Пять минут жизни

Алонзо положил ладонь мне на руку.

– Идем, Джим. Давай сделаем передышку. Это был тяжелый день для всех. – Он посмотрел на Роджера. – Лучше выдохнем и поговорим, когда у всех будет возможность подумать, что лучше для мисс Хьюз, да?

Роджер кивнул, и его сочувственное выражение лица не позволило мне впасть в ярость и разрушить проклятые стены этого места.

А потом Делия бросила на меня прощальный взгляд. Тот, что я сто раз видел у Дорис. Самодовольный, торжествующий взгляд, который говорил, что я чертов дебил, а она победила и всегда победит.

– Я никуда не пойду, – заявил я. – Я обещал Тее, что останусь, значит, останусь.

– Нет, – сказала Делия. – Охрана, пожалуйста, удалите его. Он нарушает порядок.

– Иди на хрен, Делия. – Я отправился в комнату Теи.

– Джим, подожди, – окликнул Алонзо.

– Нам нужно сохранять спокойствие, – вставил Роджер.

– Уберите его отсюда! – воскликнула Делия.

Охрана схватила меня за руки и начала тянуть назад.

– Отпустите, – бушевал я, борясь с ними. – Отстаньте от меня.

– Эй, полегче! – крикнул Алонзо.

Все повышенные голоса стали приглушенными и далекими, пока я боролся, чтобы вырваться на свободу. Добраться до Теи любой ценой.

– Я клялся ей, Делия! – крикнул я. – Н-н-не дай ей проснуться в одиночестве. Тебе лучше, блин, не дать ей проснуться в одиночестве.

Я высвободил одну руку и ткнул локтем в лицо охранника.

– Так, хватит. – Другой охранник ударил меня о стену. Боль вспыхнула в моей щеке. Мне завели руки за спину, мои плечевые суставы заныли, я оказался на полу, и чье-то колено стояло у меня на спине, прижимая к земле. Они сковали меня пластиковым браслетом и подняли на ноги.

Делия бросила последний прощальный взгляд на дверь комнаты Теи.

Я ничего не сказал, когда охранники потащили меня по коридору. У меня не осталось слов. Меня пихнули в кресло в офисе. Время ускользало от меня, вокруг заговорили чьи-то голоса. Все, о чем я мог думать, – это то, что я подвел Тею. Она проснется, а меня там не будет.

В конце концов, кто-то поднял меня на ноги, толкнул меня за входные двери в яркий солнечный свет и душную жару убывающего летнего дня. Потребовалась секунда, чтобы понять: я свободен.

– Ты в порядке? – Алонзо стоял с моей сумкой и гитарным чехлом на плечах. Рита, должно быть, забрала их из машины.

– Нет, я не в порядке.

– Глупый вопрос. Позволь перефразировать: ты пришел в себя?

Я ничего не говорил.

Он выбил сигарету из потрепанной пачки и предложил мне. Я покачал головой.

– Я знаю, сейчас ничего не в порядке, – сказал он. – Но, по крайней мере, тебя не арестовали. – И затянулся дымом.

Я опустился на ближайшую скамейку. Он сел со мной.

– Я знаю, что это убивает тебя, – сказал Алонзо, – но ты должен пойти домой. Отдохни.

– Я не могу пойти домой. – Я выходил из ступора оглушительной боли. – Я не могу оставить ее, Алонзо.

– Ты должен, Джим. Сейчас. Посмотрим, что будет позже.

– У Теи нет потом.

Наши глаза встретились, и он вздохнул.

– Я знаю. – И обнял меня, притягивая к себе. Сначала я сопротивлялся, а затем обмяк.

– Я держу тебя, сынок, – сказал он. – Держу тебя.

Я закрыл глаза и позволил ему разделить мои страдания, те, что я больше не мог выносить. Через некоторое время я выпрямился, вытер глаза плечом.

– Мой грузовик в Нью-Йорке.

– Я тебя подвезу.

Он отвез меня в мой дом на Бунс-Милл и остался там. Мы выпили пару бутылок пива и долго разговаривали, пока меня не свалило истощение.

– Я возвращаюсь в больницу, – сказал Алонзо, поднимаясь на ноги. – Держи свой телефон под рукой. Если что-то изменится, я дам тебе знать.

– Спасибо.

Мы пожали друг другу руки, а затем он похлопал меня по щеке.

– Ты хороший человек, Джим. Один из лучших.

Его слова отскочили от моего сердца. Я нарушил свое обещание Тее. Ничего хорошего в этом не было.

Несмотря на усталость, я лежал без сна, мои нервы горели. Я держал свой телефон близко, ждал, но никаких сообщений не приходило. Я встал и выпил еще пива.

Опять ничего.

«Иди туда. Вломись. Сражайся за нее».

И наверняка попади в тюрьму.

