Pticy

– Нельзя! — крикнул он прямо туда.— Здесь никто не смеет чинить зло!

Лес безмолвствовал.

Сейчас вальдшнеп полетит во второй раз.

– Не надо! — бессильно крикнул Маттис — голос у него со­рвался. Он и сам не знал, предупреждал ли он притаившегося стрелка, чтобы тот не совершил преступления, или предостерегал

приближающуюся птицу, чтобы она улетела отсюда. Наверно, и то и другое.

Сегодня вечером лес был неузнаваем. Лес, в котором Маттис всегда чувствовал себя в безопасности, нынче вечером затаился и грозил смертью. Летний вечер потоком лился с небесного свода и заполнял открытое место, но там, в кустах, притаилось ружье. И это все губило.

Маттис хотел крикнуть в третий раз, но услыхал свист крыль­ев, из его открытого рта не вылетело ни звука.

Нельзя, всхлипнуло в нем жалобно и беззвучно.

Бах! — прокатилось по лесочку. Где-то в глубине, куда не до­ставал глаз Маттиса. И тут же в небе вскрикнула птица.

Бах! — глухо отозвались склоны.

Маттиса точно пригвоздили к месту. Сперва на него тьмой об­рушился выстрел, потом с вечернего неба свалился подбитый вальдшнеп и шлепнулся на землю в двух шагах от Маттиса.

Маттис по-прежнему не мог пошевелиться. Он попытался на­вести порядок в своих мыслях — они его не слушались. Тут из кустов выскочил парень, и в то же мгновение тело Маттиса обрело свободу, он сделал прыжок, и теплая птица, пробитая свинцом, оказалась у него в руках, он разгладил помятые перья и заглянул в черные глаза.

Птица смотрела на него.

Нет, нет, не думать об этом. Так думать нельзя. Эта птица мертва.

Мертва, почему она должна быть мертвой?

Она же посмотрела на меня.

Охотник уже выбрался на открытое место, он не спеша бежал к Маттису, радуясь хорошей добыче. Правильно, это был тот са­мый парень, которого Маттис встретил утром, тот, веселый и силь­ный.

Маттис еще держал птицу в руках.

– Отличный выстрел, верно? — Парень качнул своим черным блестящим ружьем.— Он несся как стрела, но я, как только за­метил его, тут же вскинул ружье.

Маттис не ответил.

– Впрочем, тебе этого не понять,— сказал парень.— Но это был здорово меткий выстрел. Наповал, я видел, он даже не тре­пыхнулся.

Маттис растерянно держал птицу в руке. Он молчал. Рука с птицей висела как плеть, словно Маттис уже не помнил, кого он держит.

– Ты считаешь, что он твой? — удивленно спросил парень.

Маттис молчал.

– Давай его сюда, надо показать дома, как я умею стрелять.

Парень подмигнул Маттису и дружески кивнул, а тем временем закинул ружье за спину и собрался идти.

Но Маттис не протянул ему птицу, он и не собирался повино­ваться, лишь с ужасом глядел на парня. Парень вдруг отступил назад.

– Ты чего молчишь? — спросил он, радость, которой он све­тился, выходя из леса, исчезла.

Маттис взял себя в руки, он хотел что-то сказать о тех черных глазах, которые только что глядели на него, но вдруг увидел, что тех глаз уже нет. Их затянула пленка. Говорить было не о чем. Птицу он так и не отдал.

Парень с его метким выстрелом был разочарован. Маттис ис­портил ему все удовольствие. У парня хватило ума сообразить, что радоваться нечему. Молодость, сила и жизнерадостность били в нем ключом, но этот безмолвный Дурачок напугал его.

Он спросил совсем другим тоном:

– В чем дело, Маттис?

Молчание.

Парень спросил в полной растерянности:

– Ты сердишься на меня за это?

Молчание, как и прежде.

Маттис неловко шевельнулся. Хотел что-то сказать. Пробор­мотать «нет» или что-то в этом роде. Он смотрел на землю — там, где упала птица, на траве виднелось немного крови. Из клюва у нее еще капала кровь. Потом Маттис поднял голову и, ни слова не говоря, посмотрел на парня.

Тот больше не пытался завести разговор. И не стал силой от­нимать у Маттиса птицу — хотя чего-чего, а уж силы у него было в избытке. Поправив ружье, парень пошел прочь — он столкнул­ся с чем-то, чего не мог понять и что хотел бы забыть.

Маттис остался с вальдшнепом. С длинного клюва на траву ка­пала кровь.

Когда парень ушел, к Маттису вернулся дар речи, он пробор­мотал еле слышно:

– Глаза затянулись пленкой... Больше не видят... Свинец в крыльях.

Он и не думал о парне. У него не было чувства, что он посту­пил дурно, не отдав ему птицу. Он подошел к крыльцу и, спот­кнувшись о порог, вошел в дом. Там он положил вальдшнепа на стол.

Нет, это не был страшный сон. Это была явь.

Вальдшнеп лежал с закрытыми глазами, с тяжелым свинцом в теле.

Он смотрел на Маттиса, когда Маттис поднял его с земли, это точно.

Забыв, как злобно его встречала Хеге, когда он являлся не во­время, Маттис забарабанил к ней в дверь. Она, конечно, уже спала.

– Хеге! Вставай! Вставай скорей! Так нужно! — кричал он не своим голосом.

Хеге проснулась, раздраженно и неохотно ответила, что не встанет.

– Но это необходимо, Хеге. Иди сюда. Случилась беда.

– Что там еще?

Объяснять он был не в силах.

– Ты увидишь

У него был такой голос, что Хеге тут же сказала:

– Иду, иду. Да что же там такое?

Хеге появилась растрепанная, прямо с постели, погруженная в собственные мысли и недовольная, что Маттис потревожил ее. Она ничего не заметила, и Маттису пришлось показать ей на стол, где лежал вальдшнеп.

– Видишь?

– Фу, зачем ты положил на стол эту гадость? — начала Хеге своим обычным ворчливым тоном, заметив на столе пятна крови. Но, увидев лицо Маттиса, сразу опомнилась. Подошла ближе. Она

достаточно разбиралась в жизни леса, чтобы понять, что за птица лежит на столе.

– Это твой вальдшнеп?

Маттис с трудом кивнул.

– Я слышала выстрел,— сказала Хеге.— Кто тебе его дал? Охотник?

– Нет, все было не так,— сказал Маттис.— Он стрелял, но это еще не значит, что птица должна быть его.

– Ты сам взял этого вальдшнепа?

– Он не возражал. Ведь это не его птица. Ты понимаешь, Хеге?

Хеге не ответила, она не понимала и не могла понять. Брат и сестра смотрели на птицу, лежащую на столе. Для Маттиса это было слишком сложно. И стало еще сложней.