Психоделика любви: Начало

— На него?

— На того несчастного мальчика, что злые люди увели в церберскую башню.

— Так ты знал Саске? — Итачи присел у кровати на корточки, пытаясь найти толику здравого смысла в лице, в словах. Хоть что-то. — Мне нужно попасть в эту башню. Если Саске и правда там.

— Не знаю, в голове все мешается из реальности и кошмаров. Я не понимаю, где заканчивается грань между настоящим и выдуманным. Что правда? Что я разговариваю с тремя психами, которые хотят попасть в церберскую башню или что каждую ночь меня засасывают пески, я задыхаюсь, пока песок проникает во все щели. Я глотаю его, я дышу им. Каждую ночь они приходят за мной.

— Гаара, кто видел Саске?

— Ангел.

— Опять ангел, — Итачи разочарованно поморщился и качнул головой, приподнимаясь, собираясь уйти. — И где же мне найти твоего ангела?

— Она здесь. Сидит за моей спиной. Говорит, что ты очень несчастен, кричишь по ночам. Кричишь, когда они приходят к двери, но еще не решаются забрать тебя.

— А у ангела есть имя?

— У ангелов нет имен. Как и нет у них снов, — Гаара приподнял руку и странно сжал пальцы так, как если бы его кто-то взял за руку. Измученный, повидавший слишком многое в реальности и выдумке, он говорил медленным, заплетающимся языком. — Она блуждает в мире между жизнью и смертью. Это мир теней, где все серое. На той же грани, что и мы между реальностью и кошмарами. Она не может из неё выбраться, потому что привязана к одному больному человеку. Он очень несчастен. Он ищет боли, но причиняет её другим. Он создает монстров из чужой боли. Монстры в её мире материализуются из наших криков и слез и пугают её. Ей страшно, она совсем одна, видит их каждую минуту в отличие от нас. С каждым днем их становится все больше.

— Гаара, это правда, что тебя хотят перевести в восточную башню? — подключился к разговору Тсукури. И на вопросительный взгляд Итачи пояснил: — Подслушал разговор Пейна с нашим Сатаной.

— Если это правда, ты бы мог передать ему от меня сообщение, — прошептал Учиха то ли себе, то ли присутствующим.

Но Гаара в миг вытянулся дрожащей струной, лицо его перекосило от гнева и страха и, вскочив, буйный больной сорвал с постели простынь, яростно запустив ею в посетителей.

— Мне нельзя туда! Нельзя! Нельзя! — заверещал Гаара, брызжа слюной. — Нельзя спать, если я усну, они заберут меня! Заберут меня! И вас тоже! За вами придут! Как вы этого не понимаете!

— Так, господа, достаточно, — Дей попятился назад, но, чуть не споткнувшись об лежащего на полу Тоби, чертыхнулся. — Эй, вставай давай, мы уходим!

— Шоколадная крошка на этом суфле просто объедение, — мечтательно промямлил Тоби, заворочавшись.

— Тоби… — теряя терпение, подозрительно тихо и спокойно проговорил Дейдара, для того, чтобы тут же приложить смачный пинок под пузо. — Проснись и пой, пока тебя не взорвали!

Кушетка казалось слишком жесткой, Итачи ерзал на неудобной поверхности, пытаясь скрыть нервозность и волнение. Об электросне он слышал впервые. А стоило войти в кабинет с десятками кушеток, начиненных связывающими жгутами и проводками, как Учихе захотелось развернуться на двух и пуститься в бегство. Нет у него времени играть в больного и лечиться сомнительными процедурами.

Когда они покинули Гаару, Итачи не переставили грызть кошки, и он заявил Дейдаре, что намеревается во что бы то ни стало попасть в восточную башню сектора Б, но Тсукури на такое заявление нахмурился и хмыкнул. Тоби и того ковырял в ухе, разговаривая сам с собой. Итачи мог надеяться только на себя.

На глаза легла красная повязка, пропахшая спиртом. В закрытые веки кольнуло легким ударом тока. Не болезненно, но странно. Хочется почесать глаза, но руки для предосторожности сплели ремни, крепко настолько, что после останутся красные полосы.

Итачи судорожно вздохнул, пытаясь расслабиться, чтобы уснуть. Но вместо этого глаза с каждым разом резало все больше. Хотелось заплакать и зарычать, сорвать треклятую повязку. Но руки крепко держали оковы, сколько бы Учиха не дергал ими.

По кабинету засеменили тихие, совсем легкие копошащиеся шаги. Что-то затрещало, и Учиха почувствовал свободу в запястьях. Поднял руки осторожно для проверки, стянул повязку. Быть может, процедура закончилась?

