Райский Град

Охранник и правда оказался не дюжего роста и очень, просто неприлично широк в плечах. Те вздрагивали при каждом раскате кашля, а под натянутой тканью футболки напрягались тугие узлы мышц. Руки, согнутые в локтях, были размером с талию обычного человека. И я понял, что эти самые руки сейчас вышвырнут меня из ресторана.

Мой взгляд поднялся выше, к блестящей, потной лысине секьюрити. Складки прямо над шеей были похожи на сморщенную рожицу (будто Волан де Морт на голове профессора Квиррелла, подумалось мне тогда). Вдруг охранник, прекратив кашлять, начал медленно, словно айсберг, поворачиваться. Наконец, он вперился в меня красными слезящимися глазами.

— Сашка! — вскричал я, узнав сокурсника по литфакультету.

— О, Ромка, — мокро шмыгнув и утерев платком нос, сказал он грубым басом. — Чего это ты тут?

На первом и втором курсе института, вплоть до разделения по специальностям: поэт — прозаик, мы с Сашкой вместе зависали. Помню, как холодными вечерами, сидя перед одним ноутбуком, пытались писать в соавторстве рассказы. Некоторые из них, надо признаться, даже были напечатаны в университетском журнале. Но Сашка больше любил писать короткие лиричные стихи о родном крае, поэтому на третьем курсе ушёл в группу к поэтам. Потом мы ещё держали дружбу, но исконная институтская вражда поэтов и прозаиков нам всё-таки мешала. И после выпуска вовсе перестали общаться, даже по телефону или через сеть.

— А ты чего? — вопросом на вопрос ответил я, опешивший от неожиданной встречи.

— А я здесь работаю, — проговорил Сашка и шумно высморкался в платок.

— Болеешь? — сочувственно заметил я.

Секьюрити недовольно буркнул, как бульдог, и сказал:

— Подцепил сегодня какую-то дрянь, коронавирус что ли. Всю смену как этот… — Он яростно чихнул.

— Будь здоров, — сказал я. — Ты бы пилюлю принял, сразу помогает…

— Да не люблю я эту вашу химию, — простонал Сашка. — Не бывает так, чтобы р-раз — и здоров. За всё нужно платить. — Он пристально оглядел меня. — Так чего ты сюда припёрся, Ромка? Ни слуху от тебя, ни духу… Соскучился что ли?

И тогда я, вновь краснея, всё ему рассказал, чуть приукрасив, естественно, взаимные чувства Катерины и меня.

— Ну, ты даёшь, — удивлённо и как-то обиженно сказал Сашка. — Такую даму охмурил. А я всё думал, что после твоей несчастной любви на первом курсе ты зарёкся не связываться…

— Не будем о прошлом, — попросил я. — Так что? Пустишь меня?

Сашка вновь высморкался, пристально поглядел на наручные часы и серьёзно пробасил:

— Всего две минуты. Через две минуты я открою дверь и вышвырну тебя. Ничего личного, такая работа.

— Я понимаю, Саша, — радостно сказал я, поправляя галстук-бабочку. — Надеюсь, успею…

— Наш пострел везде скоростр…

— Но-но! — засмеялся я в хитрые глаза друга. — Ну, давай уже, пропусти меня к ней…

Катерина стояла у зеркала, окружённого круглыми белыми лампочками. Девушка, занятая своей красотой, не заметила меня, поэтому я решил немного оглядеться, чтобы оценить обстановку.

Мне ещё никогда не приходилось видеть таких больших гримёрных. Здесь была даже собственная сцена. И был огромный, просто гигантский гардероб. Его двери-купе оказались распахнуты, и я увидел ряды висящих платьев, будто в модном женском бутике. А у дальней стены гардероба навалены горы игрушек и всевозможных подарков.

— Роман? — удивилась Катерина, заметив моё отражение в зеркале, и, повернувшись, спросила: — Что вам нужно?

— Всего лишь хотел увидеть вас, — проговорил я, дрожащей рукой достал заветный листок и с трудом развернул его. — Я тут написал…

— Ах, вот в чём дело, — сказала девушка, покосившись на лист, и улыбнулась. — Ну, читайте!

