Рассказы

– А до двух тысяч могут?

Отец призадумался, а черепаха тут же замерла от проигранного сравнения. Вера ее невзлюбила.

В завоевании интереса дочери мать преуспела больше. Девочка с чувством взялась за рукоделие. Ловко орудовала иголкой, кроила, сметывала, мастеря куклам платья. Легко освоила азы вязания, и родители остались вполне довольны результатом. Дальнейший процесс обучения, уезжая, они перекинули на бабушку.

– Бабуль, найди мне каких-нибудь розовых тряпочек, – замурлыкала перед ней Вера.

Ни о чем не подозревающая бабуля, вырыла из своих кладовых пару ядовито розовых передников и оранжевое кашне. Вера придирчиво осмотрела вещи и выбрала более подходящее. Работа предстояла не из легких. Она готовилась сшить себе Его тело. Еще в городе высматривала она магазины типа «мягкие игрушки с большими скидками». Игрушки в них были всякие, вплоть до румяных плюшевых ангелочков, от слащавых физиономий которых разило душком нового времени. Скидки тоже имелись. Но Спасителя не было. А Вере очень уж хотелось телесного воплощения.

Она трудилась над Ним целыми днями под умиленным взглядом бабушки. Гулять не выходила и про легкомысленных подруг с их колечками и поцелуйчиками забыла вовсе. В готовую куклу Вера воткнула иголки, – в ступни, кисти и сердце, для пущего сходства с оригиналом, а на голову нацепила связанный из салатного мулине венец, больше напоминающий зеленую марлевую повязку. И вообще, Иисус не получился. Набитый утилем пухлый уродец не имел с Ним ни одной общей черты. Перед Верой остро встала необходимость в настоящем Христе. И ей ничего не оставалось, как снова идти к церкви.

По дороге Вера все тщательно продумала. Перспектива получить свидание с любимым на небесах с самого начала ее не устраивала. А быть распятой – откровенно пугала. И достойное завершение полетов наташиного папы радовало мало. «Я буду просто любить. Сильно, сильно», – решила Вера. – «Ведь другие люди только и делают, что просят у Него разное. Они жадные и любят лишь себя. А я люблю Его. Люблю и все. И хочу Его видеть. В конце концов, он поверит мне и спустится». Желания переполняли девичью грудь. Ее обладательница не беспокоилась о грехе и всяких заповедях. Он был безгрешен, и этого достаточно.

Вера почти уже дошла до церкви. Обежав улицу и нырнув в проулок между грязно-серыми домами, она добралась до интимной части алтаря. Прошмыгнув в лопухах к самой стене, прижалась к ней всем телом, доверяя отсыревшим бревнам стук своего сердца, резко махнула рукой в сторону узкого оконца. И бросилась наутек. В траве осталась лежать записка с инициалами «И. Х.». «Я Тебя люблю. Приходи сегодня в шесть часов на берег реки. Буду ждать. Вера». Если бы кто-нибудь задумал тут же поднять записку и прочитать, он не успел бы закончить прежде, чем Вера добежала до калитки.

Только дома она перевела дыхание. Посмотрела на часы. Времени оставалось еще много. Вполне достаточно, чтобы совершить добрый поступок, который она готовила любимому в подарок. Поход в магазин и прополка грядок отпали сразу. Требовалось нечто значительное. Девочка внимательно обводила глазами комнату, пока взгляд ни наткнулся на черепаху, беспомощно барахтающуюся в грязной воде.

– Я спасу тебя, черепаха, – радостно закричала Вера, схватила банку и потащила прямиком к реке. Освобождение должно было произойти недалеко от означенного в записке места, чтобы Он, проходя мимо, увидел и оценил.

Однако на месте возникли некоторые осложнения. Оказалось, что черепаший панцирь заметно шире баночного горла и вытащить животное из заточения обычным путем не представляется возможным. Каким образом ее туда запихнули, Вера разбирать не стала, а для спасения выбрала иной путь, необычный. Поставив банку ближе к воде и найдя подходящих размеров дубинку, она размахнулась и ударила. Стекло треснуло и рассыпалось на куски, поранившие незащищенные черепашьи лапы и голову. Водяная черепаха вмиг сделалась кровавой и судорожно зашевелилась на скользкой траве…

Измученное животное Вера сбросила в речку и ровно в шесть часов, перемазанная и сердитая, сидела глубоко в кустах перед поляной страсти. Густота листвы надежно скрывала ее, а она сама она поглядывала из затаенного укрытия на все, что происходило. Точнее, пока не происходило.

«Наверно, Он тоже наблюдает за мной», – решила Вера и заволновалась. – «О чем я буду с Ним говорить, когда Он выйдет? Не про черепаху же?» Обеспокоившись этим вопросом, девочка погрузилась в мечтания.

Ей представлялись совершенно невероятные вещи. Будто это она спасает Спасителя от креста, преграждая путь палачам и объявляя им тонким дребезжащим голоском: «Он не виновен». И кругом верят прыщавой девчонке еще и потому, что очень уж необычно она выглядит – какое-то странное цветастое платье, да и язык абсолютно непонятен. Но Он понимает ее, и девочка протягивает к Нему из глубины веков свои полу-детские, полу-взрослые руки.

Вера почти высунулась из кустов от нетерпения. Но на поляне по-прежнему было пусто. Только бесстыжие ивы глазели со всех сторон. Неожиданно ветки позади зашуршали, заволновались. Обоюдный визг, и ситуация благополучно разрешилась. Перед Верой стояли бывшие подруги, прокравшиеся в амфитеатр своих вечерних зрелищ.

– Тоже караулишь? – недовольно поморщилась одна из Наташ. – Уходи. Это наше место.

– Ищи себе другое, – поддакнула одна из Глаш. Они не прощали измены.

– А сколько времени? – только и спросила Вера.

– Скоро семь.

Семь часов. Действительно, можно было уходить… Он не пришел.

Ночью Вера совсем не спала. Ворочалась, всхлипывала, разговаривала с кем-то. Бабушка, возможно, слышала с кем. В голове все вмешалось в кучу – черепахи, записки, лоскутки. Вздремнув лишь под утро, она увидела мимолетный сон. Кто-то стоит под иконостасом (а может, в самом иконостасе) с распростертыми объятиями и ждет. Лица не разглядеть, будто его и нет.

С утра Вера снова отправилась к церкви. Так ходят на службу или в школу, чисто машинально, по привычке. Сама она плохо соображала, что делала. Повернув на приходскую улицу, девочка ясно различила стук молотков. У ближайшей дачи четверо жизнерадостных мужиков сколачивали сарай, звонко вгоняя гвозди в податливое дерево. Кровь у Веры разлилась кипящей лавой по телу, а сердце сжалось. Она прибавила шаг.

Против обыкновения она выбрала парадный вход, откуда заполняли церковь все деревенские. Девочка попыталась затереться в их реденькой толпе, но сразу была замечена.

– В Бога веруешь? – метнула в нее острый взгляд одна из старушек. В очереди за молоком она вполне могла бы сошла за божий одуванчик, но здесь, была ее стихия.

– Куда суешься? Мала еще, – заголосили другие из ангельского букета. – Чья такая, не знаешь? Играть, что ли, больше негде?

– Наш Иисус все видит. Вот мы Ему скажем, он тебя покарает, – шуганула Веру самая визгливая старушонка.