Публичное одиночество

Надо самим!

И вот из этого понимания и возникает, на мой взгляд, та самая национальная идея (не путать с идеей националистической!), которая есть в любом серьезном государстве – во Франции, США, Италии.

И заметьте: рождение нашей национальной идеи сейчас возможно именно и только в российской провинции. (I, 47)

(1993)

Россия сегодня поднимается с провинции.

Ни Пушкин, ни Толстой, ни Чехов не жили в домах творчества, не хватались за руки, не пели: «Чтоб не пропасть поодиночке».

Они творили Россию каждый на своем месте…

Поднятие культурного пласта провинции, ее региональной мощи – это главная задача. (I, 49)

(1994)

В центре все заняты дележом власти.

Этот деструктивный процесс разрушает и общественную, и творческую жизнь. Наглядным примером может служить Союз кинематографистов и «Мосфильм», где вот-вот вырубят сад, посаженный Довженко. Из-за кажущейся минутной выгоды люди готовы продать все, что угодно.

В глубинке, в провинции – по-другому. Там люди еще не утратили веры в высокие идеалы, в прекрасное. Они далеки от политической конъюнктуры и думают о будущем нашей культуры.

Поэтому сегодня Россия начинается не с Красной площади, не с чиновничьих московских зданий, а с ежедневного самоотверженного труда сельских учителей и библиотекарей, с мастерских художников в небольших городках, с далеких от суеты городских оркестров и театров. (I, 56)

(1994)

Все, что сейчас мы испытываем, – это просто возрождение нашего самосознания.

К этому нужно спокойно относиться. Не бежать никуда, не стоять, надо идти своим путем, ровно дышать, осознавать себя!

Москва делает свою политику, русская провинция создает подлинную Россию. Поэтому взоры наши должны быть обращены не к центру, а в глубь нашей России. Оттуда идет возрождение, как трава прорастает сквозь асфальт. Поэтому – все нормально и будет нормально…

Почему я сегодня за стабильность? Пусть будет, как есть сейчас, хотя бы еще какое-то время. Сегодняшняя провинция российская начинает набирать силу. Она только-только пришла в себя. Она только-только стала очухиваться от восьмилетнего потрясения. Взять сегодня бердан и застрелить врага – это не путь. Сейчас нужна, на мой взгляд, стабильность. Я говорю лишь от своего имени, говорю от своего знания малых городов, культуры провинции. Я делаю ставку на малые города, на провинцию.

Там уже сегодня из десяти человек трое с осмысленным взглядом. Я много езжу по провинции и знаю это из встреч, из переговоров и дел. И вот это знание дает мне надежду. Трое – с осмысленным взглядом, не с мыслью – чего бы продать, а с духовно-осмысленным. Поэтому я сегодня за то, чтобы мы не пытались ежесекундно все переделать так, как нам хочется.

Я за то, чтобы на сегодняшний день при той минимальной стабильности, какая еще есть, русская провинция, все окраины ее, отвернувшие свой взор от центра, поняв, что центр ничего путного никогда не решает, займется наконец возрождением русского регионального самосознания, возрождением малой родины.

Пушкин жил в Михайловском. Лесков жил под Орлом. Толстой – в Ясной Поляне… Они жили хорошо у себя там. И делали русскую культуру на местах. Им не нужно было собираться в Союзе писателей и выбирать Правление. Каждый из них занимался своим делом.

А это возможно, когда для тебя малая родина полноценна и полнокровна. Когда ты не должен ехать в колбасном автобусе или поезде в Москву за продуктами. Колбаса будет там своя – и дешевле, чем в Москве. А в Нижнем Новгороде будет играть свой симфонический оркестр, и тоже не хуже, чем в Москве. Им не надо будет вызывать какую-то столичную «штучку», у них будет играть свой оркестр. Есть свои музеи, свои картинные галереи. Только нужно относиться к этому как к живому, естественному и здоровому процессу.

Напротив Ростова Великого в селе Рыбачьем купцы построили колокольню на четыре метра выше колокольни Ивана Великого. Не для того чтобы Москву удивить, а чтобы возвысить свое, местное.

В Кяхте (не многие нынче знают, что Кяхта находится на границе с Китаем) чаевники, русские купцы, построили храм, который полностью воспроизводит Исаакий, с хрустальными колоннами. Они строили ощущением – это моя Родина, это будет здесь стоять.

А в Москву они приезжали покутить маленько, из бороды лапшу выбить, и опять домой – работать…(I, 64)

(1995)

Я сегодня был в мастерской, где золотошвейки шьют, в городе Городце.

Очаровательные художницы, которые вышивают изумительную совершенно ткань, в запале и в желании похвастаться говорили мне: вот это платье, что она сделала, в стиле Майкла Джексона?!

Ну просто сердце кровью обливается! При чем тут Майкл Джексон? Неужели это для нас критерий чего-то главного?

Да, потрясающий человек, гениальный танцор и певец – все правильно. Но не может быть он единственным критерием, когда мы говорим о своем, родном и близком…

Для меня будущее России – это только русская провинция. В ней надежда, ничего другого нет. Вы посмотрите, к чему мы, наконец, с большим трудом, в это тяжелейшее время пришли. Мы перестали смотреть на Москву, как на Мекку: Москва скажет, Москва придет, Москва даст или не даст… Происходит очень важная децентрализация, то есть теперь не Москва решает проблемы страны, Москва решает проблемы Москвы. Проблемы страны решает российское правительство…

Необходимо обрести достоинство, потому что провинция – это всего-навсего отдаление от центра, и больше ничего. Провинция, провинциал – это уничижение, которое было придумано специально для того, чтобы держать в кулаке всех и вся и раздавать пряники тем, кто заслужил пряники, и давать плетей тем, кто заслужил плетей.

Нужно вернуть провинции ее достоинство…

Если жить в одном месте, то хватает своих проблем: зарплату не заплатили, это не сделали, то не сделали – действительно тяжело, плохо, а если еще и телевизор смотреть, то хоть в петлю лезь! И в то же время я приезжаю в город Мышкин, или город Елец, или Нижний Новгород, или Городец, или Воронеж – живут люди-то, живут, братцы! Глядишь – что-то открывают, какие-то галереи. Вот портретная галерея неизвестных художников восемнадцатого века. Чудо! Счастье! Да – это не Рубенс. Но почему это должно быть, как Рубенс? Почему до сих пор русская живописная школа не стала той школой, к которой приковано внимание мира? А кто же тогда такие – Федор Васильев, Федотов…