Птица-жар и проклятый волк

Тишило ждал вестей, не проедут ли купцы, но вестей всё не было. Не настало и время осенних ярмарок, никто не спешил в дорогу. Известно, жнивень, у всех иные дела.

Пробавлялись тем, что ездили от деревушки к деревушке да понемногу обчищали дома, пока хозяева были в поле. Наряжались в тулупы, в рогатые шапки, да ещё Первуша удумал: вырезал деревянные подошвы с копытами, привертел к лаптям. Пошли разговоры, что нечистая сила, согнанная с гиблого места, осердилась, ушла на другой берег реки и начала вредить людям.

Толкует вечером народ в какой-нибудь придорожной корчме, сошедшись из соседних деревень:

— У нашего-то старосты нынче унесли три сундука всякого добра, да коня свели. Старуха его одна в избе оставалась, так сказывает, дым повалил неведомо откуда, мало глаза не выел. Кинулась она прочь, а во дворе-то чёрные, рогатые… Так и повалилась без памяти! Её уж после работники нашли, и повсюду, слышь-ко, следы копыт. Да не конские, раздвоены, и такие, слышь-ко, большие!

— Ну, будет врать! — говорит ему недоверчивый знакомец. — Староста ваш, я слыхал, горазд обманывать работников, небось они и взяли своё. А натоптать и козы могли.

Поспорят да разойдутся каждый к себе. Сколько-то дней пройдёт, снова в корчме встретятся, тут уж второй кричит:

— Твоя, твоя правда! И у нас видали рогатых. Налетели средь бела дня, кур покрали и сгинули. А у нас-то одни старики да дети малые по избам остались, ничего и сделать не могли, да и что сделаешь супротив нечистой силы?

— Чур нас, чур! За что беда-то этакая, заедает нас нечисть! Вот хотя и к царю иди, пущай хоть как защитит, не то, ишь ты, у стольного града расчистил дорогу, к нам чертей погнал.

— Да уж будто этот поможет! У него в терему подменыш сидит. Ежели царь наш Борис родного сына вернуть не сумел, подменыша не извёл, так и тут не поможет. Своими силами, братцы, управляться надобно!

Немало стрел было укреплено у заветных дубов, немало прирезано петухов и оставлено хлебов, чтобы Перун снизошёл до жертвы, защитил. Да вскорости, прознав о беде, прошёл по дороге ведун. Нёс он в коробах заговорённые пучки чертополоха и полыни, ножи да булавки — втыкать в косяки да пороги, а ещё амулеты да обереги. Люди брали, отдаривая его кто чем мог.

В согбенном хромом ведуне даже и его собратья с трудом могли узнать Тишилу. Товары в его коробах были задёшево куплены, украдены либо вырезаны из дерева скучающим Первушей, а травы собраны тут же при дороге, да кто бы стал разбираться?

Поживились и тут, посмеялись над глупым деревенским людом и двинулись дальше.

Шли они так-то, ночуя то в лесах, то на лугу при дороге, а то и в какой-нибудь корчме. Ночи ещё были тёплые. Мужикам будто всё по нраву: и добыча легка, и продать да прогулять её легко. Только Первуша с каждым днём всё смурнее. Молчал, молчал, а после высказывать начал: мол, ничего-то Тишиле не надобно, окромя медовухи да мягкой постели. До чего дошли — кур воруют! Он-то к Тишиле шёл за-ради славных дел, а это уж куда какое славное дело — в захудалой деревушке запакощенных кур в мешок совать, уж об этакой славе он и не мечтал.

— Да чего тебе надобно, дурак? — напустился на него Тишило. — Ну, чего не хватает? Полезешь на рожон, попадёшься, тут тебе и будет слава, как на торгу голову срубят.

— С нечистью-то я выдумал не для того, чтобы вы в этих личинах кур таскали! — с упрёком сказал Первуша. Видать, сильно его обидели эти куры.

— Да чем же нам ещё нынче заняться? Ужо погоди, начнутся ярмарки, поедет народ…

— Поедут, и что с них взять? Повезут тех же кур да мёд! Вам бы только сегодня брюхо набить, а что будет завтра, и не думаете. Ишь, курокрады!

— Да мне и вовсе думать не надобно! — прикрикнул Тишило. — Уж всего у меня вдосталь, чтобы прожить безбедно. Здесь-то мы так гуляем, для потехи.

— Ну, видно, по-разному мы понимаем потеху!

Затаил Первуша обиду, всё молчит. Они уж тогда добрались мало не до Синь-озера, стояли у небольшой деревушки, Берёзовки. В эту пору сюда же пришли и медвежатники.

Первуша тут загорелся.

— Хочу, — говорит, — медведя!

Да глядит этак недобро, глаза блестят, будто жар у него. Начал Тишило с ним спорить — нет, подавай медведя, и всё тут.

— Напужаем людей, — настаивает Первуша. — Пущай купцы опять едут короткою дорогой, там их легче изловить. Ну, поможешь добыть, али сам пойду?

Мужики загомонили. Мол, слыханное ли дело, медведь! Одно дело коня свести, другое — этакого зверя, за которым особый пригляд надобен, не то быть беде. Да поди его ещё прокорми!

Махнул на них рукою Тишило, задумался. Что-то прикинул, кивнул:

— Добро, сведём. Да только после отпустим, зверь-то приметный, так и нас по нему приметят да изловят.

На том и порешили. Тихо двинулись за медвежатниками следом. На ближайшем же постоялом дворе Тишило отправил двоих, чтобы народ поили да кормили, баснями забавляли, сунуться наружу не давали. Остальные прокрались в хлев за медведем. На головах у всех рогатые шапки, на ногах копыта, лица сажей измазаны. И Завида взяли.

Принесли они медведю рыбу с душком. Тот потянулся, звякнув цепью — отпрянули мужики.

— На, — говорят друг другу, — ты ему рыбу дай! — да корзину из рук в руки суют, никто её брать не хочет.

— Первуша это задумал, — говорят, — пущай он и кормит зверя. Небось забоялся!

— Чего бояться? — отвечает Первуша. — А только рыба смердит, не хочу её касаться.

Взял тут Завид рыбу, медведю дал. Совсем исхудал медведь, все кости прощупать можно, и вонь от него изрядная. Жгут мужики свечу. Медведь берёт рыбу, и видно, что клыки у него жёлтые, длинные, с палец — мог бы и руку перекусить, но действует осторожно.

Сняли мужики цепь с крюка, ещё поманили медведя рыбой, да и свели. В лес увели, на поляну, к ночным кострам. Первуша там на гудке наигрывать стал, медведь и заплясал.

— Ишь ты, — говорит Первуша, — да с ним легко управиться. Зверь учёный, уж я к нему подход найду.

Однако подхода он и не искал, только играл по вечерам на гудке, да и всё. Радовался, что медведь по его слову приплясывает да вертится, да кланяется, а сам и кормить его не спешил. Станет в стороне, подкручивая ус, и глядит, как Завид подаёт медведю рыбу.

Завид с Пчелой водили медведя к лесному ручью, кое-как отмыли. Рыбачил тоже Пчела. Медведь никого не выделял, только глядел маленькими тёмными глазами и вздыхал. Он ещё не понял, кого нужно слушать, чтобы не побили.