Пустой мир 3. Короны королей

— Тоссак мертв… — безразлично бросил тоскарийский граф, направившись к барному шкафу, откуда вытащил пару бокалов и бутылку вина. — Некого судить…

— Великолепно! — в голосе Келвина было столько сарказма, что, казалось, еще немного, и он начнет капать с подбородка, — Стивки будет рад услышать эту новость…

— Он же его и убил, — закончил фразу Дайрих, разливая по бокалам вино, — прямо в этом кабинете проткнул шпагой, несмотря на все мои требования. Я его арестовал и велел бросить в тюрьму. Все думал, что с ним сделать… Этот наемник стал совершенно неуправляем.

— Святое Небо! Отец! — Келвин схватил предложенный ему бокал и выпил залпом, после чего запустил им в стену, тот разлетелся с громким дребезгом, — Стивки самый верный твой офицер! Я еще не видел человека, который готов столь неистово отстаивать твои интересы! Даже Гарнейский порт он оставил одним из последних, и то только тогда, когда я лично ему приказал! Он говорил, что у него есть приказ, который он должен выполнить. И выполнял его, хотя в порту к тому времени оставались только камни и огонь!

— Демон! — Дайрих ругнулся и стукнул бутылкой по столу, поставив ее слишком резко. — Келвин! Стивки отличный воин и превосходный командир, но сейчас, когда приближается Саальт, он становится опасен. Ты можешь мне дать гарантию, что он не переметнется обратно к своим?

— Могу! — кивнул Келвин, не желая сдавать позиций. — В Саальте за его голову назначена цена в несколько миллионов. И это не мои слова, это слова пленных, которых я захватил. Стивки будет служить нам хотя бы потому, что граф тоскарийский для него последняя надежда выжить в этой войне. Отец, я прошу тебя, не как подданный феодала, а как сын отца, освободи Стивки, верни его в войска. Он выиграет для тебя эту войну…

— Келвин, ты плохо его знаешь, — покачал головой тоскарийских граф, — Стивки понимает только один закон. Закон силы, только он имеет значение для этого человека. И служил он мне только до того, как считал меня своим сюзереном. Как ты думаешь, что он сделает, решив, будто я его предал? А именно это он и решит после того, как я бросил его в тюрьму. Теперь уже все равно, виноват он или нет, но я должен его казнить, поскольку у меня нет желания однажды обнаружить этого наемника вырывающим мне горло.

— Позволь мне с ним поговорить, — попросил Келвин, — Стивки, несмотря на все свои… особенности, человек очень строгих принципов. Я уверен, что смогу его убедить в том, что произошла огромная ошибка. Стивки нужен сейчас, если не тебе, то мне, чтобы выиграть эту войну… эту глупую войну…

— Глупую? — повторил тоскарийский граф. — Ты считаешь, что эта война, где мы уже потеряли так много и достигли столь многого, глупая?

— Теперь да, — ответил Келвин прежде, чем поклониться. — Позволь мне отправиться за Стивки? Он мне нужен сейчас, чтобы обсудить дальнейшие планы…

— Иди, — Дайрих повернулся к нему спиной, возвращаясь в свое кресло, — Можешь передать, что я готов признать свою ошибку, если он принесет свои извинения за неподчинение моим приказам.

— Отец, ты порой невыносим, — покачал головой Келвин, — Мало того, что ты оскорбил человека, который жизнь за нас готов был отдать, так теперь еще не желаешь признавать свою ошибку.

— Я здесь граф, — напомнил Дайрих, — и мое слово здесь закон. Я не собираюсь унижаться перед этим человеком, принося ему извинения. Келвин, после моей смерти тебе стать графом Тоскарийским, и я хочу, чтобы ты помнил, что феодал отвечает за свои решения, но никто не имеет право с него что-либо требовать и, уж тем более, обвинять. Я сам решаю, кто и в чем виноват.

— Это я уже запомнил, — кивнул Келвин, — и прошу меня сейчас извинить, мне еще необходимо спасать наш… ваш феод, господин граф, — добавил он с сарказмом, но Дайрих остановил его жестом.

