Пять шагов навстречу

— Я сказал, ты не будешь носить это дерьмо. Так понятней?

— Не смей разговаривать так со мной!

Мэйсон выдыхает, и его плечи опускаются, хотя напряжение всё же остаётся в его теле.

— Я не хочу, чтобы ты носила его. Пожалуйста, не ищи его и не надевай.

— Объясни мне весь этот спектакль.

— Ты не её марионетка, и не принадлежишь ей.

— Я сама решу, кем мне быть и что носить. Ни к чему обращаться так с чужой вещью и тем более с подарком, который сделали не тебе.

— Если я попрошу тебя не общаться с ней, ты ведь всё равно не послушаешь?

— Если ты не объяснишь мне.

— Я не могу.

— Не могу или не хочу?

— Не сейчас. Ты должна собрать вещи.

— Ты втянул меня в это. Я могла всё объяснить, она бы нашла бумагу.

— Поверь мне и послушай. Ты вернёшься в кампус. Дай мне время.

— Я не буду жить с тобой, даже не думай об этом и не жди что-то взамен.

— Я ничего не прошу.

— И не стоит думать, — киваю и собираю вещи. — Мама увидит мой чемодан и всё поймёт.

— Она не увидит, потому что ты возьмешь только нужное. Остальное заберёшь позже.

— Не придётся, я вернусь обратно.

Мэйсон сводит брови и поджимает губы. Он снова превратился в камень, а его взгляд стал намного тяжелее прежнего. Мне плевать, чего он хочет, потому что сейчас я думаю только о себе. Я всегда думаю только о себе, за исключением мамы. Только её мнение имеет значение.

— Ты помнишь о согласии?

— Я помню всё, что говорю, — киваю и поднимаюсь на ноги.

Мэйсон забирает сумку из моих рук и пробегается взглядом по номеру. Несколько шагов, и он останавливается у шкафа. Парень нагибается и подбирает браслет. Спустя минуту, он летит в мусорное ведро по пути к выходу. Не знаю, почему, но, когда его нет на моей руке или рядом — я чувствую себя свободней и легче. Браслет словно представляет собой камень, который тащит ко дну, хотя я не помню, чтобы Эмили сделала что-то плохое. Единственный недостаток в ней — излишняя откровенность. Я предпочитаю держать личную жизнь при себе и жду этого от других.

Мэйсон убирает сумку в багажник и отодвигает кресло, чтобы я снова заняла место рядом с мамой. Удивительно, но я думала, что он не сделает этого, принуждая сесть рядом с ним. Я не хочу чувствовать себя ущемлённой и тем более терять драгоценные минуты с мамой.

— Когда ты должна уехать?

— Завтра утром, — она нежно улыбается, и эта улыбка касается её глаз, смотрящих на меня с любовью.

— Так быстро?

— Так нужно, детка. Я должна тебе признаться…

Кошусь в сторону Мэйсона, и решаюсь прервать маму:

— Мы можем поговорить позже?

— Да, конечно, — удивление отражается на её лице, но я не хочу, чтобы кто-то третий участвовал в жизни нашей хоть и маленькой, но семьи.

— Спасибо, — целую щеку мамы, и кладу голову на плечо, крепко сжимая её ладонь.

Тот, кто видит родителей раз в год или полгода — поймёт и разделит мою тоску по самым дорогим людям. Это чувство одиночества, где ты не можешь обнять маму или папу, когда пожелаешь, пожирает изнутри. Возможность ежедневных звонков тоже держится на волоске, с их графиком это невозможно. Не хватает поддержки и элементарной теплоты во взгляде, который присущ только родителям. Никто никогда не будет любить тебя так, как любят они. Никто никогда не отдаст за тебя всё, что готовы отдать они.

Квартира Мэйсона располагается на Манхеттене, и я абсолютно не удивляюсь данному факту. Всё в этом парне говорит об обеспеченности. Глупо сбрасывать со счетов его родителей, я почти уверена, что машина и жильё — это их подарок и заслуга. Мэйсон вряд ли является прилежным сыном, думаю, это в точности наоборот.

Поднимаемся на сорок пятый этаж, и Мэйсон открывает дверь через парочку других от лифта. Парень отступает и даёт нам возможность пройти первыми.

