Публичное одиночество

Я считаю себя русским патриотом, и давайте научимся различать эти понятия.

Националист – это тот, кто любит себя за счет других. Мы лучше вас. Знаете анекдот: «Армяне лучше, чем грузины!» – «Чем?» – «Чем грузины!» А патриот – это тот, кто хотя любит, ценит и понимает свое, но это вовсе не мешает ему точно так же – ценить и любить иное. Ему близок любой, кто по-настоящему его понимает или хотя бы пытается понять. И вообще истинными интернационалистами могут быть только истинные патриоты – как и в искусстве только истинно национальное становится интернациональным на века.

И никогда у меня не было ни желания, ни времени различать моих друзей и коллег по национальному признаку: Кеосаян – армянин, Тодоровский – еврей, Ибрагимбеков – азербайджанец, Квирикадзе – грузин, Янковский – русский.

Но я, как говорится, ценю их не только за это… (I, 72)

НАЧАЛО

(1969)

Интервьюер: Как Вы впервые начали сниматься?

Это произошло совершенно случайно.

Я дружил с Томашевским, приемным сыном Оганесяна. Он кончал десятый класс. Я учился в девятом. Коля Томашевский решил поработать в группе «Приключения Кроша». Попробовал себя в главной роли. Я взялся за роль Вадима.

Опыт «Кроша» помог мне в работе над ролью Коли в фильме «Я шагаю по Москве». Снимался я в этом фильме в горячее время в прямом и переносном смысле. Летом прошлого года я сдавал вступительные экзамены в театральное училище и был занят на съемках. Свалились они на меня неожиданно. Работа над фильмом шла очень быстро. Я моментально втянулся в нее и целыми днями пропадал на съемочных площадках. Было страшно интересно. Над ролью Коли мне пришлось порядком покорпеть.

Но в том, что роль, говорят, получилась, все-таки не столько моя заслуга, сколько режиссера Данелия… (I, 2)

НАЧАЛЬНИК

(1998)

Интервьюер: Если честно, зачем Вам пост «начальника кино»?

По романтическому убеждению, что я могу помочь.

У меня есть команда, программа и цель.

И я никогда бы не пошел на это место, если бы была альтернативная программа лучше нашей и люди, которые могли бы ее осуществить. (I, 69)

«НАШИ»

(2002)

«Наши»!

Это очень важное слово – «наши».

Оно несколько дискредитировано было скандальными передачами Невзорова. «Наши» для демократической общественности стали выглядеть почти как фашисты.

Но это неверно, неправильно!

Когда мы смотрели хоккей и говорили: «наши» играют, «наши» выигрывают, или «сегодня наши играют»; «наши» победили, «наши» проиграли…

А кто такие эти «наши»? Чем они объединяются? Только ли паспортом они объединяются?

Я думаю, что нет!

Их объединяет – единая история, единая культура, единая традиция, единый менталитет, который, в свою очередь, включает в себя огромное количество, я бы сказал, калейдоскопической перламутренности: когда, с одной стороны, это калейдоскоп разноцветный, а с другой стороны – это разные оттенки белого цвета, зеленого, синего и так далее…

Мы все играли в детстве в «казаков и разбойников». И конечно же, казаки были «хорошие», а разбойники «плохие». Важно было кого-то догнать, пленить, схватить. Мы играли в партизан, мы играли «в войну»… Вспомните, какой была тогда эта война – «наши и немцы»…

В какую «войну» играют сейчас ребята?..

При такой подаче этой проблемы, которую мы наблюдаем в средствах массовой информации, доброго, естественного отношения к тому, что называется «наши», там нет.

Нет! И в этом вся проблема! (IX, 1)

НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛИ

(2004)

Вы понимаете, когда читаешь про то, как мне отказали от дома Путина, поскольку Путин наконец понял, что я делал из него массовку, или что моя цель – разорить Союз кинематографистов долгами, то у меня, к сожалению, создается ощущение (другого объяснения попросту нет), что все это говорят и пишут очень порочные люди, которые предполагают, как бы они поступили на моем месте. И боясь, что именно так я и поступаю, они все время предупреждают окружающих, чего надо опасаться.

