Психология свободы

1. Есть два весьма специфических чувства. Чувства слабости и поднасильности. Слабость здесь в смысле 'aдресной слабости. Слабости твоей по отношению к чему-то из жизни, оборачивающейся непоступаемостью с ним так, как надо. Специфическое чувство уступаемости ему!

Психомеханика образуемости этих чувств в человеке – несколько отлична от обычной для чувств. Плюс имеют они значительный "удельный вес" как инструментальные чувства, участвуя в качестве виртуальных "кирпичей" в лепке нами своих комплексных жизненных переживаний. Что в сумме и делает эти два чувства достойными – психотеоретизационного разбора.

Жизненные переживания – это психополоса сменных чувств. И слабость с поднасильностью обозвали мы виртуальными "кирпичами" потому, что по возникновении конечного сложносоставного чувства – типа любви к женщине или обиды на близкого человека, – подобные "кирпичи" совершенно теряют самостоятельность, растворяясь друг в друге до выступленности общим монолитом – который и оказывается тем сложносоставным чувством. То есть в "монолите" том – те "кирпичи" нельзя уже нам различить автономными отдельностями, как это возможно в простой кирпичной кладке, – на то он и получившийся психомонолит, чтобы так было.

Чувственное себе отражение производимого над тобой насилия – вот что такое поднасильность. И входит она в негативный гнёт. А слабость своя пред чем-то, как чувство, может классифицироваться промежуточным гнётом.

Слабость замешана на себепозволении. Как внутреннем акте, похожем на самоотдавание. В том смысле, что тоже совершаешь направленное действие над самим собой, как чистая-то субъектность. Да и суть того действия – в принципе та же. Только в себепозволении – самоотдавание на ступень больше засвечивается. То есть, более откровенная форма самоотдавания, вот что такое себепозволение! Ибо в нём – твоё двойн'oе самоотдавание, если можно так сказать. В конечном счёте оказывающееся не просто твоей себя уступившестью чему-то, а уступившестью тому, чему – как тогда хорошо знаешь! – себя нельзя уступать, из-за его негодности. То есть реализуется "два в одном": пр'oсто отдаёшь себя сначала – чему-то жизненному, а затем ещё отдаёшь себя как отдавшийся! В смысле, что отдельно отдаёшься ещё и нег'oдности того жизненного, коему сначала – по типу "не глядя!" – отдался. Точнее, отдаёшься определённому вреду, из-за той негодности наличному. Например, позволяешь себе съесть мороженое при нездоровом горле. Значит, испытал чувство слабости перед деликатесом (ну или перед пищеварительной системой), и дал тому чувству ход. Согласившись на вред здоровью.

То есть что? Простым самоодаванием – надставляешь свою жизнь в её "массе", делая ту массу на элемент большей. Ну, как чистая субъектность – так сказать выворачиваешь себя в элемент жизни. Здесь же, при себепозволении, вдвойн'e выворачиваешь себя ради такого элемента. Только и всего.

Итак, жизненаполняемость не просто, а именно та, что нуждается не только в общем, но и специальном позволении. То бишь слабость есть позволение себе "послать" обстоятельства там, где позволить нельзя. Одной рукой придвигается то, что отодвигается другой! Это фигурально выражаясь. Такое уж человек – как воплощённая психика – внутренне противоречивое образование. Если иметь в виду обычного человека, разумеется...

Почему слабость перед чем-то – ещё и чувство, помимо что описанный внутренний акт себепозволения? Ну, наша внутренняя оборотившесть конкретносмысленностью себепозволения, да в наведённом фоне запрета этой смысленности, – неизбежно ведь такое должно что называется, выглядеть – как-то для нас внутри нас, и вот эта "выглядящесть" достаточно сложносоставна, чтобы психотеоретизационно зачислять её в разряд чувств. Специфическое чувство, коим оборачивается внутренняя пойдённость на позволение себе чего-то одного жизненного – против логически более правого другого.

Осуществляет в себе и испытывает слабостей обычный человек массу. Всевозможные уступки жизненным обстоятельствам, компромиссы с людьми и множественное прочее тому подобное – всё это, как правило, бывает у людей на базе именно слабости. Хотя в принципе может быть и на иной базе, вплоть до противоположной. Вполне ведь, в организовке компромисса, возможно исходить от избытка внутренней силы! Сила жизнесотворения, жизнетворящая сила, – т'aк внутрисубъектно является нам то, что физиологи называют нервной энергией человека. Но если подспудно чувствуешь за собой её недост'aток, так это как раз провоцирует слабости – ведь недостатком тем определяешь себя неспособным блюсти свои общие требования – к себе и жизни. Или сказать, к жизни и себе – как её части.

