Публичное одиночество

ПРИВАТИЗАЦИЯ

Приватизация памятников истории и культуры

(2003)

Интервьюер: А как, интересно, Вы относитесь к предложению Минкультуры передать в частные руки подлинные исторические, культурные, архитектурные памятники?

Плохо отношусь…

Если подобное случится, никто и никогда уже не сможет контролировать процесс, государство навеки потеряет все эти имения, дворцы, усадьбы.

Скажем, на наших глазах медленно, но верно разрушается уникальный Дом Пашкова. В бюджете нет денег на его реконструкцию. Отдать здание в частные руки? Допустим. Что получим в итоге? Имярек приватизирует дом, реставрирует фасад, а потом выкидывает уникальные библиотечные книги, устраивает жилье для себя и близких, ставит у порога дюжих охранников и привинчивает к дверям табличку: «Частная собственность. Вход посторонним воспрещен».

Меня такая перспектива совсем не радует… Но, мне кажется, паниковать пока рано. Вижу, что я не одинок, многие разделяют мою позицию. Это вселяет надежду. Главное, чтобы решение, как у нас нередко случается, не протащили тихой сапой с черного хода, чтобы не поставили всех перед свершившимся фактом. Будем следить, чтобы этого не произошло, хотя, с другой стороны, понимаю: нет таких преград, которые не могли бы взять башлевики.

Как Вы сказали?

Башлевики. Те, кто башляет…

К сожалению, степень коррумпированности в нашем обществе столь высока, что за деньги можно добиться принятия практически любого решения.

При этом верю: хотим мы того или нет, но в нашем мире существует некий не зависящий ни от кого механизм, позволяющий оставлять последнее слово за тем, что естественно, логично и правильно… (II, 43)

ПРИЗНАНИЕ

(2001)

Признание – крест тяжкий. Его нужно отрабатывать… Меня раздражают люди, из кожи вон лезущие, чтобы добиться популярности, а потом с томной усталостью жалующиеся на настырность почитателей. Человек не хозяин своего таланта. Он только проводник между Господом, одарившим тебя, и теми, кто этого не умеет. И потому терпи, трудись, неси свой крест, а не то однажды проснешься бездарным, а сам и знать-то не будешь, что дар у тебя отобран, потому что ты решил, что он твоя собственность.

В нашем деле нужно понимать популярность.

Признание – это когда каждый человек имеет право считать тебя своим знакомым, потому что он тебя знает и он убежден, психологически, что и ты должен его знать, раз он знает тебя.

Другой разговор, когда к тебе: «Эй, стой, поди сюда, давай дерябнем», – тут нужно извиниться и сослаться на занятость… (II, 36)

ПРИНЦИПЫ

(2001)

У меня есть четкие принципы, которым я всегда следую. И привнесенные извне обстоятельства мало что могут тут изменить…

Я стараюсь жить по толстовскому принципу: делай что должно, и пусть будет что будет.

И еще. Моя мама, Наталья Петровна Кончаловская, никогда не разделяла людей по принципу «кто есть кто». Она с одинаковым уважением и интересом (именно интересом!) разговаривала и с министром культуры СССР Михайловым, и с печником Давыдом, ибо человек есть не средство, а цель!

Надеюсь, мама и нас научила такому же отношению к людям. (II, 37)

ПРИРОДА

(1992)

Мне очень трудно выразить мой личный опыт общения с природой.

Это как любовь.

Счастливые любовные истории неинтересны. Разговор о природе оставляет во мне чувство беззащитности. В степи, когда я лежу на земле, или еду на лошади, или любуюсь закатом, я чувствую что-то неизъяснимое, что-то, что не выразить словами, огромную благодать. Нечто неосязаемое, просто ощущение радости жизни. Как неуловимый запах духов.

Может быть, запах лаванды… (II, 22)

ПРИСЯГА

(1992)

Я давал присягу.

Мой отец мне сказал, а ему его отец: «Михалковы на службу не напрашиваются, от службы не отказываются». Это очень точно… Это присяга. И ты должен соответствовать нравственному знаку. (II, 23)

ПРИТЧА

(2000)

Есть замечательная притча про двух отшельников, которую пересказывал Владимир Соловьев.

Отшельники, долгие годы жившие в пещерах, пришли зачем-то к первосвященнику, но он их не принимал день, два, три. Они трудились, молились. Все впустую. Деньги кончились, они что-то украли, поели, выпили и… оказались в постели с блудницей. Потом снова пошли к первосвященнику. Он их опять не принял, и они решили вернуться домой.

Один идет и рыдает, а другой насвистывает. Первый говорит: «Как ты можешь? Мы ведь крали, блудили…» А второй: «Ничего, ничего». В общем, пришли каждый в свою пещеру. Первый рыдал и сгинул, а другой до старости что-то чинил, строгал и молился.

Я не к тому это рассказал, что верующий может себе позволить грешить, так как потом можно покаяться, а к тому, что в этой притче есть такое живое, такое пронзительное понимание человека. Если ты православный христианин, то не можешь купить индульгенцию и таким образом рассчитаться за свой грех. Но если ты каждый день начинаешь с молитвы «Отче наш», то ты ощущаешь себя как неразумное дитя и уже на опыте знаешь, что тебя, как в любой семье провинившегося дитятю, отшлепают и накажут, но не бросят.

И в этом есть не самооправдание или, по крайней мере, не только самооправдание, а совершенно удивительное в самом большом смысле понимание Отеческой любви к тебе. (II, 34)

ПРОВИНЦИЯ

(2003)

Вопрос: Что Вы понимаете под провинцией?

Только то, что само слово означает, – удаленность от центра.

Чем дальше от центра, тем чище. В человеческом отношении. Я намного себя легче чувствую в самом забытом богом углу, где говорят по-русски, чем в столице… (XII, 9)