Развод: Я стала другой

— Ты не думала, что нам стоит уйти отсюда? — спросил Михаил, подходя ко мне, его взгляд был полон тревоги. — Слишком рискованно оставаться.

Я посмотрела на него, пытаясь найти хоть какой-то намёк на спокойствие. Но, как всегда, он был прав. И всё же, я не могла просто так взять и уйти.

— Уйти куда? — ответила я тихо, но с решимостью, которая сама пугала меня. — Мы останемся. Мы не можем просто бегать.

Всё, что я чувствовала в тот момент, было похоже на бой, который я не начинала, но уже проигрывать не собиралась.

* * *

На следующее утро сон ещё крепко держал в своих объятиях, но что-то вывело из дремоты. Глухие, неритмичные шаги, доносящиеся снаружи, ломали тишину, как разбитое стекло. Звуки были слишком тяжёлыми, слишком осознанными — не просто ветер, не случайный хруст ветки под лапой какого-нибудь зверя.

Нахлынула тревога. Горячая, липкая, как разлитый мёд, затекла в грудь. Одеяло вдруг показалось щитом, хотя от кого или чего оно могло спасти? Всё равно крепче сжала его пальцами, как будто ткань могла спрятать меня от опасности.

Тихо, стараясь не издать ни звука, прокралась к окну. Сердце колотилось в груди, словно просило свободы. Глаза долго всматривались в сумрак между деревьями, пока не заметили движение. Фигура. Тень, скользящая между стволами. Ветер слегка раскачивал ветви, и тень будто размывалась, становясь то больше, то меньше.

Кто? Охрана? Нет, не похоже. Слишком осторожно движется. Или, наоборот, слишком целенаправленно.

— Михаил… — Голос едва вырвался, похожий на треск сухой ветки. Дрожащими пальцами тронула его за плечо, осторожно, но настойчиво. — Там кто-то есть.

Он проснулся сразу, будто и не спал. В глазах мгновенно поселилась тревога. Тёмные, настороженные, они сверкнули в полумраке. Не говоря ни слова, он поднялся и шагнул к окну.

Я замерла рядом, ощущая, как его дыхание стало глубже, медленнее. Глаза Михаила метались по ночному пейзажу, будто пытались разобрать что-то, чего ещё не видела я.

— Может, зверь, — пробормотал он.

Но голос его был слишком напряжённым. Слишком неуверенным.

— Или… Дмитрий… — еле слышно выдохнула я.

Михаил вздрогнул.

Воздух в комнате вдруг стал холодным, колючим. Невидимая рука сомкнулась на горле, не давая сделать следующий вдох. Если это Дмитрий… Если он нашёл нас…

Никакое одеяло не поможет. Никакие стены не защитят.

Это уже не просто ночь.

Это охота.

* * *

День тянулся мучительно долго. Казалось, тишина стала живым существом — плотной, удушающей, наползающей со всех сторон. Даже часы, обычно отмеряющие время равномерным тиканьем, сегодня, казалось, решили затаиться. Мы не шевелились без необходимости, не зажигали свет, не подходили к окнам. Даже дыхание казалось слишком громким, а каждый случайный звук — предвестником чего-то страшного.

Дети тоже чувствовали это. Они не капризничали, не бегали по дому, как обычно, а сидели, прижавшись друг к другу, испуганные и молчаливые. Их взгляды постоянно искали наши, полные немого вопроса: что происходит? Почему так тихо? Почему вы боитесь? Но мы не могли дать им ответ. Не могли показать, насколько сами напуганы.

Снаружи что-то шуршало. Вдалеке хлопнула дверь. Или это был выстрел? Никто не знал точно. Напряжение скапливалось в воздухе, словно грозовая туча перед бурей.

А потом раздалось это.

Смех.

Глухой, приглушённый расстоянием, но такой знакомый, такой узнаваемый.

Холод пробежал по спине.

Это был он.

Он играл с нами. Наслаждался моментом. Растягивал страх, как паук растягивает паутину, в которую уже попалась жертва.

Вечер опустился, а вместе с ним пришло ощущение, что так больше нельзя.

— Мы не можем просто сидеть и ждать, — выдохнула, наконец, не выдержав, голосом, который звучал куда тверже, чем я себя чувствовала.

Мы сидели с Михаилом на кухне, в полутьме, и тени от редких проблесков уличных фонарей тревожно дрожали на стенах.

Он посмотрел на меня. Лицо напряжённое, будто высеченное из камня, но глаза… В глазах был страх. Такой же, как у меня.

— Что ты предлагаешь? — тихо спросил он.

Голос у него дрожал. Совсем чуть-чуть.

Я сглотнула, пытаясь унять ком в горле.

— Нам нужно остановить его. Пока не поздно.

* * *

Следующее утро не принесло ни облегчения, ни ясности. Наоборот, тревога только усилилась. Ночью почти не удалось сомкнуть глаз — мысли роились в голове, сцепляясь друг с другом, как цепи, сковывая движения, мешая дышать. Всё тело налилось свинцовой тяжестью, будто за ночь на плечи взвалили лишний груз.

Тянула рука к телефону. Анна Сергеевна. Если кто и знал, что творится в голове у Дмитрия, так это она. Дрожащими пальцами нашла её номер, несколько раз провела по экрану, пытаясь собраться с духом. Наконец решилась — вызов. Один гудок, второй.

— Екатерина… — Голос был глухим, уставшим, как будто она уже заранее знала, зачем я звоню. — Я понимаю, что ты хочешь спросить.

По спине пробежал холодок.

— Он действительно…? — Слова застряли в горле.

— Да, — тихо, но отчётливо произнесла она. — Дмитрий на свободе.

Глухой стук сердца заглушил всё остальное. Будто пол под ногами провалился.

— И он… Что он собирается делать? — Голос дрогнул, а вместе с ним и воздух в комнате.

Анна Сергеевна замолчала. Этот короткий момент тишины оказался страшнее любых слов. Когда она заговорила снова, голос её был ровным, но в нём звенело что-то холодное, окончательное.

— Он хочет заставить тебя сделать выбор.

— Какой… выбор? — прошептала я, хотя и так уже знала ответ.

— Между прошлым и будущим. Между ним и Михаилом.

Ледяной кинжал пронзил грудь. Стало трудно дышать. В висках запульсировала кровь. Дмитрий… Он всегда умел так — выстраивать шахматную партию, оставлять только два пути, не оставляя ни одного по-настоящему правильного.

Выбирать? Как? Среди этих двоих? Среди этих двух жизней?

* * *

К вечеру в доме повисла тревожная тишина. В воздухе будто застыл тяжёлый, липкий страх, невидимой сетью опутавший стены. И вот—стук. Глухой, размеренный, словно кто-то не торопился, но знал, что мы внутри.