Расплата

— Отвернись.

Он с трудом заставил голос не дрожать. А она и не подумала отвернуться и даже едва заметно качнула головой: нет.

Вот как? Ну что же, ладно. В конце концов, он предупредил, и если она сейчас испугается, то в следующий раз будет куда осмотрительнее, входя к нему в столь интимный момент! Этьен с шумом вылез из воды и направился прямиком к Кристине.

Не испугалась. Она по лицу его понять пыталась, злится он на нее или нет. Да вроде бы не злится, только взгляд его тяжелый какой-то, и что-то новое, когда-то уже виденное, но позабытое, появилось в потемневших его глазах. Кристина смотрела, затаив дыхание, как груда смуглых обнаженных мышц приближается к ней. И ни отвернуться от него, ни сбежать она не может…

Аромат лаванды и покой окутали ее, когда он подошел вплотную.

— Стенку перестань царапать.

А она и не заметила, что вот уже несколько минут, не щадя ногтей, сдирает позолоту с камня на стене. Кристина виновато посмотрела на Этьена и сжала вспотевшие ладошки в кулачки.

Этьен терялся, не зная, что теперь с ней делать. Видит же, что боится, чувствует, как дрожит, но и видит, что даже не пытается ни сбежать, ни освободиться от него… Он, голый, не скрывая своих отнюдь не скромных желаний, вплотную к ней стоит, а она в ответ жмется к нему и будто бы не замечает, как сильно хочет он ее и как нелегко ему себя сдерживать. На сколько же еще хватит его терпения и благородства? Лбом своим к ее лбу прикоснулся, в глаза ее испуганные смотрел долго, внимательно… Капельки воды с его тела насквозь пропитали тонкое кружево, но ей, похоже, до этого нет дела — притаилась и ждет чего-то. Этьен ладонью осторожно волос ее коснулся — дрожит его рука; рваным, дерганым движением к затылку провел…

— Ну что с тобой происходит, молчунья?

Обреченность и боль в тихом его голосе. И оттого, что так близко она, дышать становится все тяжелее; и оттого, как далека она сейчас, несмотря на видимую близость, волком выть хочется…

«Что ж ты делаешь со мной, девочка? Зачем мучаешь меня?»

А волосы ее мягкие как шелк, и пальцы путаются в тяжелых прядках.

«Неужели не видишь, как скучаю по тебе…»

Она глаза чуть опустила, не выдержав потемневшего, потяжелевшего его взгляда, а он ладонью щеки ее коснулся — провел осторожно, с трудом сдерживая порыв чуть больше силы применить и украсть ее у страхов на грядущую ночь. Но не знает он, как подступиться к ней: боится обидеть неосторожным взглядом, движением и боится, что нерешительность его она за равнодушие примет.

«Как же мне вести себя с тобой, Кристина? Ну зачем ты пришла сюда? Зачем меня дразнишь?»

Кристина вдруг зашевелилась. Только вместо того, чтобы избавить его от искушения, вдруг к плечу своему потянулась и дрожащей ручонкой робко кружево с него приспустила.

— Кристина, нет, — глухо проговорил Этьен, но тут же осекся под полным немой мольбы взглядом. — Ну что ты задумала? Ты же не готова еще…

А она ладонь его перехватила и к губам своим поднесла. Глаза прикрыла… Губы ее теплые, сухие… Коснулась осторожно и опять в глаза его заглянула, ища в них ответа.

Этьен нахмурился, не решаясь поверить, что действия ее верно трактует. Глаза ее блестят — вот-вот расплачется, ладошка влажная дрожит, удерживая его руку… Не понимает он ее. Бояться же должна! Как огня должна бояться! И все правильно, боится ж — невооруженным глазом видно. За невинное прикосновение ночью вообще чуть не зарезала его! А теперь вот жмется, целует, чуть ли не соблазнить пытается.

— Неужели ты совсем меня не боишься?

А она головой в ответ покачала и даже улыбнулась робко: не боится. Совсем не боится. И даже в глубине души надеется, что он сумеет опять воскресить ее, как это было уже однажды.

Когда, осмелев, Кристина по плечу его заскользила, когда обняла его за мокрую шею и потянулась к губам, он понял, что сдерживать себя больше не в силах. Обнял ее, привлек к себе и, перехватив инициативу, к губам ее приоткрытым припал… Не испугалась. Целовала как в последний раз — яростно, жадно; дрожащим тельцем будто вросла в него, и ни руки его осмелевшие, ни другие части его тела, упирающиеся ей в живот, ее не пугают.

