Путь к тишине. Часть 2

В сущности, подобные мысли посещали Кедвин не впервые, но враг не переставал быть врагом только потому, что казался одиноким и несчастным.

Почему она все время думает о Митосе как о противнике?

Даже тогда, после тренировки в зале, пусть на одно мгновение, но она вообразила его действительно проигравшим. Наверно, всему виной ощущавшаяся в нем странная смесь могущества и беззащитности, наивности и совершенного, абсолютно циничного знания. Это было завораживающе привлекательно!

И возбуждающе.

Кедвин была уверена, что Митос пытается внушить ей какую-то мысль. Пытается что-то сказать и, наверно, боится, что она не поймет или не услышит. Но зачем все эти тайны, почему нельзя просто сказать, что именно так его беспокоит? Ведь дело наверняка не в том, что он не находит слов, чтобы объясниться в любви. Экая невидаль! Но тогда что?

*

Колокольчик зазвонил, созывая гостей обедать.

Кедвин вышла в коридор и, подумав, задержалась возле комнат Митоса. Постучала в дверь. Ответа не последовало, и она спустилась в столовую.

Митос за обедом не появился. Кедвин видела, как дворецкий что-то тихо говорит хозяину, тот кивает и вполголоса же отдает какие-то распоряжения. Никто как будто и не заметил пустого места за столом.

Решив не идти против желания хозяина, Кедвин дождалась окончания обеда и только тогда подошла к Леру.

— Вас не удивило отсутствие Адама Пирсона?

— Нет, не удивило, — отозвался тот. — Он не совсем здоров. Я велел отнести обед ему в комнату… Разве он ничего вам не говорил?

— Он не любит распространяться о своих проблемах, — уклончиво сказала Кедвин.

— Понимаю, — покивал Леру. — Но он приезжает сюда обычно именно ради этого — поправить здоровье. Удивительно, на вид и не скажешь, что у него такая хворь.

— Вы знаете, что с ним?

— Я не знаток болезней нервной системы. Да вы лучше с ним поговорите, вы же все-таки не чужие.

В некотором смятении Кедвин снова поднялась на второй этаж.

Что это — игра? Или ему действительно так плохо? Но такие вещи здесь никого не удивляют. Может ли это быть притворством?

Подумав немного, она все же решила проявить некоторую настойчивость.

— Адам! — окликнула она, постучав в дверь. — Адам, ты слышишь? Это я, Кедвин. Открой. Открой, черт тебя побери, я все равно не уйду!

За дверью послышались шаги, потом замок щелкнул, но дверь не открылась. Повернув ручку, Кедвин вошла. В гостиной никого не было.

Митос обнаружился в спальне — сидел на подоконнике и открытого окна и курил.

— Я думала, ты бросил, — заметила Кедвин, глянув на забитую пепельницу.

— Я тоже так думал.

Кедвин подошла и присела рядом с ним на подоконник.

— Что с тобой, Митос?

— Со мной? Ничего.

— Так ли? Почему ты не пошел обедать?

— Не хотелось.

— А что за болезнь, о которой тут все наслышаны?

— Ну, надо же как-то объяснить приступы внезапной меланхолии.

Кедвин некоторое время молча смотрела на него; вроде бы ничего особенного, но именно сейчас она была убеждена, что он лжет. До сих пор такого не бывало.

— Значит, все хорошо, — сказала она спокойно.

— Да, все замечательно.

— Что ж, — она встала и пошла к двери, но на полпути остановилась и оглянулась. — Кроме одной вещи…

— Да? Какой же?

— Я не понимаю, зачем ты пытаешься меня обмануть.

Его рука застыла, не донеся сигарету до рта.

Ждать, пока он придумает достойный ответ, Кедвин не стала.

*

Ей не хотелось сидеть в доме до ужина, и она, потеплее одевшись и захватив зонт и непромокаемый коврик, отправилась на прогулку. Неподалеку от дома начинался лес, и у самой кромки его было маленькое тихое озерцо. К нему вела дорожка, а обрубок древесного ствола на берегу был явно оставлен в качестве скамейки. Постелив на него коврик, Кедвин села и плотнее закуталась в плащ.

Итак, Митос нездоров.

Молодежь вроде МакЛауда может пребывать в наивном заблуждении, полагая, что Бессмертные не болеют. Так и есть — в том, что касается болезней плоти. Но за долгую жизнь Кедвин видела не раз и не два, какие мучения приносят ей подобным иные, невидимые болезни. В том числе та, которая называлась «память».

Воздух наполнился гулом Зова, и Кедвин оглянулась. По тропке в ее сторону направлялась Мишель.

— Привет. Я не помешала?

— Нет. Иди сюда, садись.

Кедвин подвинулась. Мишель уселась рядом с ней — благо на коврике как раз могли уместиться двое.

— Ты оставила своих кавалеров?

— Да ну их, — сморщила нос Мишель. — Они мне еще вечером надоедят. А как ты?

— А что я?

— Ну… у вас с Адамом… кажется, не все получается?

— А что у нас с ним должно получаться? Я не знаю, что с ним творится, Мишель. Он как будто хочет мне что-то сказать, но никак не решается. Это странно, и я думаю, что любовь тут ни при чем. Ну да это наши дела… Как тебе — нравится здесь?

— Нравится, — вздохнула Мишель. — Тихо, спокойно… Никогда не думала, что жить без телевизора и магнитофона так приятно. Но я теперь за вас беспокоюсь.

— Не беспокойся, — сказала Кедвин. — Мы разберемся. Не дети все-таки.

Мишель посмотрела на нее, увидела улыбку в глазах — и тоже улыбнулась.

Мелкая морось, собираясь на ветвях деревьев, падала на землю крупными каплями; больше тишины не нарушало ничто, и от этого становилось теплее и спокойнее.

Кедвин спрятала руки в рукава и стала смотреть на озеро; Мишель сидела тихо, не мешая ее мыслям и о чем-то своем задумавшись.

Все-таки дождь — это хорошо.

*

Перед ужином все общество снова собралось в зале. Здесь все было готово для вечеринки — горели лампы, небольшой оркестр настраивал инструменты.

— Как чувствует себя ваш друг? — спросил Луи, подходя к Мишель.

— Спасибо, думаю, ничего серьезного, — мило улыбнулась она. — Вы уже бывали с ним в одной компании?

— Мы — нет, — вздохнул Луи. — А вот те, кто бывал, говорят, что с ним очень интересно. Когда он не отсиживается у себя в комнате.