Перед глазами открывается огромное пространство, но удивляет то, что оно кажется таким нежилым. По обе стороны открывается великолепная панорама на город. Напротив входной двери стена с парочкой дверей по обе стороны, а в центре телевизор, у которого расстелился огромный царский диван серого цвета с журнальным столиком посередине. Под телевизором расположился камин, встроенный в стену, он наверняка единственный способ сделать это место уютнее и домашнее. Идеальный ламинат под ногами и белые матовые стены. Небольшая стена по левой стороне, за которой виднеется кухонный гарнитур белого цвета и круглый стол, с четырьмя стульями.

— Вау, — улыбается мама. — Тут очень красиво.

— Мамина подруга является дизайнером, — говорит Мэйсон, бросая ключи на кухонный стол.

Квартира действительно красивая, но я не могу сбросить со счетов холод, которым она окутывает. Это невидимо чувство поселяется в душе.

— Вы можете вместе лечь в спальне, а я лягу на диване.

— Оу, не придётся делить одну кровать, я не могу остаться, — это разрывает моё сердце и поселяет ужас. Я не хочу оставаться тут одна. Мне не нравится быть с Мэйсоном взаперти и на его территории. Слишком плохая идея. Я убью его, а на свободе приятней.

— Мам? — мой голос почти дрожит.

— Я должна быть в штабе, родная. Мне дали время до вечера.

— Но мы… мы можем сходить куда-нибудь?

— Конечно, — кивает она, — только мне нужно позвонить.

Я не знаю, по какой причине, но она выходит из квартиры. Конечно, я всё списываю на работу, ведь её задача держать информацию при себе, не разглагольствуя её в обществе. Это её работа и военные данные.

— Ты же понимаешь, что я не останусь тут одна, — парирую я, смотря на Мэйсона.

— Ещё бы я думал иначе, — усмехается он.

— Отлично. Небольшой концерт для мамы, после которого я вернуть обратно в мотель.

— В течение недели ты сможешь вернуться в кампус, ты уверена, что хочешь тратить деньги?

— Я могу экономить, живя на лавочке.

— Ты можешь остаться тут.

— Я не останусь тут. Услышь и оставь эту затею.

— Я не принуждаю тебя.

— Сейчас кажется, что наоборот. Ты не купишь меня своей роскошной квартирой, машиной и улыбкой. Не все люди продаются.

— Это всего лишь жильё и транспорт, ты придаёшь этому слишком большое значение.

— Ты ценил бы всё больше, если бы заработал это сам.

Мэйсон меняется, кровь отливает от его лица, а челюсти плотно сжимаются. Даже не знаю, какой раз за сегодня вижу его в подобном состоянии. Я сбилась со счёта.

— Осуждаешь меня за то, что у меня есть?

— Я не осуждаю тебя, но и не могу утверждать, что ты ценишь полученное.

— Я поступил в университет своими силами и заслугами с помощью стипендии. Да, родители подарили мне квартиру на восемнадцатилетние, это было их решение. Я не просил. На шестнадцатилетние, они дарили мне машину, но ту, в которой ты ехала сегодня — я купил себе сам. С того момента, как я только начал ходить — занялся боксом. Я не бросал это занятие и не бросаю по сей день. Оно обеспечиваете меня, и я долго и упорно работал на то, что у меня есть. Ты не имеешь права осуждать меня за это. Ты даже не знаешь меня. Судишь по тому, что сказали или говорят. Мне надоело это дерьмо от тебя. Как будто я виноват в том, что имею. Не будь у меня этого, и не стремись я к чему-то, чтобы ты сказала? Что я мамин сынок, который в свои двадцать два нихрена не имеет? Ты бы осуждала меня за это? Ты пытаешься убедить себя в том, что я хреновый. Считаешь, что так будет проще меня ненавидеть. Я не обязан следовать твоему мнению. Ты даже не даёшь мне шанс доказать обратное. Ты заранее всё решила за меня.

Проглатываю огромный назревший ком и хлопаю глазами. Мне нечего ответить, и мы оба об этом знаем.

— Ты не видишь ничего хорошего во мне. Я отдал тебе свои конспекты. Отдал свой ноутбук. Несколько раз ходил за тобой, чтобы добиться тупого согласия и доказать то, что я не являюсь тем, кого ты видишь. Я почти вернул тебе комнату в кампусе и не позволил твоей маме переживать за тебя, черт возьми. Ты не хочешь этого видеть, тебе так проще. У меня остался один шаг, Трикси.

— Один шаг?