Pticy

Жаль, молодые устали, и у них уже не хватало сил быть та­кими же влюбленными, как утром. Очень жаль, что так получи­лось, думал Маттис. Ему хотелось поговорить об этом с девуш­кой, пока они ели, сидя друг против друга. Он не спускал с нее глаз. Ее отмытые от земли руки лежали на столе, она притихла.

– Ты устала? — начал он, набравшись храбрости.

Он и не подозревал, что в его голосе звучала нежность, слов­но это спросила мать, все за столом изумленно поглядели на Мат­тиса. Девушка покраснела.

– Да,— быстро и тихо ответила она, услыхав в его голосе только доброту и заботу, которые поразили ее.

Все ждали, что еще скажет Маттис.

– Тогда, значит, влюбленных тоже жалко,— сказал он. В го­лове у него все спуталось, он не мог в этом разобраться. Но гово­рил от чистого сердца.

Все с облегчением рассмеялись и снова принялись за еду. За­смеялся и Маттис. Может, он все-таки не такой уж и глупый? Его смех был похож на ржание, и это развеселило всех. И вдруг стало тихо. Как бывает после сильного грохота. Отчего это? Ни­кто не знал.

Они встали из-за стола. На сегодня работа была закончена, и хозяин спросил влюбленных, не придут ли они и завтра, чтобы помочь ему.

– Конечно, придем,— ответили они и ушли.

Маттис долго смотрел им вслед. Он-то завтра уже не придет и больше не сможет радоваться, глядя на них.

– Ты, верно, не хочешь, чтобы и я пришел завтра? — Маттис заставил себя задать этот вопрос. После сегодняшней работы спра­шивать так было наглостью.

Хозяин тоже почувствовал себя неловко.

– Пользы-то от тебя никакой,— пришлось сказать хозяину.— Ты сам-то как думаешь? Но за сегодня я с тобой рассчитаюсь.

– Не надо! Я же ничего не сделал. Ведь так?

– Сделал ты немного, но я должен тебе заплатить.

– Разве что за две гряды,— почти в отчаянии сказал Мат­тис.— Только не больше. Ты сам знаешь, сколько за это причи­тается.

Обоим было неловко. Маттис заметил, что хозяйка украдкой мигнула мужу. Тот сказал:

– Так и решим. За две гряды. И будем с тобой в расчете.

Хозяин протянул Маттису деньги и, как велит обычай, поблагодарил его за работу.

– Гм,— хмыкнул Маттис.

– Что-нибудь не так? — спросил хозяин.

– Нет, все в порядке. Мы в расчете.

Мы в расчете, пробормотал он про себя, ему было приятно еще раз повторить эти замечательные слова. Так говорят между собой мужчины.

Он взял шапку.

– Вот так,— сказал он уже у двери.

Хозяин с хозяйкой растерянно смотрели на него.

12

Дома на крыльце сидела Хеге со своим вязанием. Она села так, чтобы тропинка, ведущая к дому от дороги, была у нее перед глазами. Выйдя из лесу, Маттис сразу увидел сестру, и она показалась ему маленьким серым клубочком.

Такой крохотной виделась она отсюда. Сжавшейся. Словно ее и не было.

Как, интересно, у нее устроена голова? — вдруг подумал Мат­тис. Хеге такая умница! Он очень уважал ее за это. Случалось, правда, что он доводил ее до бешенства.

Лучше бы она была моложе его, тогда бы он видел ее малень­кой, кормил с ложечки, и из уголков рта у нее текла бы каша. Все было не так, как нужно, и это тоже.

Тени от деревьев удлинились. Вечерело, и повеяло прохладой. Доброй благодатной прохладой, особенно для того, кто вынес на своих плечах ношу труда и зноя.

Когда он подошел, Хеге поднялась.

– Надеюсь, ты ел? — приветствовала она его.

– А то как же? — многозначительно ответил Маттис, радуясь, что хоть что-то сегодня он сделал основательно и теперь может рассказать об этом.— Без еды меня там не оставили,— приба­вил он.

Хеге принялась расспрашивать, где он был и что делал, ей хотелось узнать, как прошел день. И ему пришлось рассказать ей все.

– Там я и был до сих пор.

– Угу.

Он мог бы прибавить целый дневной заработок к тому, что она получает за свои кофты.

– Но он со мной рассчитался,— быстро сказал Маттис,— за­платил наличными.

– Это за что же?

Она была несносна.

– Да за те две гряды! Мы с ним в расчете. Как же иначе?

– Угу,— сказала Хеге.

– Ты и сама знаешь, что такое быть в расчете, ведь ты же вяжешь кофты.

От волнения у него дрожал голос, ему не терпелось поскорей рассказать Хеге о влюбленных.

– А потом я спросил хозяйку, и она не смогла ответить на мой вопрос,— закончил он свой рассказ.

– Опять? Все тот же вопрос? — с досадой спросила Хеге.

– Понимаешь, она такая...

– Неважно, ты должен раз и навсегда прекратить это,— стро­го сказала Хеге.

– А почему?

– Да потому, что это глупо,— с горечью ответила сестра.

Маттис весь сжался и промолчал. Какой вопрос он задал хозяйке, Хеге не спросила. Она и так это знала.

Зато вечером Хеге сказала, что хочет посмотреть его тягу, и Маттис принял это как вознаграждение за то, что ему так тяжко достался этот день. Постепенно он привык думать, будто тяга — это дело его рук. Наконец-то и Хеге захотела увидеть ее.

– Хорошо, что ты одумалась,— сказал он.

Было тихо, и все шло как положено. Маттис радовался и вер­тел головой, он ждал и прислушивался.

И вальдшнеп прилетел, со всем несказанным, что ему сопут­ствовало. И Хеге была здесь. Мерцание, крыло, коснувшееся серд­ца, и снова никого.

Хеге молчала, но, по-видимому, была в добром расположении духа.

Маттис был взволнован.

– Вот так, и опять, и опять,— сказал он.

Хеге заметила, что теперь им надо идти спать. Но, конечно, тяга взволновала и ее, подумал он.

Поэтому он коснулся ее плеча. Ему захотелось рассказать ей, что их дом изменился и что у него появилось преимущество перед другими домами, он как бы возвысился над ними. Объяснить Хеге все это было немыслимо, зато он мог коснуться ее плеча.

– Теперь и ты видела тягу,— только и сказал он, и на лице у него невольно появилось выражение собственника.

Хеге, забывшись, сказала:

– Можно подумать, что ты сам это устроил. Ты говоришь, как будто…

Маттис оторопел. Он испуганно уставился на нее. Так гово­рить, в эту минуту? В нем вспыхнул гнев: