Психоделика любви: Начало

— КААААЦ!

Фигурка врезалась в спину одного из санитаров и упала на пол.

Пейн перевел ничего не выражающий взгляд с сиротливо лежащей птички на ее обладателя. Блондин гневно зарычал, вскинул руку, указав пальцем в сторону своего творчества, и гневно вскричал:

— Не смей недооценивать мое искусство! Ты думаешь, я шучу? Искусство — это пламенная вспышка экспрессии, которая…!!!

Крики неудавшегося подрывника удалялись по мере того, как его тащила из комнаты прибывшая подмога, едва не волоча по полу.

Во всем этом шуме и хаосе, Итачи упал со стула и согнулся пополам, заткнув уши. Он готов был поклясться, что сам начинает сходить с ума. Безумие могло оказаться заразным.

После ужина Итачи направлялся в общее мужское отделение, когда внимание его привлекло нечто не совсем нормальное в жизни простых обывателей, но вполне привычное для психушки: из-за угла торчала разговаривающая сама с собой задница. И по мере того, как приближался Учиха, голос становился отчётливее, и Итачи узнал его.

— Тоби?

— Вы видите мою задницу, но не мою тонкую душу, — кокетливо захихикала виляющая задница.

— О боже, — все, что на это сказал Учиха, многозначительно покачав головой. — Тоби, можно мне пообщаться с тобой, а не с твоей задницей?

— Моя задница – часть меня, она все знает, как и я, — но задница скрылась, и из-за угла выглянул Тоби, прижавший к маске указательный палец, вероятно, посчитав, что жест выглядит как фильтрующий.

— Ты знаешь Учиху Саске?

— Ну конечно. Ведь Тоби и сам Учиха. Разве моя задница не выглядит, как типичная Учиховская?

Итачи застыл, не зная, стоит ли вставлять свои претенциозные комментарии по поводу того, что он думает о его заднице, но мотнув головой, скорее себе, чем Тоби, на грани вежливого терпения, монотонно процедил сквозь зубы:

— Ладно, тогда где Наруто?

Наруто нашелся в общем душе, где, чинно расхаживая из угла в угол с пеной на голове и полотенцем на бедрах, мальчуган репетировал свою будущую президентско-императорскую речь.

— Наруто, ты знаешь, где Саске?

Наруто нахмурился, недовольный тем, что его так беспардонно прервали, и уставился на Итачи злобно-агрессивным взглядом.

— Учиха Саске, Наруто, ты ведь говорил о нем сегодня на групповом занятии.

— Правда? — и стрельнул хитрым взглядом в сторону.

Итачи подошел ближе и, приняв правила местной игры, тихо, чтоб посторонние их не услышали, зашептал:

— Я проголосую за твою кандидатуру в президенты-императоры.

Засиявший неподдельным счастьем Узумаки, взбил на голове пену, так будто поправил корону и зачесал указательным пальцем в ухе.

— Саске совсем отбился от рук, встал на неверный путь, все о своей мести и говорил, начал кидаться на больных и персонал. Я слышал, что он обжег одному врачу лицо так, что у того теперь шрамы, вот его и утащили туда, наверх.

— Наверх?

— Ага, в башню сектора Б, там живут конченые психи. Типа Хидана Дзимпачи. Оттуда, говорят, больше не возвращаются. Но этот так, местные страшилки. А вообще тут хорошо, раменом даже кормят, — скрестив руки, Наруто пустился в описания гастрономических изысков и даже не заметил, что слушателя его и след простыл.

Итачи пытался выкроить тишину. Во время отбоя разгорались настоящие адские пляски из истошных криков, безумного смеха, скребущих невидимых когтей и грохота — больных затаскивали по койкам. Не все любили спать, для кого-то ночь ассоциировалась с девятью кругами ада. Но Учиха с упоением слушал тишину, воцарившуюся через час после отбоя. Он просчитывал варианты, как лучше попасть в корпус для буйных больных. Прикинься он сам конченным психом, его не выпустят на свободу. Проникнуть? Но как? Разве что украсть одежду санитара. Но для этого ему нужно изучить сам замок перед осуществлением замысла. А возможности полностью свободно передвигаться по замку у него нет.

Мысли прервала скрипнувшая дверь. На пороге появился высокий мужчина, улыбнувшийся устрашающей улыбкой с обнаженными белоснежными клыками, совсем как у акулы.