Я прокашлялся, ещё немного помял лист и начал:

— Я буду писать для тебя

И в стихах, и в песнях, и в прозе.

Ты — муза, ты даришь слова,

Словно дождь поцелуи розе.

Я буду писать о том,

Как увидимся мы на рассвете.

Как прикрою тебя зонтом,

И минует нас зной и ветер…

Я на мгновение оторвал взгляд от листа и увидел задумчивое лицо Катерины. Она будто прикидывала, как мой главный редактор, сколько можно заплатить за этот стих.

— Как обнимемся жарким взглядом,

Жарче самого сильного лета!..

Как сладостным ароматом,

Зазвенит бутон…

— Ясно, — сказала певица и, не дослушав, отвернулась к зеркалу и начала поправлять причёску.

— Я написал это для вас… — растеряно проговорил я, так и не дочитав.

— Я понимаю, — сказала Катерина, нанося на губы алую помаду.

— Мне хотелось бы…

— В тот вечер я просто подумала, что вы детектив, — произнесла Катерина. Она так и не повернулась, но я всё равно видел её лицо, отражавшееся в гримёрном зеркале. — Я ошиблась, — продолжила девушка, подкрашивая тушью ресницы, — А всё остальное было обычной вежливостью. Простите.

— Но… — вырвалось у меня, а певица тем временем щёлкнула колпачком туши, завершая макияж.

— Но мне пора на сцену, — подхватила она, резко развернувшись, и направившись к двери. Ткань её алого платья чуть развевалась, высокие шпильки цокали по старому паркету. Вдруг она остановилась в двух шагах от меня, так что я ещё не успел отступить, освобождая ей путь к двери, и произнесла: — Следующую песню я посвящаю вам. Ещё никому не удавалось попасть ко мне в гримёрную. Надеюсь, с Александром всё в порядке? — Она рассмеялась, задрав голову и прикрыв рот рукой, и я всё-таки отступил, пропуская даму к двери — мимо пронёсся кружащий голову аромат духов. Когда дверь отворилась, я увидел взволнованное покрасневшее лицо Сашки и его больные, но всё же горящие глаза.

— Прошу, миледи, — просипел он, также отступая.

Девушка кивнула ему и (о, Господи!) обернулась и игриво подмигнула мне.

По коридору зацокали быстрые каблучки, из зала донёсся звон оваций.

— Вот это девушка… — сказал Сашка, всё смотря в коридор, где только что прошла певица. — Тебе крупно повезло, дружище.

— Если бы, — вздохнул я. — Ещё всё так смутно, так неизвестно…

Она обозналась. Перепутала меня с детективом. И почему я понял это только тогда, когда сказала мне всё прямо в глаза, ведь было известно с самого начала… Решил, что в тот вечер она хотела со мной познакомиться? Что заметила то, как смотрю на неё поющую, то, как лихорадочно что-то записываю, и влюбилась? Бред. Полный бред.

Почему меня всегда тянет к шикарным девушкам? Возле них мужчины — словно мотыльки вокруг лампочки… И на меня, мотылька, такие дамы естественно не обращают никакого внимания.

Из «Авеню» я вышел раньше обычного. Не стал слушать пение Катерины. Промозглый ветер сбил мои волосы, и я вспомнил о забытой в гардеробе шляпе. Решив не возвращаться, поднял воротник пальто, вставил в зубы трубку и, глубоко засунув руки в карманы, побрёл к ближайшей станции метро.

Мой путь из ресторана до дома всегда один: от станции «Площадь памяти» до «Первомайской» по фиолетовой ветке и далее до «Дома обороны» по зелёной. Всего четыре станции и десять минут пути, считая пересадку. Но сегодня на пересадочной станции я не дождался состава. Иногда бывает такое: появляется желание изменить что-то в привычном жизненном ритме. Особенно когда очарование чем-то прекрасным вдруг превращается в обычную глупость и недоразумение. И вот, поддавшись этому порыву, я шагнул к эскалатору, ведущему вниз на улицу.