Ежели обстоятельства жизни приводить к "общему знаменателю", то чувства слобости не возникает. Не возникает его – как воплотителя идения на поводу у одних обстоятельств перед другими. Как правило, идёшь на поводу у подворачивающихся ч'aстных обстоятельств, а те, п'eред коими так идёшь – обычно общие обстоятельства. Заключающиеся к примеру в том, что нельзя врать. Почему нельзя – это я оставляю здесь "за кадром". Важно что многие жизнь как "макрообстоятельство" трактуют именно так, в одной из возможных оценочных частностей. Макрорасклад жизни человеческой утверждает для них именно это – в их понимании его. Понимание такое берётся из книг и прочих элементов культуры, но в первую всё же очередь – из ни с чем не связанного чувства на базе интуиции, которой каждый связан с жизнью – как явленностью – напрямую, минуя человечество. И вот, "подворачивается" частное обстоятельство – что потерпишь потери от оппонента, ежели ему не соврёшь. И если тут внутренняя сила оценивается подспудом недостаточной для претерпения тех потерь, то то и можешь ты тем запасть в чувство слабости – на предмет соврать. Тем фактически уступая тому оппоненту!

При избытке же внутренней силы – по самооценке, – вполне можешь организоваться в испытывание жалости к тому человеку, и уже из ж'aлости ему соврёшь – в тех оппонирующих (тебе) жизненных его обстоятельствах. Тем своеобразно ему опять-таки уступив. Но уступка уступке рознь, как оказывается.

И ещё о поднасильности. Уже писали, что возникает как чувство, когда совершает жизнь над тобой насилие. В смысле, что как-то там внутри себя (ну, в психике) обязательно отображаешь таковую с собой происходящесть. Таков'oго качества происходящесть с собой! И отображённость эта и оказывается чувством, которое мы обозначили словом "поднасильность".

Ещё раз. Говорят же люди о себе: мол, подвергаюсь насилию. Есть такое составное понятие, да? Так вот, все это прежде всего понимают в смысле налички "нагружающих" действий – к тому говорившему о насилии над ним человеку. А что он всё то ещё и испытывает, то бишь внутренне себе отображает, – это лишь смутно вдобавок о нём подразумевается – тьеми услышавшими его людьми. А зря! Эта отображаемость – важнейшая статья наших жизней.

Но что испытываешь над собой насилие, такое заключается лишь когда находишь себя не в силах помешать жизни – сделать с собой то, чего не хочешь. Причём находимость такая должна реализоваться достаточно подспудно. Это необходимая для "завязки" именно чувства достаточность. Без которой всё обойдётся лишь "голой" понимаемостью своей поднасильности. Так сказать поднасильность, не пущенная внутрь! Бывает и такое, у философски продвинутых личностей. Живущих рассудком более, чем остальные.

Впрочем. это мы ещё сказали мало. Допёрли до чего? Что чувство поднасильности возникает, когда жизнью над тобой производится нечто такое, защититься от чего ты не находишь себя способным. Дост'aточно способным, и хоть в какой-нибудь из технически возможных форм: драться ли, убегать ли, или ещё что – не важно, лишь бы защитный результат. Так вот, это – оказывается! – условие только с одной стороны. А с другой, надо чтобы то производимое с тобой жизнью – не находил ты пока возможным принять. Не находя себя способным это сделать, или по какой другой причине.

И когда говорим, что жизнью над тобой нечто производится, то иметь в виду, что по самому большому счёту, так и ты сам, в любой своей представшести, начиная с вульгарной телесной, неявно тоже есть твоя жизнь.

Поднасильность суть специфическое чувство, и оно каждому знакомо – хотя бы с поры детства (старшие дети мастера на насилие над младшими, и каждый из нас какое-то время должен был быть таким "младшим"). И не путать здесь насилие с насилиеподобностью. В том смысле, что жизнь может производить с тобою нечто, от чего ты заведомо не способен защититься, и это круто меняет дело – сравнительно со случаем, когда защититься – вообще способен, да только недостаточно – при достаточной степени той недостаточности. Тут что? Когда зав'eдомо никак не способен, и подспудом достаточно понимаешь это, то не возникает претензии на защищённость, и посему тому воздействию жизни – получается нечего у тебя отнимать. Отнимаемое проходит как неважное, коль нет претензии не отдавать! Отчего и соображёнки насилья над собой – у тебя при отниманьи том не возникает. Происходящее подсознательно идентифицируем лишь насилиеподобностью. Воспринимается лишь похожим на насилие, но не самим им! Что отражается чувством обиды, чувством глупости происходящего, может даже чувством поднасильности – в зачатке. Но н'e полноценным!