Расплата
Шрифт:
Этьен смотрел на нее и ждал согласия. Ждал заверения, что она останется с ним. В глазах ее растерянных блестели слезы — она не знает, что ей делать. Она любит, она любима… Любая б на ее месте светилась бы от счастья и мысленно выбирала б фасон свадебного платья. А она едва не плачет, глядя в глаза любимого мужчины, и не решается сделать шаг, который так манит и зовет… Пугает неизвестностью. Там, за чертой, любимый мужчина протягивает руку и зовет за собой, а она боится сделать этот шаг, боится переступить черту и осквернить своим присутствием тот светлый мир; ей кажется, что вместе с ней вся чернота придет, и свет погаснет, и тьма накроет их обоих…
— Кристина?
Тих его голос. Легли на лоб морщинки… Кристина потянулась к ним, пытаясь разгладить — коснулась лба, спустилась к скулам… Под внимательный выжидающий взгляд пальцами к подбородку его прикоснулась. А потом вдруг чуть подалась вперед и к губам его прильнула — осторожно, неуверенно, с опаской. Получив
Этьен улыбнулся и в ответ к губам ее прильнул. Зацеловал, не скрывая радости, слезы ее вытер и саму улыбнуться заставил! А потом отошел от нее ненадолго, чтобы вернуться назад с колечком, тем самым, с изумрудом. Надел Кристине на дрожащий палец; на удивленный ее взгляд лишь тихо пояснил:
— Вероятно, Полина вернула мне его, когда я без сознания был. Не отдавай его больше никому, ладно? И больше никаких ножей в нашей постели, договорились?
С ножом, конечно, он погорячился. Кристина кивнула ему, согласившись, но уже завтра она раздобудет себе новый нож взамен отнятого — спокойнее ей, когда знает, что под рукой всегда есть чем оборониться. В постель она, конечно, нож больше не потащит, но хотя бы в складках платья спрячет. Так, на всякий случай. Потому что пока рыщет по этому свету белобрысое чудовище, покоя ей не будет.
В далекой столице на стол Филиппу в эту минуту легло донесение: граф Анри де Леронд нашелся в Абервике.
Глава 69
Сумасшедший день подходил к концу. Погрузившись в теплую ванну, наследник отдыхал. Тяжелый выдался день, но вроде бы не так уж все и плохо: с Кристиной удалось договориться, и есть надежда, что неприятных сюрпризов больше не будет; маркиз невольно доказал свою преданность, предупредив о намерениях беглянки; от него же, маркиза, знают они теперь и о слабых местах Филиппа — не так уж страшен зверь, как им пугают. Вся сила его держится на страхе людей, а это слабоватый фундамент. Филипп держит страхом, а он, Этьен, удержит доверием. Пусть нет у него, бастарда, большой армии, но зато есть люди, которые готовы служить ему преданно, идейно! А вот Филиппу о таком только мечтать приходится, и можно только посочувствовать ему: не зря он кругом предателей ищет — нет рядом с ним тех, кто, не задумавшись, жизнь за него положит.
Тихо. Спокойно. Кристины рядом не хватает. Аромат лаванды, смешавшись с паром, заполнил ванную, напоминая о детстве. Его детство пахло лавандой. Он никогда не задумывался, почему так, но мать лелеяла этот запах и при каждом удобном случае тащила в дом букетики сиреневых цветов — сушила их и клала под подушку «для хорошего сна», как она выражалась, с улыбкой глядя на сына. Запах матери, запах детства… Надо же, какое совпадение — здесь, во Дворце, построенном Ренардом, тоже любят лаванду. Или все-таки, это совсем не совпадение?
Пока Этьен нежился в теплой водичке, Кристина пыталась заснуть. У нее тоже сегодня день выдался не из легких: и себя измучила, и его измучила — а все не спится. А все вспоминается и ночное происшествие, и неудачный побег, и последовавший за ним гнев Этьена. Кристина с тоской разглядывала колечко на пальце и гадала, правильно ли она сделала, что согласилась остаться. И речи быть не может, чтобы замуж за него идти, но она надежду ему сегодня дала, она не остановила их обоих на стремительном пути, никуда не ведущем. И все же понимает она, что Этьен не готов пока ее отпустить — потому и не ушла. Потому осталась.
Кристине не спалось. И где-то в глубине души она знает, почему заснуть не может — уж больно тихо здесь и одиноко, тепла любимого не хватает и ласкового темного взгляда. А еще она не знает, насколько злость наследника утихла; после их примирения он опять убежал по бесконечным своим делам, а теперь вот спрятался в ванной и к ней, похоже, совсем не спешит.
