Пустоши Альтерры. Книга 2

Время от времени механизм заедало, и тогда фигуры в замызганной одежде, едва различимые в полумраке, подходили с длинными баграми, с усилием подталкивая застрявший мусор.

А когда из тени к нему шагнули несколько человек, картина сложилась окончательно.

Первый — массивный, широкоплечий, с телом, испещрённым старыми шрамами и наколками. Опытный взгляд без труда прочитал бы на нём карту прошлых ошибок, переделанных историй и решений, за которые пришлось платить. Грубое лицо с тяжёлым подбородком, нависшая бровь, маленькие, бесстрастные глаза, в которых не отражалось ничего, кроме привычки к этой работе.

Рабочий комбинезон давно утратил цвет, ткань покрывалась старыми бурыми пятнами. Ботинки выглядели такими же тяжёлыми, как и он сам.

Второй был его полной противоположностью — худой, жилистый, словно выжатый досуха. Ввалившиеся глаза блестели нездоровым светом, губы нервно дёргались, будто он жевал что-то невидимое. Вздутые вены, протянувшиеся под кожей синими прожилками, напоминали корни, проросшие вглубь.

Одежда висела мешком, а на шее, под грязной тканью, угадывались следы старых уколов.

— Вставай — голос первого звучал низко, тяжело, безразлично, с той железной ноткой, к которой люди привыкают в местах, где приказ — закон.

Вектор не сдвинулся, лишь исподлобья посмотрел на них.

— Я сказал, вставай — повторил громила, наклонившись ниже.

— Сложно — ровно ответил Илья, поддёргивая цепь.

Тот фыркнул, ухватился за ворот и резко дёрнул вверх, вынуждая подняться.

— Теперь лучше — буркнул он, давая слабину.

Худой усмехнулся, развернул сложенные листы и небрежно протянул.

— Поздравляю, дружище, ты устроился на работу! — сиплый голос с еле заметной картавостью прозвучал с издёвкой.

Вектор даже не посмотрел на бумаги.

— Ой, не пыжься, тут все сначала понтуются — фыркнул торчок. — Держи, читай, если умеешь.

Вектор поймал себя на мысли, которая неожиданно показалась ему забавной. Он не испытывал страха, чувства злости или желания сорваться. Внутри не было паники или гнева — только холодное, отстранённое спокойствие. Неосознанное, не было решением, просто вдруг проявилось, словно всегда жило где-то глубоко внутри, как защитный механизм, о котором он раньше не догадывался.

Месяц назад в подобной ситуации Илья бы запаниковал, а сейчас ничего этого не было. Только ясность. Прямо сейчас не убивают — значит, всё в порядке.

Сопротивляться бессмысленно, пока нет шанса. Доказывать тоже — это ничего не изменит. Значит, остаётся ждать, наблюдать, запоминать.

— Так и запишем: полный пансион — с ухмылкой протянул худой, переворачивая бумаги. — Жильё, еда, работа…

— …и ноль шансов выбраться? — без эмоций закончил за него Вектор, медленно поднимая взгляд.

Здоровяк наклонился ближе, ухмыляясь, в голосе прозвучало почти дружелюбное наставление:

— Да ладно тебе, один тут и на мели. Правила простые, малой. Никто никого за горло не держит. Халтура тяжёлая, открутишь срок — свободен. Тут не хапуга, не в кандалы же берём.

— Должность-то какая! — хохотнул торчок, потрясая документами. — "Техник стоков". Это ж элита нашего общества!

— Фильтры драть, трубы разбирать, насосы латать — здоровяк хмыкнул, будто про обычные дела толковал. — А если не фартанёт, будешь багром дерьмо тягать, чтоб система не встала.

— Да не парься! Всё по закону. Сам руку поставишь, сам согласишься.

— А если не подпишу?

Торчок усмехнулся, поднял три костлявых пальца.

— Тогда у нас три варианта.

Первый вытянулся вверх.

— Голод. Просто посидим, подождём, пока сам к нам попросишься.

Второй последовал за ним.

— Боль. Классика жанра, но работает. Этот шарит.

Третий палец вздрогнул, прежде чем остаться вытянутым.

— Ну и резервуар.

Он склонился ближе, добавил:

— В курсе, что в этих баках плещется? Поплавать хочешь?

Здоровяк, стоявший рядом, только сложил руки на груди.

— Тебе решать, караванщик.

Они оба смотрели на Вектора, выжидая.

Удар в бок вырвал воздух из лёгких, рёбра сжались, мышцы скрутило в судороге ещё до того, как мозг успел понять, что произошло. Следом пришла новая волна боли — размашистый кулак в скулу, тяжёлый, отработанный, без излишней жестокости.

Голова дёрнулась в сторону, по губе потекла горячая струя, рот наполнился терпким привкусом крови. Перед глазами не потемнело — не собирались вырубать, просто напомнили, кто здесь главный.

— Медленно думаешь, караванщик — лениво протянул здоровяк. Голос даже не звучал злым — скорее, усталым, будто объяснял одно и то же каждому новенькому.

Худой раздражённо дёрнул бумагами, фыркнул, сунул их за пазуху. Не дождавшись ответа, махнул рукой.

— Пусть валяется, поразмыслит. Времени у него теперь — хоть залейся — прогнусавил он, скользнув взглядом по скрючившейся фигуре.

Здоровяк лишь хмыкнул в ответ, проверил цепь у стены, убедился, не ослабла, развернулся и ушёл. Шаги растворились в постоянном шуме — утробном урчании насосов, заедающем скрежете механизмов, чавкающем перетекании жижи из резервуара в резервуар. Этот звук тошнил не меньше, чем запах.

Дыхание постепенно выровнялось. Боль в боку отступила, осталась тупым, ноющим фоном. Голова гудела, в ушах звякало эхо удара.

Мысли метались: если бы не открыл рот в ангаре, не встрял за Грача, не перечил Кодексу. Мельком подумал, наверное так и выглядит настоящее взросление, расплата за выбранный путь преследует не день и не два. Слушал бы Мрака, был бы уже в рейде.

А теперь?

Сколько здесь живут — неделю, месяц, год? Сколько времени нужно, чтобы стать одним из тех, кто бесшумно двигается по этому вонючему залу, вытаскивает мусор из резервуаров, разгребает канализационные фильтры, надеясь, что срок когда-нибудь закончится? А если не закончится?

Голова кружилась от вони, от тупой боли в боку, от глухого гула насосов, который давил, вгрызался в уши, превращая всё вокруг в вязкий, удушающий кошмар. Мысли путались, но одно было ясно — выбора не оставили.

Можно сопротивляться, можно плевать в их бумаги, но что это изменит? Никто не станет уговаривать, не предложит другого выхода. Они просто будут бить, морить голодом, лишать сна. И знают — каждый ломается, если дать ему достаточно времени.

Тогда зачем тянуть?

Какая разница, когда поставить подпись, если рано или поздно организм всё равно потребует воды, еды, передышки, если со временем это станет неизбежным?