Антону.