Мне нужно было быть рядом с Теей, иначе я бы сошел с ума. Я начал открывать футляр для гитары, но так и замер. У меня не было никакого желания играть – было бы адски больно бренчать и вспоминать, как Тея смотрит на меня в том баре в Нью-Йорке, ее глаза блестят и полны любви.

Я все равно поднял инструмент, потому что у меня остались воспоминания – даже если они осколками ударили меня в сердце. Вскоре у Теи их не будет. Я был обязан чувствовать их. Помнить.

«Помни нас… когда я не смогу».

Я открыл футляр.

Кусок сложенной бумаги с моим именем лежал на гитаре. Я развернул его дрожащими руками. Логотип «Артхауса» красовался в верхней части записки.

Дорогой Джимми,

К тому времени, как ты это прочитаешь, я уже уйду.

Ха! Прости, глупо, да? Но я боюсь до чертиков, и ты знаешь, я вечно шучу, когда я напугана. Я боюсь, потому что уйду. Не умру, но почти. Небытие. Без мыслей.

Во всяком случае, я написала это письмо не затем, чтобы говорить обо мне. Оно о тебе. Я хочу, чтобы ты знал кое-что, пока меня нет. Я хочу излить их на бумаге, черно-белые, чтобы они никуда не уходили. Как я писала свои цепочки слов – чтобы мои мысли могли оставаться где-то, когда моя память не позволяла мне оставить их для себя.

Я вижу тебя, Джимми. Тебя настоящего. Любящего, красивого, благородного, сексуального парня. Я знаю, ты думаешь, будто мало что сделал в жизни, но это неправда. Ты помогаешь людям каждый день. Ты помогаешь миру, хотя мир не был добр к тебе. Ты мог бы позволить своему детству ожесточить тебя. Мог разрушить себя наркотиками или алкоголем, или стать бессердечным, яростным уродом. Почему бы и нет? Все к тому шло. Но ты так не сделал. Твое желание помогать так сильно горит, что его нельзя потушить. Это искра в тебе, которая никогда не погаснет. Это доброта, которую я видела в твоих глазах каждый раз, когда мы встречались.

Ты помогал людям в «Голубом хребте». И ты помог мне. Ты спас меня. Ты подарил мне мою утраченную жизнь.

Я ужасно боюсь вернуться. Но единственное, что смягчает ожидание, – это знать, что ты там, в мире, тот, кем ты был рожден, тот, кто помогает детям, которым пришлось тяжело, как тебе. Полагаю, если бы я знала, что ты это делаешь, я была бы счастлива, как бы амнезия мне ни мешала.

Я на тебя не давлю, не подумай.;-)

Ладно, больше никаких плохих шуток. Прочитай это письмо и в следующий раз, когда увидишь меня, скажи мне, что ты обещаешь. Все. Я могу спросить, какого черта ты несешь, но в глубине души я знаю. Так или иначе, я буду знать. И ты знай, что я могу знать, по-своему. Ты единственный, кто в меня верил.

Я вижу тебя, Джимми Уилан. И я люблю тебя. Это делает уход намного труднее, но я возьму свою любовь с собой, если ты в свою очередь пообещаешь поделиться любовью с детьми. Ты им нужен. Они ждут тебя.

И говоря об ожидании. Не нужно. Это слишком много, чтобы о таком просить. Если они когда-нибудь изобретут еще одну волшебную таблетку, чтобы разбудить меня, а тебя не окажется рядом, я буду знать: ты делаешь то, что тебе нужно делать на этой земле.

Я буду помнить, и я буду счастлива.

Со всей любовью к тебе, навеки,

Тея

Я смял письмо в кулаке, когда потекли слезы. Я пытался сдержать их, но это было слишком. Слишком много любви к ней, слишком много боли при мысли о том, с чем она так храбро столкнулась. Впервые за десять лет я заплакал. О ней. О себе. О ребенке, которого всю жизнь толкали в забор. Я боялся, что если столкнусь с этой болью, то утону в ней.

Вместо этого утонула Дорис и ее чертовы злобные насмешки.

Я был выжат, но осталась простая истина: потеря Теи далась мне чертовски мучительно, но это лучше, чем вообще никогда ее не узнать.

«Но я не подведу ее. Никогда».

Я снял куртку с крючка и уже был на полпути к двери, прежде чем понял, что у меня нет грузовика или мотоцикла, чтобы добраться до Роанока. Я вынул телефон, чтобы вызвать такси, но он зазвонил в моей руке, и на экране появилось имя Риты.

– Джим? – воскликнула она. – Срочно приезжай.

Мое сердце упало.

– В чем дело?

– Она проснулась, и это плохо, – сказала Рита. – Она не перестанет кричать.

Мои глаза закрылись. «Боже, детка. Я опоздал».