— Останови меня, — прохрипел он, вдавливая всем телом девушку в стену.

И не подумала остановить. Напротив, почувствовала облегчение, понимая, что не жалость к ней держит его рядом и не брезгливость держит на расстоянии. Что он желает ее, как и прежде, что женщину любимую, желанную в ней видит. И плевать сейчас на то, что он наследник, и плевать на то, что вместе им не суждено быть — эта минута нужна им обоим. Ей нужно его тепло, ей нужно отогреться и успокоиться в его объятиях, возродиться; и ему нужна ее ласка, ему жизненно необходимо утолить ту жажду, что не дает спокойно спать, когда она рядом… Ему нужно знать, что по-прежнему эта девочка принадлежит ему. Что, как и прежде, она нуждается в нем и ему одному доверяет.

А она ведь доверяет. И даже когда поцелуи его становятся смелее, откровенней, когда тонкое кружево предательски сползает, обнажая для мужских прикосновений нежную кожу, она не пытается его остановить. Ей становится страшно, но совсем чуть-чуть, когда горячее дыхание невидимым зверьком спускается ниже — щекочет шею, плечи, грудь… Чуть задерживается возле проклятого шрама. И Кристина замирает, когда Этьен, будто осознав, что делает что-то неподобающее, неправильное, вдруг отстраняется и заглядывает в ее глаза, не то засомневавшись, не то разрешения спрашивая. Ей кивнуть хочется, но дрожь от мысли, что он остановится и уйдет сейчас, ее парализует. Все ответы ее сейчас во взгляде: не отпускай, не лишай меня тепла своего! И он считывает. И языком горячим, влажным, скользит осторожно по шраму, зализывая не на теле ее раны, а на сердце — истерзанном, выпотрошенном и брошенном умирать.

Этьен следит за каждым ее движением, но понимает, чувствует, что действует верно. Кристина не отдаляется, не спешит его остановить, и он прощупывает, как далеко ему разрешено зайти. Он чувствует, что ходит по грани, по лезвию ножа, подобного тому, что оставил ей на память этот шрам — одно неверное движение, и в нем она тоже увидит угрозу. И, что еще страшнее, увидит в нем Филиппа и всех тех, кто против воли подчинял ее своим низменным желаниям. Но он не знает, не видит ту грань, переступив которую, будет отвергнут. Переступив которую, навсегда утратит хрупкое доверие и право вот так прикасаться к ней… Но пока Кристина позволяет. Опустившись на колено, он коснулся губами живота ее — осторожно, нежно, чуть царапая кожу колючей щетиной. На бедрах ее повисла кружевная ткань — все так же осторожно стянул ее, и вот стоит она перед ним беззащитная, красивая и абсолютно нагая, смотрит на него сверху-вниз, и нет ей дела до ладоней его, что по бедрам ее бесстыже гуляют, до боли сжимают, оставляя за собой красноватые пятна, и нет ей дела до дрожи собственной, что все тело сводит — как завороженная смотрит в карие глаза, опьяневшие, одурманенные… В них жажда плещется, голод по ней и тихая мольба: не прогоняй. Приняв отсутствие возражений за согласие, Этьен поднялся, Кристину на руки подхватил и, прежде чем покинуть ванную, лишь тихо попросил:

— Останови меня, если что-то пойдет не так.

А что может пойти не так, когда две соскучившиеся души рвутся навстречу друг другу? Да, Кристина боялась, но не Этьена, а себя: боялась, что не выдержит мужской близости, что воспоминания тех страшных дней вернутся, что какое-нибудь неосторожное его движение всколыхнет притихший ужас, и она вновь выкинет какую-нибудь глупость. Тогда уж точно разочарует его.

Но Этьен осторожничал, понимая, как нелегко ей было пойти на этот шаг. И движения его аккуратны, бережливы; то и дело он возвращался к губам ее, заглядывал в глаза, проверяя — боялся увидеть в них что-нибудь не то, но к радости своей, ничего, кроме нежной преданности, в них не находил. Она успокаивалась от ласки его и заботы; она даже расслабилась, затисканная до новых синяков в крепких объятиях уже желанного мужчины, и почти забылась, когда, укрыв ее своим телом как пледом, он негромко заурчал от нетерпения, прильнул к губам ее и вдруг резко, не давая опомниться, толкнулся в податливое расслабленное тело.