Рассказ о непокое

— Если вы все-таки собираетесь ехать в Харьков, то информирую вас, что через минуту открывается касса к скорому номер пять — тоже есть международный и вагон-ресторан.

— Вот и отлично. Берите международный, мы еще успеем поужинать в вагоне-ресторане.

Окошечко кассы открылось. Оно было в каких-нибудь десяти шагах от нас. Мы даже видели кассира: черный, усатый, с лысиной.

— Ну, Юра?

— Ну, Юра?

Кассир выглядывал из окошечка, к кассе не подходил никто: ведь все уезжающие из Минеральных Вод заказывают себе билеты заранее, броня существует лишь для неотложных надобностей. Неотложных надобностей сегодня не было.

— Вы пойдете брать билеты? — с тоской спросил Юрий Иванович, когда до отхода поезда оставалось пять минут.

— А почему бы не пойти вам? — И меня томила тоска.

Послышался свисток кондуктора, прогудел паровоз, и поезд двинулся.

Мы выпили еще по стакану чая.

Тяжелое молчание нарушил я — через час, когда оставался час до очередного, третьего, поезда — пассажирского: в нем тоже был мягкий вагон, только не было вагона-ресторана и шел он до Харькова на четыре часа дольше. Я нарушил молчание первым, потому что мне стало тревожно и вообще нехорошо: я знал тяжелый, упрямый характер Юрия Ивановича. Впрочем, и мой, оказывается, был не лучше. Я начал издалека:

— Вы, Юра, не собираетесь ехать на съезд в Москву?

Юрий Иванович пожал плечами:

— Посмотрю… Как выйдет…

— Но ведь вас приглашают гостем… За подписью самого Алексея Максимовича.

Яновский молчал.

— Съезд начинается послезавтра. Надо непременно завтра быть в Харькове — хотя бы сменить летний костюм на темный и взять чистые сорочки. И завтра же вечером выехать. Иначе ведь мы опоздаем!

— Вполне возможно.

Окошечко кассы открылось. Выглянул усатый кассир. Ему было скучно — никто не подходил за билетами: все знали, что билетов все равно нет, можно получить только по броне.

С перрона донеслось сообщение — поезд уже приближался.

— Юра, — примирительно сказал я, — может быть, вы все-таки пойдете?

Юрий Иванович тоже сменил гневные интонации на ласковые:

— Может быть, вы все-таки подошли бы, Юра?

— Понимаете, Юра, это, конечно, глупо, но я не могу… эти десять рублей…

— Я тоже не могу, — чистосердечно признался и Юрий Иванович.

— Что же нам делать?

Поезд подошел и отошел, Была уже ночь — после двенадцати перрон был почти пустой, закрывался и ресторан. Да и сколько же можно хлестать чай? Мы вышли из ресторана и стали прохаживаться по пустынному перрону.

Подошел четвертый поезд. Это снова был скорый — с международным вагоном, но без ресторана. Потом подошел пятый — почтовый, с мягким вагоном. Он тоже ушел.

А мы прогуливались по перрону. Шестой и последний в эти сутки должен был быть что-то в половине третьего, совсем под утро. Ноги у нас уже гудели, мы страшно устали, и настроение было препаршивое: на съезд мы уже, совершенно очевидно, не поспеваем и вообще на душе был горький осадок, как в гимназии после провала на экзамене.

< image l:href="#"/>

Когда после двух сообщили о прибытии поезда — то должен был быть товаро-пассажирский, который до Харькова плетется чуть не двое суток, а в Москву прибывает, кажется, на четвертые, — Юрию Ивановичу вдруг пришла в голову гениальная идея, он даже хлопнул себя по лбу, остановившись как вкопанный.

— Юра! — крикнул он. — Ведь мы можем сами не идти в кассу, а… поручить носильщику!

— Верно!.. — обрадовался я. Но тут же и засомневался. — Но ведь все равно в записке написано про… тово… долг… и мы, хоть и через носильщика, но ведь должны его передать. Значит, все равно даем взятку…

— М-да… Но… — Юрий Иванович пытался найти выход. — А мы просто дадим носильщику записку и деньги, а потом только спросим, сколько он потратил, не любопытствуя, сколько за билеты, а сколько…

Я улыбнулся со злой иронией:

— То есть обманем самих себя?

Юрий Иванович рассердился:

— Лучше обманывать себя, чем других…

Это был афоризм. А главное — мы уже выбились из сил. И ехать все равно надо было. На съезд или не на съезд. Не жить же нам здесь, на перроне вокзала Минеральные Воды! Да в конце концов не такая уж беда, если и опоздаем на съезд на один день.

Мы стали разыскивать на перроне носильщика.

Но носильщиков не было. Носильщики ушли спать: все курьерские, скорые и пассажирские поезда уже прошли, а к товаро-пассажирским носильщики не выходили: кто же ездит товаро-пассажирским? А кто и ездит, тот не берет носильщиков — сам таскает свои бебехи.

Тем временем к вокзалу, на далекий пятый или шестой путь, тяжело чахкая и отдуваясь, тихо подползал товаро-пассажирский. Десятка два красных товарных вагонов, два-три рефрижератора и несколько вагонов бывшего четвертого класса — этакие длинные "халабуды" с маленькими оконцами, покрашенные в серый цвет, у них и нижние и верхние полки сдвигаются вплотную — так что получаются сплошные пары, и на них пассажиры лежат вповалку. Когда-то, до революции, такие поезда называли "Максим Горький", потому что Горький, мол, с целью экономии ездил именно в таких поездах.

Юрий Иванович угрюмо пошутил:

— Что ж, на приглашение Максима Горького поедем "Максимом Горьким".

И в эту минуту поезд остановился, с него никто не сошел, потому что все пассажиры, если они были, уже давно спали, никто к поезду и не подошел: кто же поедет с курорта на такой лайбе? Так вот, в ту минуту, когда поезд, загрохотав буферами, остановился, родилась, на этот раз в моей голове, вторая гениальная идея.

— Юра, — сказал я, — а что, если нам просто подойти к кассе и… того… записки не давать, а просто спросить, нет ли билетов?

— Давайте, попробуем, — согласился Яновский.

Мы подошли — окошечко было закрыто, потому что никто за билетами не стоял, и пришлось постучать — раз и второй, пока открыл заспанный кассир: делать ему было нечего, и он сладко спал. На нас он смотрел сердито:

— Что вам?

— Можно два билета до Харькова?

— До Харькова? Да ведь вы будете ехать двое суток. Уж лучше подождите до завтра…

— Нет, нет, — заволновался Яновский. — Нам непременно нужно сегодня, сейчас… Нам срочно надо в Харьков…

— Завтрашние поезда вас перегонят в Ростове или Синельникове…

— Все равно! Если билеты есть, то, пожалуйста, нам надо сейчас!

Кассир презрительно пожал плечами, зевнул, прокомпостировал один билет, зевнул еще раз — прокомпостировал второй и опять зевнул. Мы схватили наши билеты и положили деньги.

— Да вы не спешите, — удивился кассир и зевнул еще раз, — поезд тут простоит целый час: он на каждой станции стоит по часу, останавливается даже у блокпостов…

Словом, мы поехали "Максимом Горьким", примостившись на нарах между сельскохозяйственными рабочими, возвращающимися со сбора винограда где-то под Махачкалой.