Развод: Я стала другой
Шрифт:
А главное… зачем она у Дмитрия?
— Что это значит? — Голос дрогнул, дыхание сбилось. Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не дать панике взять верх. Взгляд метнулся к Анне Сергеевне, цепляясь за неё, как за единственную ниточку, способную удержать от падения.
Но она… она тоже была потрясена. В глазах — растерянность. Не ожидала. Не была готова.
— Я… я не знаю точно, — голос её звучал тихо, почти безжизненно, как осенний лист, круживший в пустом дворе под резкими порывами ветра. — Но, ты же знаешь, как он умеет… Он всегда был мастером манипуляций. Дмитрий хочет заставить тебя сомневаться.
Выбор между прошлым и будущим.
Земля под ногами пошатнулась. Всё вокруг потускнело, словно мир начал медленно гаснуть, теряя краски, как старая выцветшая фотография. Дмитрий… Этот человек, этот кошмар, который должен был остаться в прошлом, но упорно тянул свои цепкие пальцы в мою жизнь. Он всё ещё пытался держать меня в своих тисках, даже из-за решётки.
Но почему Михаил?
Почему именно сейчас?
— Он не может… не может так просто всё разрушить, — голос прозвучал глухо, почти неузнаваемо. — Я не позволю ему.
Но… почему Михаил?
Анна Сергеевна тяжело выдохнула. Опустила плечи, словно её накрыло чужой болью.
— Потому что ты доверяешь ему, — слова прозвучали тихо, почти беззвучно, как если бы она боялась их произнести. — И потому что он знает… что именно это тебя сломает.
После встречи с Анной Сергеевной ноги сами несли домой, но внутри всё было странное, тяжёлое, будто воздух вокруг стал гуще. Пальцы судорожно сжимали фотографию, но, сколько ни смотрела на неё, ничего не менялось. Ответов на бумаге не появлялось. Только глухое чувство тревоги, растекающееся по телу, как разлитый чай по скатерти.
Дома сразу стало ясно — дети почувствовали, что что-то не так. Катя, всегда чуткая, сразу насторожилась. Глаза прищурила, голову чуть наклонила — точно так же смотрит, когда замечает что-то подозрительное, но пока не решается спросить напрямую.
— Мама, что случилось? — Голос тихий, осторожный, будто боится спугнуть ответ.
Заставить себя улыбнуться оказалось сложнее, чем ожидалось. Губы дёрнулись, но тяжесть с плеч не ушла.
— Ничего, зайка, — сказала как можно мягче, стараясь придать голосу лёгкость. — Просто устала. День тяжёлый, много всего.
Но Катю не проведёшь. Она видела насквозь. Видела, что глаза не смеются, что плечи напряжены, что пальцы продолжают мять проклятую фотографию. Не стала больше спрашивать, но её взгляд… В этом взгляде была забота. Тепло, смешанное с тревогой.
А в груди тем временем сжималось что-то неприятное. Горло стягивало, как будто кто-то туго завязал там невидимую верёвку. Дмитрий снова появился в моей жизни. Зачем? Почему именно сейчас? Что он хочет? И главное — с какого перепугу решил, что имеет право?
Чуть позже встретилась с Михаилом. Захотелось свежего воздуха, простора — решили прогуляться в парке. Там всегда было спокойнее, тише, будто сам воздух чище, легче. Высокие деревья склонялись над аллеями, редкие прохожие неспешно бродили, наслаждаясь вечером.
Пока шли, рассказала ему про ту самую фотографию. О том, как она стала грузом, который давит на плечи, не даёт вздохнуть свободно. О том, как страх поселился внутри и никак не хотел уходить. Михаил слушал внимательно, с таким выражением, будто старается понять каждое
слово, каждую эмоцию. Ни разу не перебил. А потом просто взял за руку — крепко, но бережно, как будто хотел передать мне свою уверенность, своё спокойствие.— Ты не должна бояться, — его голос был мягким, но твёрдым, словно тепло, которое проникает в самый холодный уголок души. — Это всего лишь попытка запугать. Дмитрий видит, что ты счастлива, и это его злит. Теперь он делает всё, чтобы разрушить это. Он всегда так поступал.
Сердце сжалось. Эта мысль звучала слишком правдоподобно.
— Но как он узнал? — голос предательски дрогнул. Грудь сдавило, будто вокруг вдруг стало слишком мало воздуха. — Как? Что он теперь хочет? Почему просто не оставить нас в покое?..
Михаил замер. Глаза его потемнели, в них вспыхнуло что-то твёрдое, несгибаемое.
— Мы не можем позволить ему управлять нашей жизнью, — в этих словах была железная уверенность. — Ты выбрала быть со мной. Это твой выбор. И никому ничего объяснять не нужно. Мы будем вместе. Несмотря ни на что.
Эти слова пронзили меня, разогнали холодный страх, который прятался внутри. Будто тьма, что цеплялась за мою душу, начала отступать, медленно растворяясь в свете. Больше не хотелось бояться. Не хотелось прятаться. Хотелось жить. Хотелось быть счастливой. Хотелось быть с ним. И это было моё право.
Через несколько дней жизнь начала обретать новую форму. Уже не казалось, что каждое утро — это борьба, а вечер — очередная тревожная глава в бесконечной истории выживания. Вещи постепенно находили свои места, а сердце начинало верить, что теперь всё будет иначе.
Михаил, как всегда, был рядом. Надёжный, терпеливый, с той бесконечной заботой, которая всегда согревала. Даже когда усталость наваливалась, он продолжал помогать, укладывал вещи в коробки, шутил, чтобы разрядить обстановку, обнимал, когда видел, что в глазах снова появляется тень.
Дети, напротив, фонтанировали энергией. Им казалось, что это всё — приключение. Новый переезд, новые стены, новые возможности. Они бегали по квартире, смеялись, наперебой обсуждали, кто где будет спать, и даже спорили, какие игрушки поедут в первой очереди. Их радость была заразительной, и, несмотря на усталость, внутри всё теплом разливалось.
И вот, когда показалось, что кошмар остался позади, всё рухнуло.
Вечер был тёплым, уютным. На кухне пахло чаем и выпечкой, за окном уже опустился сумрак. Михаил с детьми что-то обсуждали, их голоса перемешивались со звуками посуды. В этом был какой-то особенный, семейный ритм, от которого на душе становилось спокойно.
А потом раздался стук в дверь.
Глухой, уверенный. Не робкий, не случайный — требовательный.
Я вздрогнула. Пальцы сами собой крепче сжали чашку, холод прошёлся по спине. В груди сжалось нехорошее предчувствие, хотя разум ещё пытался убеждать, что это просто глупости.
Осторожно подошла к двери, открыла.
На пороге стоял мужчина.
Строгий костюм, безукоризненно выглаженный. Лицо — будто высечено из камня, резкие черты, напряжённая линия губ. И глаза… Эти глаза сразу же врезались в сознание. В них не было ни злобы, ни страха, ни раздражения — только стальная решимость и что-то ещё, непонятное, давящее.