Путь

— Тогда давай так — погоди чуток на улице, мы с Шураном словами перекинемся, планами притрёмся, а потом я его через трёхэтажку выпущу. Встретишь там его, на площадке. Затем проводи парня до Ганзы, представь местным. Сам лично скажи, что по воле Совета. Тебя там крепко уважают. — Аттал расплылся довольный. — Ну, и так далее.

— Хорошо, Ринат Мансурович.

— Всё тогда, развалились! — Ильсид поднялся, подтвердив окончание встречи.

На этом компания распрощалась, а Александр удостоился чести пожать всем руки. Впрочем, к своему удивлению, скрестив ладони с Орлом, он не почувствовал во взгляде того угрозы, а в рукопожатии ярости — тот попрощался довольно спокойно, а Тино Плаци даже похлопал по плечу. Когда все удалились, Ильсид предложил гостю сесть на свободное место и спросил.

— Кого думаешь дальше делать, мил человек?

Доктор поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул.

*

— Без понятия, Ринат Мансурович, — осторожно положил руки на подлокотники кресла Александр. — Пока просто пытаюсь снизить риски. Может, у вас есть совет?

— Может, и есть, — медленно заметил старый и быстро кивнул. — А начал ты метко! Кащей — это нелепость, котору нужно учесть. Молорик, что врагов выводишь до битвы, всё верно! Вишь-ли, у других-то хватит мозги оставить тебя в покое, а у него нет. Он на любу гадость способный. И ты это тоже на ус верти.

— Я уже всё учёл Ринат Мансурович. Но я как-то спокоен в его отношении. Наверное, сделал скидку на возраст.

— То ись?

— Ну, он же ещё немелиз. Я пробивал по нашей базе.

— Не понял, что за немелиз такой? Слышал тако новомодное словечко, но не знаю подтекст. Объясни, коли можешь, поясней.

— Тут всё просто. У него, возможно, префронтальная кора ещё недостаточно созрела, так сказать. У некоторых до двадцати пяти, бывает, не полностью миелинизируются лобные доли, и поэтому…

— Кого, кого, ещё раз? — не понял Ильсид, — Поясни ишчо попонятливей.

— Ну, попонятливей, так попонятливей, — Доктор почесал бровь. — Смотрите, каждый нейрон в мозге имеет аксон — такой вытянутый отросток, который тянется к другим клеткам, чтобы передать сигнал. Этот отросток со временем покрывается миелином — веществом, состоящим из жиров и белков, которые обматывают нейрон в несколько слоёв, словно изолента, чтобы увеличить скорость импульса. Если сравнить два аксона: один, плотно обёрнутый миелином, а другой без миелина, то скорость импульса может различаться раз в сто. Очень похоже на изоляцию электрических проводов.

— А при чём тут Кащей? — наморщил брови Ильсид.

— Так я к чему? Когда у человека полностью заканчивается миелинизация — это означает, что мозг окончательно созрел. Смотрите, у нас есть префронтальная кора, которая отвечает за то, что мы называем взрослой жизнью. Она находится впереди, где глаза и лоб. Так вот, она миелинизируется в последнюю очередь, представляете? Мы строим планы на будущее, принимаем взвешенные решения, ощущаем силу воли именно в этой части. Она же, кстати, может подавлять эмоциональные порывы. Однако, до тех пор, пока не сформирован, то есть полностью не миелинизирован этот отдел — не сознание управляет эмоциями, а наоборот. Просто потому, что скорость импульса эмоциональных отделов пока выше, и они быстрей воздействуют на систему принятия решений. А префронтальная кора полностью миелинизируется в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет в среднем, и только тогда начинает управлять эмоциями.