Но это только их помыслы!

У кого и когда я что-нибудь взял? Кого я обманул? Какой власти я добился, став председателем того же Союза? Когда было, чтобы я говорил одно, а делал другое?

Никто ведь не утруждается фактами. Мне рассказывал приятель, что при нем зашел разговор обо мне, и вдруг некие люди стали осуждать меня с яростью и «знанием дела». Приятель спросил: «А вы знакомы с Михалковым?» – «Нет. Но мне все поведала одна знакомая секретарша…»

Все эти сплетни – результат словоблудия и тусовочного безделья… Раньше меня это обижало, оскорбляло, раздражало. Мне хотелось схватить за грудки того, кто говорит и пишет про меня гадости. Хотелось заорать: «Да вы что, офигели? Вы что несете? Ну спросите у меня! Ну найдите хоть что-нибудь!» Вы присылаете мне четыре проверки КРУ, потому что не можете понять, как можно ничего не украсть, а целиком вложить большие деньги в съемки. Вы присылаете КРУ – и ничего не находите. Понимаю, это очень обидно! Когда уверен, что есть что искать, а выясняется – нечего. Как не обидеться. Ведь не хочется верить в то, что кто-то честнее и чище, чем ты сам.

А еще заманчиво, не зная ситуации, обсуждать с президентом, сколько фильмов можно было снять на те деньги, которые дали Михалкову на «Сибирского цирюльника».

Кто дал? Министр культуры? Он дал миллион – и все. Дали люди, которые Михалкову доверяют.

А тебе дадут такие деньги? А если дадут, ты сможешь их употребить? Ты сможешь развести сцену на восемь тысяч человек? Сможешь без компьютерной графики синхронизировать движение порубочной машины, убегающую массовку и падающие деревья? Машина исчезает за бугром, а деревья все падают и падают… Ведь это не просто так: нужно найти натуру, договориться и выкупить у лесхоза около ста деревьев, ювелирно их подрубить, так, чтобы они падали последовательно и синхронно с движущейся машиной. И все это подготовить так, чтобы снять одним дублем, ведь деревья уже подрублены, и для второго дубля их не восстановишь! Ты сможешь это? Тогда о чем ты говоришь? Дайте мне как Михалкову, и я сниму не хуже, чем он? Да на! Михалкову, чтобы добиться таких денег, нужно было вкалывать как лошадь тридцать пять лет!..

Вот так я реагировал…

А потом вдруг подумал: вы пишете ложь, вы не знаете правды, но почему-то не удосуживаетесь ее узнать. Зачем вы это делаете? Наверное, именно затем, чтобы я закричал: «Нет, не прав имярек! Он жулик, который лжет!» (Был такой мерзкий Булгарин, который прославился и вошел в историю литературы только благодаря тому, что писал пасквили и доносы на Пушкина и Грибоедова. Реально Пушкина с Грибоедовым сегодня нет, а булгариных – море.) Ты хочешь, чтобы я тебе доказывал, что я другой? Но разве можно тебе это доказать, если ты не желаешь ничего знать? Я хочу, чтобы только те люди, которых я уважаю и люблю, знали и чувствовали, какой я на самом деле. Эти люди не будут требовать от меня доказательств. А вот вы, которые пишете, будто я собираюсь обанкротить Союз кинематографистов, или строю ипподром где-то в чистом поле под Нижним, или прибрал к рукам какой-то сахарный завод в Ульяновске… Вы сделали из меня монстра – так и бойтесь его сами! Чем хуже вы меня оцениваете, тем страшнее вам со мною общаться.

И бог с вами!

Бедный мой старик-отец, которого поносят до сих пор. Как-то я сказал ему: «Отец! Люди, которые дожили до девяноста лет, даже до восьмидесяти, давно никому в стране не нужны. О том, что они еще существуют, знают только они сами и родственники, которые за ними ухаживают. На тебя выливают ушаты грязи? Да ты счастлив должен быть! Ты их возбуждаешь! Любому человеку пожелаю, чтобы к девяносто годам, никого не убив, не зарезав, не будучи диктатором, Пиночетом, он так же возбуждал общество». (I, 102)