Реабилитация

Впервые я замечаю на вечно моложавом лице Алекса морщины, прорезывающие его лоб.

– А что если мне этого будет достаточно?

Я действительно начинала задыхаться в этих стенах, в этом городе, в этом невероятно давящем мире.

– Сейчас, да. А что будет потом Алекс? Медленно, но верно мы станем ненавидеть друг друга. Ты станешь уставать, вечно выжимать из меня чувства, а я устану от твоего недовольства?!

Корсаков пытается выдать что – то наподобие улыбки, но у него это плохо получается.

– Когда ты успела стать такой умной, маленькая?

Я решила промолчать. Мой ум здесь не причем, скорее инстинкты самосохранения включились.

– Вик, не беспокойся, я остаюсь здесь. И обид между нами не будет. Мне просто нужно было узнать, что ты чувствуешь по этому поводу.

Врет. На дне его глаз затаился упрек. Эту преграду нам уже не преодолеть. Я давно начала терять его, а сейчас только добавила катализатора в химический процесс наших чувств.

– Маленькая?

– Что?

– Ты просто знай, я горжусь тобой.

Он ушел, а я так и осталась сидеть маленьким пятнышком в огромной комнате. Мне не хотелось ничего на свете, не хотелось даже дышать. Голова болела жутко, в висках стучало, от пережитых эмоций начало подташнивать, в глазах двоилось. По щекам потекли не прошеные слезы. За всю свою жизнь я плакала меньше раз, чем за последние пару месяцев.

Корсаков вернулся в комнату, без стука открыв дверь, и за пару шагов преодолев расстояние до меня, протянул пухлый белый конверт. На котором не было не адресата не марок.

– Вот, прочти.

А потом, поцеловав меня, куда - то в висок, так же быстро вышел.

В конверте лежали мои документы – аттестат, дипломная работа, характеристика подписанная Вознесенским Николаем Константиновичем - главным врачом государственной больницы номер восемь, выписка из карт Егора Щукина и характеристика Соколова Игоря Дмитриевича. А главное, в конверте лежала подписанная путевка моего направления на курсы повышения квалификации в Германию. Полугодовая мечта, любого врача реабилитолога.

Не веря своим глазам, я еще раз просмотрела бумаги. Вне всякого сомнения, Корсаков проворачивал все это за моей спиной, даже с Соколовым договорился, что в принципе было невозможным, но Алекс умел убеждать.

– Боже!

Вырвался из моей груди стон. Отправление через две недели. Корсаков точно знал, что здесь с ним я не останусь, но и видимо мое возвращение, он считал шагом назад. И раз, Вознесенский подписал, то он был того же мнения.

Быстро разблокировав телефон, я поднесла его к уху.

– Да, Вика?

Раздался на том конце связи голос учителя.

– Николай Константинович, пришли бумаги из Германии, меня берут!

Завизжала я.

– Я в тебе и не сомневался, девочка моя, поздравляю!

Я подскочила на месте и волчком закружилась по комнате. О таких перспективах, я даже не мечтала.

А потом я запуталась ногой в ворохе своих же не собранных вещей, и это вернуло меня в действительность.

– Я не могу поехать.

– Лечение Егора Щукина может продлить любой врач нашей клиники, Вика. Могу даже я, не беспокойся об этом.

Все сразу и без слов понял, Николай Константинович.

– Мне нужно подумать, спасибо вам.

Отключившись, я уже знала, какой стороной упадет подброшенная монета в мою раскрытую мной ладонь.

Глава 25.

Хватит проводить время с мужчинами и женщинами, которых мы не любим. Одиночество смеется над теми, кто прячется от него в иллюзиях. Все равно вернемся к нему рано или поздно, разочарованные до последней капли крови.

Эльчин Сафарли “Мне тебя обещали”

Передо мной на столе лежало три симметрично разложенные папки. В одной из них, документы по Егору Щукину, в другой – направление на повышение квалификации и билет до Берлина, в третьей договор по оформлению на работу в эту клинику.

Несколько часов назад, я звонила матери и наслушалась от нее очень много не лестных слов о том, что я глупая влюбленная девочка и ничего не смыслю в жизни. Ее можно было понять, ведь нелегко ей пришлось растить меня без отца, и мужчинам она потому и не доверяла. Мнение матери, что мне не раздумываю нужно ехать в Германию, и не сметь думать о мальчике хоккеисте!

Перелистываю то одни то другие бумаги, понимая, что никто не поможет вам сделать правильный выбор, кроме вас самих же.

Удивительно устроен мир, вам открывается парадная дверь, а приходится выходить в окно.

В дверь моей комнаты постучались, и вошел Егор, это я его пригласила.

– Твоя комната?

В недоумении обводит парень взглядом мою спальню. По понятным причинам он здесь не частый гость.

– Да, проходи.

Щукин все еще плохо держался на костылях, но уже то, что он мог ходить хотя бы так, вселяло в нас надежду.

– Что - то случилось?

Мне бы и самой хотелось знать, что вдруг случилось с моей жизнью, за все последнее время. Но ответа на этот вопрос у меня не было, потому я лишь нервно затеребила подол фиалкового платья.

– Смотри, - я указала рукой на три коричневые папки на столе, - когда – то ты просил меня рассказать, что меня волнует. Ответ вот здесь.

По растерянному выражению лица парня, было предельно понятно, что он ничего не понимает во всей прочитанной им информации.

– Но все эти билеты на твое имя и на них одна и та же дата. Мне что необходимо лететь в Германию?

Святая простота, я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Тебе нет.

– Не понял?

Черт, ну почему я не была столь наивна в его возрасте. Парень, почти ангел.

– Билет только у меня. Я могу улететь на учебу в Берлин.

– То есть без меня?

На долю секунды мне показалось, что билет я целым вижу в последний раз, и Егор его порвет. Но взяв себя в руки, парень лишь слегка смяв его, положил назад в папку и с хлопком закрыл ее обратно.

– Да.

– И ты, разумеется, полетишь?