Путь к тишине. Часть 2

— Наверняка утверждать не буду, но он вроде бы не собирался отсиживаться в своей комнате сегодня.

— Да вот и он, кажется, — сказал Луи.

Мишель обернулась.

Человек, спускавшийся по лестнице в общий зал, был одновременно похож и не похож на того Адама Пирсона, к которому она успела привыкнуть. Но в чем состоит различие, объяснить было трудно. Наверно, не только в том, что вместо джинсов и просторного свитера на нем были черные брюки и рубашка. Нет, что-то еще…

Он остановился на нижней ступеньке, будто заметив нечто, захватившее его внимание.

Мишель оглянулась — и восхищенно ахнула. По другой лестнице в зал спускалась Кедвин. На ней было длинное вечернее платье, настолько черное, что, казалось, оно притягивает к себе яркий свет. Платье Мишель уже видела, но на вешалке оно выглядело куда менее впечатляюще.

Высокий воротник, длинные, ниже запястий, рукава, никаких украшений на самом платье — и тонкое колье, серьги и диадема, бросавшие алмазные блики на лицо и уложенные короной волосы.

При появлении Кедвин в зале притихли.

Мишель украдкой глянула в сторону Адама, замершего на нижней ступени лестницы.

Ей запомнилось выражение, с которым он смотрел на Кедвин. Лишь позже она поняла, что оно означало.

Примирение с неизбежным.

*

— Адам, — подойдя, осторожно начал Леру. — Я понимаю, может быть, ты не в настроении…

— Для чего? — спросил Митос.

— Для маленькой игры.

— О, нет, нет, Франсуа. У меня сегодня не хватит пороха.

— Адам, но, может быть…

— О чем это вы? — поинтересовалась Кедвин, придвигаясь на шаг ближе и пытаясь сообразить, который по счету бокал с вином покачивает в руке Митос.

— Ваш друг, мадам, иногда радует нас маленькими спектаклями. Кое-кто даже считает, что он зарыл в землю талант, не связав себя со сценой.

— Вот как? — хмыкнула Кедвин, краем глаза замечая, что на них уже смотрит вся аудитория. — Адам, а почему бы теперь не сыграть такой спектакль?

— Нет, — он покачал головой. — Для хорошей игры нужно настроение, а у меня его нет. Может, я потому и не играю на сцене. Не могу превращать это в рутину.

— Ну, что ж, — развел руками Леру. — Нет, значит, нет.

Он подмигнул и доверительно понизил голос:

— Но мы будем надеяться, что увидим твое представление до того, как придет время разъезжаться по домам.

Он удалился, оставив Кедвин и Митоса вдвоем.

Она улыбнулась:

— Значит, у тебя все в порядке.

— Может быть да, а может, нет, — сказал он, допил вино и поставил бокал на стол. — Развлекаться можно разными способами, не так ли?

Он поймал ее за руку и привлек к себе — стремительно, но не грубо. Конспиративно прошептал на ухо:

— Ты танцуешь испанское фламенко?

— Вообще-то да, — в тон ему отозвалась Кедвин, ощущая шаловливое веселье. — Но мое платье больше подходит для аргентинского танго.

*

Приближалась полночь. Уже давно, еще до начала шумного веселья, покинула общество старая графиня, за ней незаметно ушла Мишель. От музыки и вина у Кедвин начинала кружиться голова.

Они с Митосом перетанцевали все танцы, какие способны были сыграть музыканты. Последним был вальс. То есть не последним на самом деле, но Кедвин решила, что ей на сегодня достаточно. Что после этого вальса она отправится спать и посоветует сделать то же Митосу.

Митос.

Прямо сейчас ей было безразлично, кто он, сколько ему лет и какие мрачные тайны его окружают. Это был мужчина, который пожелал ее и сумел вызвать ответное желание.

Возможно, завтра утром она решит, что просто слишком много выпила, что они оба слишком много выпили. Но это будет завтра.

А пока…

Музыка стихла, и Кедвин, переведя дыхание, сказала:

— Ну, с меня на сегодня довольно. Я иду спать.

— Я тоже, — отозвался Митос и повернулся к остальным гостям: — Господа, приятных вам развлечений. И спокойной ночи.

Откланявшись, они вместе поднялись на второй этаж. Здесь было удивительно тихо — после шумной гостиной.

— Давно я так не уставала, — вздохнула Кедвин, останавливаясь у балконной двери в холле и с удовольствием вдыхая холодный воздух. — А как ты?

— Ничего, — ответил он, потеряв недавнюю беззаботность. — Наверно, немного перебрал.

— Ты сам-то помнишь, сколько выпил? — поддразнила она.

— Не помню. Ты права, нужно лечь спать. Завтра никто не поверит, что мое нездоровье не имеет ничего общего с банальным похмельем.

Она кивнула и пошла к своей двери. У самого порога она чуть-чуть оступилась и схватилась за ручку двери. Митос подхватил ее под локоть и поддержал, вместе с ней переступив порог комнаты.

Кедвин повернулась, чтобы поблагодарить и закрыть за ним дверь…

И оказалась в его объятиях.

Это захватило и ошеломило ее! Кольцо сильных рук, близость тела — вкус его губ… Она хотела оттолкнуть его, но руки не послушались, а в следующую секунду она уже обнимала его, отвечая на неожиданный поцелуй со столь же внезапной страстью.

Он подхватил ее на руки, унес в спальню, уложил на кровать и снова начал целовать — ее щеки, губы, потом шею…

И тут до нее внезапно дошло, что происходит.

Правая рука метнулась в сторону, в ладонь привычно легла рукоять спрятанного под подушкой кинжала.

Шелеста извлекаемой из ножен стали оказалось достаточно.

Митос отпрянул и замер. Их взгляды встретились, а в следующую секунду уже он упал спиной на кровать. Кедвин перекатилась, навалилась ему на грудь и прижала коленом его левую руку. Вцепилась свободной рукой в волосы («Больно, наверно…») и с силой впечатала его затылком в вышитое покрывало. Вряд ли ей удался бы этот маневр, если бы не лезвие кинжала, оказавшееся у Митоса под подбородком.

Он и не пытался сопротивляться. Только охнул от боли и выгнулся, когда она сильнее дернула его за волосы, перенеся тяжесть тела на левую руку.

— Кедвин.

— Ты кое о чем забыл, — не выпуская его, сквозь зубы проговорила она. — Например, о том, что нужно спросить моего согласия! Какого черта?!

— Кедвин, не надо… отпусти…

— Что, если нет? Что с тобой, Митос, ты в самом деле пьян?

— Нет… то есть да… — Он с трудом вздохнул. — Да какая разница?! Любовь лишает разума вернее вина!