Например, замечали, что малыши не могут остановиться, когда плачут? Хоть как их уговаривай, они не перестают базлать* (громко кричать). Всё потому, что аксоны из префронтальной коры, отвечающей за сознание, ещё не дотянулись в нужном количестве до лимбической системы, руководящей эмоциями. Зато миндалина, как раз-таки отвечающая за простые эмоции, полностью была готова ещё во время беременности матери. Поэтому в первые годы жизни эмоциональная система руководит многими действиями ребёнка, а у некоторых это продолжается аж до двадцати пяти лет. Но в целом, к совершеннолетию, то есть в среднем к двадцати одному году, подавляющая часть молодёжи уже обладает полностью сформированным мозгом.

— Так вот почто паспорт нынче после скрининга мозга дают?! — догадался Ильсид и удивлённо поднял брови, озарённый второй догадкой. — А-а-а, вона откуда это слово «немелиз», типа «немиелизированный», да? Точно, точно! Значит, так называют молодых без паспорта?

— Да, всё верно. Кстати, это мы перед выдачей паспорта проводим комплексное обследование мозга и выявляем какие-то патологии или сбои. Собственно, вы правы, именно мы выдаём заключение о том, разрешено ли человеку стать совершеннолетним. Наш ликей четыре раза в год привлекают, платят неплохо кстати, — подтвердил Александр. — Но это не главное. Мы и в целом отслеживаем состояние людей. Иногда находим такое…

— Ладно, давай об ином, времени не лишку, — привычно остановил словоизлияния Шурана Ильсид. — Насчёт Кащея ты покумекай* (подумай) хорошенько. Ты делашь ему скидку, что он «немелиз», но он-то тебе льготный не пропишет — слишком злопамятный, то есть злой, и память хорошая, усеки это. И житья не даст, несмотря на отсталость нейронов и всего прочего, поэтому лучше заранее крепись по полной! Мы не можем напрямую ввязаться в ваши тёрки, потому как не по понятиям, то ись тебе надобно самому выводить его из игры, так что, давай — мозгуй, как это потолковей сварганить* (получше сделать).

— Хорошо, я подумаю над этим, Ринат Мансурович.

— Пошевели, пошевели мозгой хорошенько. Хочешь мира — готовься к войне, как говорится, — произнёс старый и, усмехнувшись, резко поменял тему разговора. — Кстати, а ты не вздрогнул, когда узнал, что я — это я?

— Удивился, честно говоря! Не то слово! — подтвердил Шуран.

— А когда узнал это?

— Когда сюда ехали.

— А до этого что?

— До этого не знал.

— Хорошо парни работают! — похвалил Ильсид. — Тот, кому есть что сказать, должен уметь молчать.

— Согласен. — И тут Шуран добавил вопросительную интонацию. — Ринат Мансурович?

— Аюшки?

— Разрешите, спрошу?

— Дерзай.

— А почему Кащей — сын Славы Орла, а жил у Аттала?

— Хо! — хокнул Ильсид. — Хороший вопрос, — надолго призадумался он. — Как бы тебе ответить, мил человек? У нас ведь тут в каждой избушке свои поибушки, — поскрёб он подбородок. — Вишь ли, когда-то давно Слава шибко наподлил Атталу. И, чтобы загладить свою вину, Орлану пришлось, как бы тебе растолковать, отдать свого родного сына в качестве, скажем так, заложника. Поэтому лет с десятку, если не боле, Колян отрочествовал у Аттала, там снюхался с Алиской и, я думал, уже стал частью его семьи, а сейчас вон оно чё, обратно припылил* (вернулся) к отцу родимому.

— Вот это да, — недоверчиво вытаращил глаза Шуран. — Никогда о таком не слышал.

— Чобы к отцу возвращались?

— Нет, чтобы детей в заложники брали. Это что-то, ну, невероятное.

— Вот тебе очевидно и невероятно, привыкай к иной жизни, — выпятив нижнюю губу, кивнул Ильсид. — В общем, с той поры робяты и не дружат.

— А до этого дружили?

— Да кто их там разберёт, Тальку с Носачём, дружили они или кружили-выкруживали…

— Кто? Я не понял.

— Не понял, значит и не надо, — добродушно отмахнулся Ильсид. — Ты мне лучше по полочкам расфасуй, что в Ганзе делать собирашься?