Реабилитация

– А мы?

– А “нас” нет.

Сталь в моем голосе, практически порола окружающее пространство, но единственное чему меня научила жизнь - защищаться. Даже от тех, кого любишь.

– Какая ты милая, девочка!

Тон, каким это было сказано, окончательно выбил пробку моего терпения. Звонкая пощечина, опалила не только мою ладонь, но и его лицо.

– Я тебе не девочка, - ткнула я ему пальцем в грудь, - проваливай отсюда!

Я думала, он меня в ответ ударит, столько ненависти отразилось на его лице, но парень быстро взял себя в руки.

– Ты жестока.

– Я прямолинейна, это другое.

– Ты жуткая лгунья, Виктория! Ты лжешь себе, родным, а знаешь что главное - себе!

Ладонь все еще жжет, но уже становится стыдно, за то, что я распустила руки. Я редко теряла контроль, и это всегда катастрофически заканчивалось.

– Извини, это было лишним, - указываю на его алеющую щеку.

– Тебе полегчало?

На самом деле, да. Но сложно было признаваться в своей внутренней жестокости. Самое ужасное, разглядеть монстра не в ком-то, а в себе самой.

– Егор, тебе пора.

Остаться одной! Все чего мне не доставала все это время. Запереться на тридцать три замка и сделать вид, что я уехала, улетела в космос, да, в конце концов, умерла. Да, только не появляться на людях.

– Вот и все?

– Все, - киваю я головой.

На душе не просто кошки скребут, на душе атомные взрывы грохочут, один опережая другой. Но все что мне остается отпустить из жизни человека, способного перевернуть ее с ног на голову. Слишком велика, возможность рискнуть всем ради того, чего нет.

– Как скажете, Виктория Юрьевна. Меня учили, слушаться врачей.

Дверь в квартиру хлопает, созвучно еще одному атомному взрыву у меня внутри. Взрыву, разносящему боль, и металлические щепки, пробивая грудь и ребра навылет.

– Так нужно, - шепчу себе под нос.

В голове вдруг становится до странности пусто. Ровно так и на атомных равнинах души. Прибираю привезенные вещи, замечаю пару тройку тех, что впопыхах забыл Егор. Аккуратно складывая, впихиваю в дальнюю полку комода, там им самое место, так же как и воспоминаниям на дне кратеров души.

Переодевшись в теплых белый халат, принимаю ванну с пеной, готовлю себе яичницу с беконом, под ритмы расслабляющих мелодий из приемника. Все так, каким и было, всего полгода назад - предсказуемым, размеренным, безопасным….

Это все, чего мне сегодня хотелось - безопасности.

Почувствовать себя в ладу с собой. Верно, говорят, дом там - где твое сердце. Мое нуждалось, в ощущении покоя. Слишком часто мою жизнь сотрясало чужое горе, беды и старуха смерть. По сути своей, я была запуганным щенком, запрятавшимся в будку.

Маленькой девочкой, возомнившей себя, супергероем, да вот только быстро исчерпавшей запас сил. Это только в фильмах, можно было воскрешать людей, всегда имелся добрый волшебник, способный предоставить вам второй шанс. В жизни же, было все и сразу – набело.

Если ты умер, то это означает лишь одно – твои кости грызут червяки, а твою семью сотрясают ужас потери и страдания.

И никаких вторых шансов.

Нельзя переиграть финал, или попросить еще один дубль. Причиняя боль, ты причиняешь ее, без права возврата. Ты впечатываешь гвозди в чье – то сердце, навсегда.

– Жизнь….

Комкаю пальцами подушку, и глубже зарываюсь в одеяло. Маленькие прозрачные капельки, делают мокрым белый материал, а я так и не могу понять, что это мои слезы….

Глава 28.

Надо просто жить. Баловать себя вкусным, строить семью или не строить, делать карьеру или не делать, уезжать в другие страны, читать красивые книги, ходить босиком по весенней траве, собирать полевые цветы, булькать лимонадом через трубочку и временами поворачиваться задом к стереотипам общества.

Эльчин Сафарли.

– Да, нет, же!

Заорала я во все горло, видя как мой коллега, пытается поставить Егора на коньки. Пожилой мужчина, порекомендованный Василием Геннадьевичем, уже который час пытался не допустить смертоубийства. И не допустить того, чтобы мой многомесячный труд пошел с молотка.

– Вы что не видите, под каким наклоном он ногу ставит?

Да, все же командные мероприятия, не мой вид «спорта», я лидер и не терплю возражений. На свой пристрастный взгляд, мне виднее, что с ним делать.

– Дайте мне коньки!

– Вик?

Попытался возразить мне Егор, едва ли не первые слова, что он произнес, после вчерашней ссоры. Лед нам выдали на пару часов, и то лишь после того, как Вознесенский и Макеев, подняли свои связи.

– Ты уверена?

Ах, если бы! Но падать в грязь лицом не хотелось, а контролировать тренировку другим путем, возможности не было.

– Лучше шнуруй, а то подвернешь.

Вот поломать свои две целые ноги в мои планы не входило, но я твердо сделала шаг на лед. Когда – то в детстве, когда еще родители были вместе, они водили меня зимой на каток и, держа за две руки, учили скользить. Те времена прошли, девочка сильно выросла, а вот страх, потерять почву под ногами, остался жить во мне.

– Вик.

Егор попытался заскользить ко мне, но я резко выставила вперед руки.

– Если я буду падать, наврежу и тебе! Так что держись подальше.

Все дружно заржали, а у меня так дрожали колени, что проще было добраться до Егора на четвереньках. Я понятия не имела как, но жизненно необходимо было вернуть Егора в команду, потому что только при взгляде на ледовый стадион, его глаза светились жизнью. Чтобы человек увидел цель, его нужно поманить мечтой.

– Егор, как нога?

Сделав поворот на коньках, парень плавно отвернулся от меня.

– Василий Геннадьевич, Андрей Сергеевич, вы можете пойти отдохнуть, я сама справлюсь.

Мешков, новый тренер Егора попытался возразить, но Василий Геннадьевич, очень понимающий и мудрый человек, увел его прочь. Заниматься с Егором один на один, было привычнее и для него и для меня.

– Егор, еще раз. Как сильно болит нога?

Парень отдалялся все дальше, а я так и скользила на месте, боясь сделать шаг и сломать себе позвоночник.