Психоделика любви: Начало

— Сходите, я уверен, вы останетесь под впечатлением.

Учиха скосил взгляд на руку, как он думал, задержавшуюся на его плече слишком долго для простого подбадривающего эффекта. А от проницательных кислотно-желтых глаз, впивающихся в него, будто маленькие, но самые острые иголки, ему стало дурно. Итачи поднялся, тем самым избавившись от неприятного близкого контакта, и снова потер замотанное правое запястье.

Симулируя суицид наглым образом — настолько, что Итачи готов был поклясться, что ему никто не поверил — для Учихи было главное, что он проник в Красную Луну, находясь на тонкой грани между пациентом и простым гостем. Он волен уйти через неделю, но этой недели ему хватит вполне, чтобы найти Саске, узнать, что здесь происходит и забрать брата с собой. Он наивно полагал, что в жизни все возможно по одному его желанию.

На первый взгляд групповое занятие могло показаться просто анонимным собранием, где каждый делится общей для всех присутствующих в тайном обществе проблемой. Но флер непринужденной беседы стирался стоило присмотреться к изможденным лицам, к нескрываемым безумным улыбкам и взглядам, будь то выпученные на тебя глаза, словно ты спустившийся с небес пророк, или безразличие, какое могло быть у серийного убийцы, скучая, вырезающего сердце в еще сопротивляющемся теле. Итачи становилось душно и жутко с каждой минутой. Хотелось вскочить и рвануть в окно, предусмотрительно забитое решеткой позади противоударного пластика.

В группе, в которую его привели, были преимущественно подростки. Вероятно, одну из таких групп посещал и сам Саске, а значит, он может что-то выяснить после у самих больных. Если, конечно, есть резон пытаться добиваться информации у психически больных людей.

Все замерли, когда вошел врач. Даже самый буйный, сидящий в углу комнаты, прижав колени к груди и раскачиваясь взад-вперед, замер и стих. Повисло неприятное напряжение, которое свидетельствовало о том, что больные либо уважали, либо боялись вошедшего мужчину. И Итачи больше склонялся ко второму варианту. Один вид на этого эксцентричного молодого человека мог вселить ужас в особо тонкую, поддающуюся впечатлениям душу: непослушные ярко-рыжие волосы, холодный взгляд голубых глаз, напоминающий застывший лед, и пирсинг. Все лицо врача покрывал пирсинг. Мужчина обвел присутствующих мучительно-долгим взглядом, остановился на Итачи, и присел на стул напротив больных, со внушительной стопкой карт на коленях.

— Сегодня, по традиции, раз в месяц групповое занятие проведу я. Возражающих нет?

Некоторые больные отрицательно замотали головой.

— Прекрасно. Может, кто-нибудь хочет поделиться своими впечатлениями за эту неделю? Рассказать нечто новое? Свое мнение о лечении? Может, кто-то что-то переосмыслил в своей жизни?

— Можно я! Можно я! — обе руки вытянул энергично настроенный блондин, все это время едва удерживающий себя на одном месте. Казалось, что сзади кто-то поджег ему фитиль, и бедняга не мог усидеть на месте. — Я Наруто Узумаки! И я стану будущим президентом Японии!!! Я введу закон, по которому в обед во всех кафетериях будут бесплатно подавать рамен! А еще я люблю Сакуру-чан, и я женюсь на ней и сделаю первой леди Японии!

Ни один мускул не дрогнул на лице врача, так, словно заявление его нисколько не впечатлило, а скорее он уже устал выслушивать одно и то же. Потому что Итачи заметил, как многие присутствующие закатили глаза. Не выдержав, Учиха подал голос:

— Прости, но Япония монархическая страна, у нас нет президента. Только император.

Бедный Наруто, огорошенный подобной новостью, открыл рот. Весь его смысл жизни перевернули вверх тормашками, да еще и под дых врезали. Но, несмотря на секундную растерянность, паренек засиял еще более яркой улыбкой и указал на себя большим пальцем.

— В таком случае я стану первым президентом-императором! А еще я обязательно верну Саске на наши групповые занятия!