— Прошу прощения за нарушенный покой, если вы уже отдыхали. Я немного припозднился. Я ваш лечащий врач — Хошикаги Кисаме.

— Лечащий врач? — изумленно переспросил Учиха, почти возмущенно. — Орочимару говорил, что я просто пройду пару физиотерапий и попью успокоительное.

— Но кто-то же должен их вам выписать и следить за вашим состоянием, — Кисаме подвинул стул к койке и, присев, закинул ногу на ногу, открыв пока еще пустую карту. Со стороны он выглядел беспечным и располагающим к себе, с не сходящей с лица улыбкой и беззаботным тоном ленивого кота, сытого и безынтересного к делам насущным. — Что же, если судить по картине, которую мне описал Орочимару, у вас небольшой нервный срыв. Вы попьете успокаивающее, пока что один раз в день в течение трех дней, а там посмотрим на вашу реакцию.

Кисаме протянул таблетку и стакан с водой, который Итачи быстро осушил.

— Нам ведь не нужно проверять, выпили ли вы таблетку?

Итачи в шутку открыл рот, но Кисаме не стал проверять.

— У меня есть к вам вопрос: здесь лечится мой брат. Учиха Саске. Я бы хотел с ним увидеться.

— Учиха Саске…

— Да, Наруто упоминал, что он находится где-то наверху.

— А, Наруто, мы всей больницей с него орем. Он разбавляет наши серые будни. А что до Саске. Да, я помню этого мальчика. Проблемный случай. Кажется, его врачом был один новенький — Какаши, но он уволился, семейные проблемы. Кажется, сейчас его лечит Обито. Но его тоже нет на месте. Но с Саске все должно быть в порядке. Не волнуйтесь. Сейчас он на этаже для буйных. Как ему станет лучше, вам устроят встречу, я вам это гарантирую.

Последнее, что увидел Итачи — оскалившуюся улыбку, которая преследовала его всю ночь. Мир закружился сумбурным хороводом, перед глазами поплыло. Голова отяжелела, когда все тело превратилось в пушинку. Итачи уронил голову на подушку, но провалился сквозь и падал. Долго падал в бездну, потеряв счет времени. Он летел, как летают бросившиеся с крыши суицидники — потеряв счет во времени из одного мгновения. И ждала его бездна, сотканная из страха неведения.

И в этом падении он слышал истошные вопли, скрип половиц и шорох в стенах. Тревожный топот, что бил набатом по нервным клеткам. Итачи казалось, что он весь обратился в один орган — слуховой. Звуки поглотили его. Звуки просачивались сквозь него, как пронзающие иглы. Он перестал падать так резко, что ему стало больно. Больно, как тому голосу, что верещал откуда-то из-за стенки. Больно! Больно! Картинка перед глазами зарябила, откуда из-за помех, как в сломанном телевизоре, показалась скалящаяся улыбка Кисаме из ровных рядов клыков, она тянулась и сжималась, как в повторе. И голос, голос не прекращал кричать:

— Ты ошибка! Здесь ты ошибка! Вакцина 4А! Ты что, не понимаешь!

Оскал, говорящий голосом Саске, то приближался, то отдалялся, он растягивался и сужался. Зубы разомкнулись, обнажая нечеловеческую пасть, что тянулась к Итачи. Учиха чувствовал тлетворное дыхание безумного сна, ощущал, как слюна капает на его лицо, но сколько бы Итачи не пытался, не мог ни проснуться, ни пошевелиться.

Истошный вопль перекрыл все крики, он шел откуда-то изнутри, и Итачи готов был поклясться, что кричит он.

В окно под потолком бились черные птицы. Вороны клевали стекло, трещавщее сеткой паутины. За дверью сопело тяжелое дыхание. Приподняв голову, Итачи казалось, что лежит он прямо перед дверью и видит высунувшийся у порога собачий нос, принюхивающийся так, как принюхивается хищник к льющейся поблизости свежей крови. Рычание рвалось из-за скалившихся клыков Кисаме. И уронив голову на подушку, твердую, как гранит, Учиха ощутил, как боков коснулось нечто острое. Из-под кровати тянулись тени рук со скребущими когтями, вонзающимися в плоть сквозь одеяло, пробирающиеся к больничной одежде, под кожу, к органам, они тянулись к центру, раздвигая все органы, чтобы сжать желудок в кулак.