Грязно-белые кафельные стены кабинета превратились в серые помехи. Дородная медсестра, что подключила к аппарату, сидела в углу на стуле и медленно-медленно моргала. Несколько вдохов и выдохов Итачи — одно её моргание. Мир превратился в безразлично-серый. Как скучное черное-белое кино. А впереди что-то копошилось. Итачи приподнялся, недоуменно уставившись на нечто, качающееся из стороны в стороны на коротких, неуклюжих ножках. На фоне серого оно выглядело больного розового цвета — как человек, вывернутый наизнанку, только из ткани. Огромные черные глазища на несуразной большой башке, с которой свисают, как мертвые патлы, два длинных уха. А башку держал красный бант, напоминающий марлевую тряпку, пропитавшуюся кровью. Заяц. Его можно было бы назвать уродливым плюшевым зайцем, который почему-то передвигался по кабинету как по личной коробке. Зайка перебирал инструменты на бортике, выкидывая ненужные на пол. И достав нож, напоминающий кухонный топорик для рубки мяса, спрыгнул на пол, посеменив к Итачи.

— Итачи, время играться. Ты хочешь поиграть со старым добрым плюшевым зайкой?

Зайка запрыгнул на ноги Учихе, обнажив человеческие зубы в улыбке, и на двух задних лапках ступал по ногам юноши.

Итачи дернулся назад, вжался в кушетку, зажмурив глаза, пытаясь уверить себя, что это всего лишь больной сон, навеянный физиотерапией. Но он чувствовал, как по его животу топтались лапки. А, открыв глаза, встретил сверкнувшее лезвие над головой и безумную улыбку зайчонка. Учиха дёрнулся вверх, и удар топорика обрушился на грудь. На больничную майку брызнули струйки крови, оросившие зайку-убивайку, истерично заржавшего и замахнувшегося для второго удара. Учиха свалился с кушетки, одной рукой схватился за кровоточащую рану, другой оттолкнулся от пола, кинувшись к выходу. Женщина в углу все еще моргала и сглатывала чертову слюну уже вторую минуту. Вырвавшись из кабинета, Итачи несся бездумно лишь бы подальше от безумного визжащего смеха. Плюшевый зайка догонял, глупо перебирая короткими лапками, уши болтались в разные стороны вместе с повисшим красным бантиком от его крови.

— Куда же ты снова убегаешь? Саске не хочет больше со мной играть, у Саске больше не осталось конечностей для игры! Поиграй со мной. Вашему плюшевому зайке очень-очень одиноко на мусорке! Поиграй с зайкой!

Итачи периодически оборачивался, и с каждым шагом плюшевая игрушка была все ближе. То ли заяц бежал быстро, то ли Итачи медленнее.

Впереди тупик из надвигающейся стены, а заяц счастливо верещит как резаный, разинув человеческую пасть, и прыгает, замахиваясь топориком.

— Проснись, — шепчет едва слышимый женский голос.

И Итачи тянет руку вперед в сторону голоса, призрачного, как надежда, он делает рывок вперед и сталкивается с чужим из ниоткуда взявшимся телом, что обнимает его на мгновение, пряча от обрушившегося ножа. И лишь на мгновение Учиха видит фиолетовые пряди волос и пирсинг под нижней губой. После он открывает глаза и тупо смотрит на нависшее лицо Кисаме. Хошикаги смотрит, недоуменно почесывая щеку, и задает единственно волнующей вопрос:

— Почему вы среди ночи лежите в коридоре?

— Кажется, у меня бессонница.

Комментарий к Глава 3, у которой хроническая бессонница. Образ зайки, которым вдохновилась http://pixs.ru/showimage/04e6255f5a_8402488_28070910.jpg

====== Глава 4, у которой садомазохизм. ======

Итачи с самого детства рос с грузом ответственности за спиной. Маленький брат, младше его на пять лет, иногда казался скорее собственным ребенком. Родители всегда были очень заняты работой и иными заботами, о которых детям знать не полагается. И уже в 10 лет Итачи считал себя вполне взрослым и ответственным мальчиком, который сам способен разобраться с проблемами, чтобы зря не беспокоить родителей.

Поэтому Саске всегда бежал к нему. Будь то обидчики в школе, будь то просьба помочь с домашней работой. Или ночные кошмары.

В ту жаркую ночь Саске разбудил его посреди ночи. В свете уличных фонарей из-за открытых окон, так как в комнате стояла невероятная духота, на Учиху смотрело бледное, испуганное лицо брата.

— Братик, зайка снова пытался меня убить, — втягивая носом влагу, прошептал, едва не плача, маленький Учиха.

Тяжкий вздох, как у замученного старика. И, взяв брата за потную трясущуюся руку, Итачи направился по темным коридорам дома.