Итачи точно током прошибло, краска ударила ему в лицо, и он едва сдержал порыв немедленно подскочить к Наруто, схватить за грудки и спросить где Саске. Но Учиха сдержался, а когда отвернулся от Узумаки, столкнулся с тяжелым взглядом их врача.

— А вы, кажется, новенький? Я раньше вас не встречал, — и пробежался по обложкам медицинских карт.

— Я поступил сегодня в обед. Орочимару-сан, вероятно, не завел еще на меня медкарту. Меня зовут Учиха Итачи.

Десятки глаз вылупились на Итачи, отчего Учихе стало не по себе, и он нервно потер шею. Но врача его фамилия не впечатлила.

— Что же вас сюда привело? Что с вами не так?

— Я думал, это вы должны мне сказать, что со мной не так.

Врач перестал быстро выводить строчки в карте, пальцы лишь на мгновение сжали ручку сильнее обычного.

— Я порезал себе вены, потому что так мне приказал голос.

— Голоса повсюду, Тоби тоже их слышит, — донесся тихий протяжный голос. Сидящий на полу, в отличие от всех, человек в маске, чей голос больше напоминал ломающийся голос мальчишки в пубертатный период, ковырял под ногтями и раскачивался из стороны в сторону, что-то ворча себе под нос.

— Тоби, может, сегодня ты снимешь свою маску?

— Тоби не может. Тоби хороший мальчик, он ничего не видел. Тоби стесняется новых лиц.

— Наш новенький не кусается, ему наверняка тоже будет интересно посмотреть на твое лицо.

— Как же я вас всех ненавижу, когда же вы заткнетесь!

Все это время сидящий в углу комнаты юноша, прятавший лицо в коленях, взревел, как раненный зверь, кончив рыком полным боли. Когда он поднял лицо, Итачи вздрогнул — слишком сильно это лицо напоминало Саске. Но не внешностью, а состоянием. Такое же болезненно-бледное, с черными кругами под глазами. Он провел темно-красными ногтями, под которыми запеклась кровь, по лицу и сорванным от крика голосом продолжал истерично верещать:

— Я хочу спать! Дайте мне мое снотворное! Погрузите меня в сон без сновидений! Я не могу спать сам, иначе они снова за мной придут! Я не хочу больше чувствовать эту боль! Песок, он повсюду! Мне больно! Больно! Почему вы этого не понимаете?

Стоящие на входе санитары потянулись к смирительной рубашке, которая, вероятно, принадлежала кричащему юноше. Он свалился на четвереньки, отчего стал напоминать настоящее животное.

— Гаара, мы с тобой уже говорили об этом. Ты не можешь всю свою жизнь сидеть на нашем снотворном. Ты должен учиться спать сам, — холодно ответил врач.

— Но мне больно!

— В боли нет ничего страшного. Боль — у нас в мозгу, ты должен научиться её контролировать.

Итачи было хотел вставить слово, но его одёрнул рядом сидящий парень. Чуть наклонившись к Учихе, он зашептал:

— Лучше не надо. Пейн не любит, когда его перебивают на собраниях.

Итачи взглянул на своего соседа, вероятно, ровесника, которого сначала издалека можно было спутать с девушкой из-за длинных светлых волос. Единственный целый глаз смотрел на пластилиновую фигурку, которую он сминал в холенных пальцах.

— … ангел меня понимает, — Итачи зацепился за обрывок фразы Гаары. Уже полностью поднявшись на ноги, покачнувшись, он направился на Пейна. — Она поет мне колыбельные, чтобы не было так больно. Она тоже хочет спать, и поэтому наблюдает за спящими.

Санитары подхватили Гаару, не позволив наброситься на Пейна. Мужчина, выказывая весь свой скептицизм, косо наблюдал, как бьющегося в припадке Гаару скручивают в белые жгуты, на губах парня запузырилась белая пена, вид которой привел в волнение многих пациентов. Тоби начал раскачиваться взад-вперед и причитать, что он хороший мальчик. Поднялся плач, смешанный с гоготом. Вскочивший на стул Наруто закричал, что он тоже видел ангела. Кто-то выскочил из комнаты, завопив на всю округу. А рядом сидящий блондин подскочил так внезапно, что Итачи подпрыгнул от страха, и запустил пластилиновую фигурку в удаляющихся сотрудников больницы, тащащих Гаару.