Псих. Дилогия

Никифоров уставился на меня, словно я должен подсказать ему ответ на этот вопрос, и молчал довольно долго; я уже начал поёживаться под этим неотрывным взглядом, когда он отвёл наконец глаза, тряхнул головой.

– Фигнёй я страдаю, - сказал зло.
– Лет пяток тебя понатаскивать - может, ещё был бы толк. А так... Бесполезные усилия.

– Не бесполезные, - возразил я упрямо.

– Много ты понимаешь.

– Пал Константиныч, у вас же опыт такой... я...

– Ой, только не начинай мне заливать, - резко перебил Никифоров мою недооформленную мысль.

– Не люблю. Я вот... Несмотря на все побрякушки, в свои годы майор. Знаешь, почему майор?
– он усмехнулся.
– Потому что повышали меня всё же чаще, чем разжаловали. А все от того, что чинопочитанием не болею. Как есть, так говорю - хоть генералу, хоть президенту. Следовать моему примеру, правда, не рекомендую. Но вот мне эти песни петь не надо. Лучше пей ещё чай.

Я уже почти дохлебал свой переслащённый напиток, когда майор вдруг спросил:

– Каково это - чувствовать себя леталкой?

Я удивлённо поднял глаза.

– Я иногда размышляю об этом, - пожал плечами Никифоров.
– Порой, знаешь, немного завидно даже. Я всю жизнь летаю. Машина для меня - как часть тела. Но чтобы так вот, совсем... Стать ею... Хочется попробовать иногда. Жаль, что стар уже. Обидно: помру - и так и не узнаю, как оно.

– А вы попробуйте, - сказал я серьёзно.

– П-фф. Курям на смех.

– Попробуйте.

– Слушай, парень, - неожиданно разозлился летун.
– Знай меру. Я что, дал тебе повод над собой поиздеваться?

Я отставил чашку. Поймал его взгляд.

– Попробуйте, - повторил в третий раз - тихо и убеждённо.
– Не говорите никому ничего, не заводитесь с этими тренингами. Достаньте себе симбионта. Подключайтесь и летите. Вот и всё. У вас получится.

– Такое впечатление, будто ты знаешь, о чём говоришь, - прищурился Никифоров.

Я промолчал. Пристальный, изучающий взгляд старого летуна выдержать было нелегко, но я всё же промолчал. И не отвёл глаз.

.

Никифоров понял. Он отвернулся к окну и надолго замер, лишь время от времени покачивая головой в такт каким-то своим мыслям. Только чуть погодя протянул негромко и опустошённо:

– Чёрт побери совсем эту сучью жизнь, парень. Чёрт побери.

Опыт - странная штука. Хотя и существуют расхожие выражения вроде "передать опыт", "поделиться опытом", все они почти не имеют практического смысла, поскольку как раз опытом-то поделиться и нельзя. Передать можно информацию, сумму готовых решений, но никак не опыт; и уж тем более бесполезно пытаться втиснуть то, что познавалось на собственной шкуре в мясорубке многих войн на протяжении целой жизни, в жалкие три недели обучения.

И всё же Никифоров прошёл по этому пути так далеко, как вряд ли сумел бы кто-то другой.

Сам он любил сказануть этак пренебрежительно - "а вот сегодня запомни-ка парочку фокусов..." Только то, чему учил, вовсе не было "фокусами". Такую оценку собственному умению мог дать только сам старый циник, вечно ворчливый пессимист, которого в учебке даже коллеги за глаза называли не иначе как "вздорным старикашкой". Майору стоило бы взяться за перо - его книги по тактике и стратегии воздушных боев по праву заняли бы центральное место в библиотеке любого лётного училища. Но кое-что не уместилось бы и в книгах, потому что вряд ли можно описать словами множество неброских, хитрых тонкостей, незначительных с виду, но способных подчас спасти жизнь пилоту. Лишь прочувствованные "нервами" симбионта, они легли в копилку моего собственного, небольшого пока опыта; не знаю, как удавалось Никифорову настолько сливаться с машиной, не будучи нейродрайвером.

Пространных разговоров мы больше не вели. В воздухе не до того было, а на земле мы почти не общались: с тех пор, как на мою бедную голову рухнул новый график подготовки, у меня не выдавалось ни минутки свободного времени. Инструктора, вздрюченные Мосиным в хвост и в гриву, отрывались на мне вовсю, будто поголовно вдруг решили воспользоваться случаем и продемонстрировать эффективность своих программ. Кстати, Кирш, отрекомендованный Никифоровым как "главный нейродрайвер" и "нормальный мужик", мне совсем не понравился. Этакий самодовольный сноб с брезгливой гримаской на лице. Он даже ни разу не поднялся со мной в воздух, оттестировав все этапы слияния прямо на площадке. Нагрузил ещё какими-то добавочными тренингами, общаясь через губу. Контролировал периодически - и то, как мне показалось, спустя рукава.

Незадолго до даты отлёта мне устроили серию испытаний - разных, и на тренажёрах, и в воздухе. Мосина не было - полковник не задержался на Чайке - зато заглянул поприсутствовать его заместитель, подполковник Зелинский. Посидел минут пятнадцать в тренажёрном зале, перекинулся парой слов с Дибом и Киршем, подольше поговорил с Никифоровым; дал "добро" на мой выпуск, даже не дождавшись результата испытаний реальных - и с недовольным видом удалился. Вслед за ним заспешил куда-то и Диб - надо полагать, оформлять документы. Так что на площадку меня отправляли двое: Никифоров, да почему-то постеснявшийся уйти Кирш. И всё равно старик погонял меня от души - наверное, просто не умел иначе.

Перед офицерами я предстал мокрым, как мышь, но довольным. Летал на истребителе; задания Никифорова отнюдь не были простыми - каждое как вызов даже не моему умению, скорее самообладанию, точности, чёткости. Старик знал, как заставить меня выложиться на все сто - и заставил. Зато я не сомневался - и гордился своей уверенностью - что он не найдёт, к чему придраться. При всей его дотошности не найдёт.

Он все же нашёл. Не к исполнению, правда. Ему не понравилась моя довольная рожа.

– Чему радуешься, дурак, - прошипел Никифоров с такой искренней, такой натуральной злобой, что я уставился на него ошарашенно.
– Игрушки все тебе. Цацки. Ни-че-мушеньки я тебя не научил.

– Мясо, - неожиданно сказал Кирш, скривив губы в обычной своей брезгливой гримаске.
– Просто мясо. Шлёпнут на первом вылете. Не о чем говорить.

И он вышел, напоследок раздражённо передёрнув плечами.

– Во, слыхал?
– кивнул майор на захлопнувшуюся дверь.
– Оценку свою слыхал?

Никифоров погрозил мне поднятым вверх указательным пальцем и громко повторил:

– Мя-ясо.

Встряхнул всклокоченной более обычного шевелюрой, опустил голову.

– Все з-зря.

Я вдруг понял, что инструктор, мягко говоря, нетрезв. Очень мягко говоря. Если по-простому - пьян в доску. И это Никифоров.

Чёрт побери.

Так они тут с Киршем на пару наливались, пока я там в воздухе из кожи вон лез, чтобы старику угодить?