Раб и солдат

Вася устроил здесь привал. Он уже порядком устал. Ноги, отвыкшие от долгих прогулок, гудели. Стопы покраснели. Намотанные на них тряпки уже порядком истрепались и плохо грели. Здесь, высоко в горах, весна ощущалась еще плохо. Снег только начинал таять. От него веяло вокруг промозглым холодом. Руки чесались достать прихваченное из кунацкой кресало, развести маленький костер и хоть на мгновение подарить себе немного тепла. Но нет! Так по-глупому себя выдать? Ищите дурака! Все, что он мог себе позволить — это отправить в рот одну грушу. Их и был всего десяток. Еду нужно было экономить. Хотя Вася питал себя надеждой, что груши не пригодятся. Еще день пути — и он вернется в родной ему мир!

Мечта о теплом туалете подняла Васю на ноги и придала новых сил. Он мужественно двинулся снова вверх, выискивая знакомые ориентиры. Прекрасна природа Северного Кавказа. Великолепны его лесистые горы и таинственные ущелья, звенящие водопады и суровые скальные выходы. Такого не встретишь в его родном Урюпинске, продуваемым всеми ветрами. В городе, в котором когда-то заканчивалась железная дорога. Там, где его ждет неказистая и такая желанная сейчас квартирка-маломерка в обычной «хрущевке». Райское место по сравнению с местными турлучными домами. Век бы их еще не видеть! Вася больше всего на свете хотел сейчас вернуться домой, на свою обшарпанную кухню с вечно протекающим смесителем и стареньким холодильником, дребезжащим порой с такой яростью, что можно перепугаться до икоты. Что имеем не храним, потерявши — плачем!

Водопад, который в прошлый раз преградил Васе путь, открылся внезапно. Насколько он помнил, от этого места нужно подняться вверх чуть больше километра. Но это — завтра, ибо синеватые густые сумерки стремительно окутывали горы. Стоило подумать о ночлеге и скрытном костре. Пустись Вася в бега летом, можно было бы переночевать и без предательского света от огня. Но сейчас вариантов не было. Решение было принято еще на привале. И с собой была прихвачена вязанка еловых веток, послуживших когда-то Васе постелью и одеялом. Милов, кряхтя как дед, принялся готовить себе ночную стоянку.

… Нужное место отыскалось по запомненным приметам. Добраться до него оказалось непросто. Продраться через густолесье на крутом склоне — задачка не из легких. Особенно, когда прешь вверх, а не спускаешься вниз, петляя между деревьями.

Влезть-то Вася влез, да что толку? Ничего, кроме мрачного ельника и гигантских черных пихт, не нашел. Лишь дыхание сбил да взопрел так, что от него пар валил и можно было сигареты прикуривать от горящего огнем лица. Никаких порталов. Ни одного человеческого следа. Ничего! Попадись ему сейчас горец, раскроил бы ему своим обрывком цепи башку или зубами загрыз. Так он был зол!

И растерян. Что дальше делать? План «Б» отсутствовал.

Он опустился на землю, густо усыпанную хвоей. Не обращая внимание на иголки, впившиеся в зад, глубоко задумался, невидяще глядя перед собой. По всему выходило, что нужно возвращаться. Здесь, высоко в горах, сдохнешь от голода. А внизу — от унижения и побоев. Вася не сомневался, что горцы его поджидают не с пряниками. В рабы обратно не хотелось от слова «совсем». Оставалось попытать счастья с русскими. Но где их искать? Он так убедил себя, что отыщет дорогу домой, что не счел нужным навести хоть какие-то справки, куда податься беглецу. «Вот же кавказский пленник!» — с горькой усмешкой подумал о себе Милов.

Он не стал сразу спускаться. Покрутил головой, выбрал дерево поухватистее и полез на верхушку. Сдирая пальцы и не обращая внимание на треск своих лохмотьев, добрался. Покрутил головой. Отдельные горы и хребты, альпийские луга, дубовые и сосновые рощи, серебристые ленты речушек и вдали, в южном направлении, какое-то сиреневое марево.

«Неужто море?» — обрадовался Вася.

Житель ковыльных степей и «столицы российской провинции», море он уважал.

«Решено! Пойду на юг. Если где и есть русские, то у моря», — довольно нелогично заключил он и съел две сушеные груши. Есть хотелось ужасно. Грушами можно было лишь на время пригасить голод.

Путь в новом направлении выдался нелегким. Когда ельник сменили горные сосны и дубравы, пришлось воевать с густыми зарослями ежевики. Все тело покрыли многочисленные царапины. Намотанные на него куски разных тканей, из которых Вася соорудил себе нечто вроде пончо беглеца перед побегом, висели длинными полосками, не спасая от холода и ветра. Он брел и брел на автопилоте, спускаясь все ниже и обходя завалы. Выручали ручьи. По ним можно было сколько-то пройти вниз и немного успокоить обманчивым холодом разбитые и опухшие ноги.

С ногами было плохо. С каждым пройденным километром они все хуже держали Милова. В отдельные моменты он не выдерживал. Садился, привалившись к стволу огромного дерева метровой толщины или прячась под густой еловой юбкой. Прижимал подбородок к коленям и забывался коротким сном. Будил его холод, пробиравший до костей. Тогда он со стонами вставал и шагал дальше.

Выбрался на альпийский луг. Немалых размеров поляну, дальний конец которой нырял в неизвестность, сплошным ковром покрывали разноцветные крокусы.

«Красотища какая! — восхитился Вася. — И немалое богатство! Это же шафран! Больших денег стоит. А этим горцам — лишь бы воровать! Ведь сидят на золотой жиле. Впрочем, объясни я им про крокусы, наверняка, нагнали бы сюда рабов, чтобы горбатились на хозяев. А сами лежали бы в тенечке и покуривали свои короткие трубки, подсчитывая барыши. Весь этот Кавказ — сплошной невольничий рынок».

Вася был недалек от истины и, не ведая того, повторил слова одного путешественника начала XIX века[1]. Набеговая система веками кормила горцев. Рабство настолько плотно вошло в их жизнь, что с ним не справилось даже насильственное переселение черкесов в Турцию. Всего этого Милов, конечно, не знал, но интуитивно чувствовал, что от черкесов нужно бежать изо всех сил. Вот только их оставалось все меньше и меньше.

Когда была съедена последняя груша, к страданиям от холода и боли в ногах добавился голод. Чтобы его обмануть, Вася попытался жевать свежую весеннюю травку и какие-то корешки. Но добился лишь тошноты и горечи во рту. Ирония судьбы заключалась в том, что Вася в мыслях о шафране — пестиках крокусов — прошел мимо своего спасения. Он просто не ведал, что клубни этого знаменитого растения вполне себе съедобны в запеченном виде.

«Может, пробраться в какой-нибудь аул и что-то украсть?» — спросил себя Вася и ужаснулся глубине своего падения. Как и очевидной глупости этой мысли. Аулы стерегли собаки, и скорее там схватят самого Васю, чем он — завалящую курицу. Встречные селенья он обходил по дуге.

На седьмой день силы его окончательно покинули. Не спасла даже вынужденная дневка, когда Васе пришлось отлеживаться в кустах из-за стада коз, которых пас какой-то горец. Когда он вскрыл туесок с едой и до Милова донесся запах баранины, он еле удержался, чтобы не броситься на человека и размозжить ему цепью голову. У черкеса было ружье. Только это и остановило.

Ступни кровили и напоминали бочонки. Вася обессиленно рухнул на берегу ручейка. Опустил ноги в ледяную воду. Закрыл в изнеможении глаза.