Она ждала его и терпеливо вслушивалась в тишину, надеясь различить скрип открывающейся двери. Но в комнате тихо, и за дверью, что в ванную ведет, нет никакого шевеления, обещающего ей возвращение тепла и покоя. А ей плохо сейчас, очень плохо! Ей стыдно перед ним за себя, за поведение сумасбродки… И противоречащие чувства рвут измотанную душу: ей надо бы бежать, держаться от него подальше, но холодно ей без него и очень страшно даже сейчас, когда он рядом, всего лишь ушел в ванную. И плакать хочется от мысли, что не сможет она в этом мире без него отогреться, что нужен ей запретный этот человек, и даже сейчас, вопреки всем страхам ее, ей хочется, чтоб он вернулся, лег рядышком и обнял ее крепко-крепко, как может только он один… Тогда она успокоится, тогда она заснуть сможет. Но нет его. Как будто затаил обиду и нарочно мучает ожиданием. Кристина полежала еще немного, подождала, а потом, не выдержав одиночества,
вдруг встала и направилась к зеркалу.Она не знала в тот момент, что будет делать дальше. В последнее время все чаще и чаще собственные поступки оказываются сюрпризом для нее самой. Будто в темноте бредет она и не видит дороги, полагаясь лишь на неведомое чутье, что вновь и вновь толкает на немыслимые шаги. Кристина подошла к зеркалу. Застывший взгляд устремился на девушку в отражении — молодую, с застывшей маской безразличия на лице и грустными не по годам глазами. Жутко осознавать, что та молчаливая статуя и есть ты сама. А ведь когда-то она могла смеяться. Она бегала тогда босая по золотистому лугу, заливалась смехом и даже представить не могла, куда ее дорожка жизни заведет… А ведь когда-то она и кокетничать умела, дразнить юнцов, оставаясь недоступной, неприступной девой, что хранит себя для единственного, суженного… А ведь когда-то, еще совсем недавно, уже будучи униженной, истерзанной Филиппом, она возрождалась в руках любимого и даже, поверив, что все беды позади, готовилась к свадьбе. Когда-то, еще недавно, она была совсем другой. Вернется ли когда-нибудь та девочка, что похоронена заживо в глазах, что с тоской взирают на Кристину с ее собственного отражения? Сумеет ли она стать прежней и услышит ли когда-нибудь хоть кто-то, как умеет она смеяться? Сумеет ли тот, кто так яростно просит остаться и заверяет, что все еще будет хорошо, опять вытащить ее из этой убивающей бездны?
Кристина неуверенно коснулась плеча и приспустила край сорочки. С некоторых пор она ненавидит зеркала, боится увидеть в них себя — падшую, убитую, с синяками на коже. Боится увидеть следы истязаний и вновь в деталях вспомнить все кошмары. Но под приспущенной тканью не видно синяков — ее кожа чиста, чуть розовата и все так же нежна, как и прежде. Девушка осмелела, приоткрыла второе плечо… А потом и вовсе сорочка соскользнула на пол.
Нет больше синяков. И даже шрам на груди почти незаметен. Она стройна, красива, и на теле ее будто бы нет порока. Только вот она знает прекрасно, как невидимым огнем горит на ней клеймо, печать жестокости Филиппа. А ей так хочется быть прежней. Ей так хочется не со страхом, а с гордостью ловить на себе восхищенные мужские взгляды. Ей так хочется с улыбкой, с легкостью на душе идти в объятия любимого мужчины… Взгляд упал на комод — там, в ящике, наверное, лежит еще из тонкого кружева пеньюар, подаренный ей незадолго до роковой поездки в столицу. Она берегла его для «особого случая», который так и не настал и вряд ли уже настанет. Кристина потянулась к ящику — действительно, отголосок прошлой, почти счастливой жизни еще хранится там и ждет своего часа. Кристина провела ладонью по мягкой шелковистой ткани, а потом не удержалась и надела. Красиво. В той, прошлой, жизни здесь Этьен был бы рад увидеть ее в этом одеянии… А сейчас? Он уверял сегодня, что готов ждать ее сколько угодно. Но сам чего он хочет? И хочет ли вообще? Ни взглядом, ни словом ни разу не выдал своих желаний — только забота, только защита. Так может, и нет у него больше никаких желаний? Может, как женщина она ему и вовсе больше неинтересна? Он любит ее — она это знает. Но разве это гарантия, что ему не будет противно прикасаться к ней после Филиппа и всех тех, кому с такой щедростью мучитель отдавал ее на потеху?
Кристина долго смотрела на ручку двери, ведущей в ванную. Там человек, который нужен ей сейчас как воздух. Нужен, чтобы понять себя саму, чтобы успокоиться и вновь в себя поверить. Она изнывала от одиночества, и шальная мысль постучалась тихонько: а что, если… Кристина коснулась холодной витой ручки, совсем не уверенная, что поступает правильно. А с другой стороны, ну что ей грозит? Если разозлится, выгонит ее — так, может, даже лучше это будет?
Дверь поддалась совсем бесшумно. Кристина ступила внутрь и тихонечко прикрыла за собой дверь; Этьен, закрыв глаза, лежал в ванне и гостью свою не заметил. Ступая босыми ногами по холодному камню, она прошла дальше и тут же укорила себя за неуместную смелость — нет, похоже, к таким подвигам она еще не готова. Неприятная дрожь пробежала по скрытому под кружевом тельцу, взгляд метнулся от Этьена к выходу, вот только поздно отступать — не может она больше и шагу ступить. Кристина обреченно на стенку облокотилась и рвано выдохнула, кляня себя, непутевую, за очередную глупость. Но что поделать, если как магнитом тянет ее к нему, несмотря на страх и осознание всей невозможности их союза?
Почувствовав, что в комнате кто-то есть, Этьен открыл глаза.
— Кристина? Что случилось?
Тревога промелькнула в его глазах; он и мысли не допускает, что пришла она сюда только лишь из-за него. Кристина головой покачала: ничего не случилось. А сама дышать боится и от взгляда его не знает куда прятаться.
Тревога отступила. С интересом, любопытством рассматривал Этьен девушку, гадая, что же привело ее сюда, раз ничего не случилось. А под кружевом так явственно проступает ее тело… Кристина жмется, смущается перед ним, не понимая, сколько самообладания нужно изголодавшемуся по ней мужчине, чтобы прямо здесь и сейчас не наброситься на нее подобно дикарю.