— Я тебя еще не отпускал. Я позволю выпустить Стивки из тюрьмы и даже позволю ему здесь появиться, если он захочет принести извинения, в противном случае он должен немедленно отправиться на передовую и не появляться в центральных районах феода под угрозой смертной казни. А если попробует сбежать, то его расстреляют как дезертира, — сказал граф спокойным тоном, возвращаясь на свое место. — Я и так его слишком долго терпел, пора с этим заканчивать. Если собака начинает беситься, ее нужно сажать на цепь. Или пристрелить, что даже лучше… хотя я надеюсь, что на фронте мои враги окажут для меня такую любезность. Теперь можешь идти, Келвин.

— Благодарю вас, граф, — наследник демонстративно поклонился, — за ваше желание держать друзей подальше, а врагов поближе. Надеюсь, нам не придется об этом жалеть.

Не дожидаясь разрешения выйти, Келвин развернулся на каблуках и покинул отцовский кабинет, злясь одновременно на себя, на графа и на все происходящее. И больше всего он винил, конечно, своего отца, почувствовавшего власть так близко, что, казалось, еще немного и можно будет крепко схватить, больше никогда не отпустив. Только именно это оставшееся «немного» могло разрушить все, к чему они шли десятки лет и несколько поколений. Отец в своем стремлении к власти начинал выходить за рамки дозволенного, не понимая, что может произойти, если он приграет. Однако Келвин не хотел видеть, как гибнет его феод, и, чтобы спасти Тоскарийское графство, ему нужен был Стивки.

Тюрьма располагалась на нижних уровнях подземелий, под техническими этажами, где размещались необходимые для жизни и работы замка реакторы, очистительные системы и генераторные, запрятанная так глубоко, как только это возможно. И сбежать из нее было фактически нереально, наверх вела всего лишь одна лифтовая шахта, которую могли взорвать в любой момент, а в случае необходимости даже затопить всю тюрьму сброшенной с реакторов горячей плазмой, спалив внутри все живое. И там, в небольших камерах, закрытых лазерными решетками, томились пленники графства, ожидавшие решения феодала о своей дальнейшей участи. Про существование некоторых порой забывали, и они доживали свой век в этих каморках, окончательно сходя с ума из-за невозможности выбраться наружу и снова увидеть над головой небо вместо столь надоевшего закопченного потолка, забывая даже человеческую речь и то, кем когда-то были. Тех же, кто не выдерживал плена и умирал, просто отправляли на переработку в генераторы биомассы.

Келвин был глубоко в подземельях замка лишь однажды, когда уговорил все-таки своих учителей устроить ему туда экскурсию, настояв на том, что ему необходимо знать, с чем же он все-таки столкнется в будущем, когда будет править и командовать. Для подготовки к подобному нет ничего лучше, чем увидеть собственными глазами все это, начиная от катакомб родного замка и заканчивая командованием войсками собственного феода. Но тогда он не спускался к тюремным уровням. Сейчас наследник даже немного нервничал, представляя, что может там увидеть, пока лифт, равномерно гудя, спускался все ниже и ниже, и в узкой щели между створками дверей равномерно с пятисекундными паузами мелькали фонари этажей.

Единственный лифт, спускавшийся так глубоко, отличался от остальных совсем маленькими размерами — в нем с трудом могло поместиться три человека. Сделано это было специально для того, чтобы в случае бунта или попытки бегства заключенные не смоли прорваться, захватив лифт, который почему-то не будет отключен. С другой стороны, это несколько затрудняло возможности посетить тюрьму большому количеству народа, хотя подобное было даже менее вероятным, чем бунт там.

Келвин взял с собой только двоих охранников с верхнего уровня, и то больше в качестве проводников, поскольку времени разбираться, где именно Стивки сидит, у него не было. Этого человека следовало как можно быстрее вытащить оттуда и вернуть на фронт, где его таланты и познания были больше, чем просто необходимы.