Реабилитация

Глаза вместо привычно голубых, от злобы стали почти синими. Сейчас парень выглядел старше, а быть может, я просто не замечала перемен, которые в его жизнь внесла вся эта боль и испытания.

– А ты бы полетел, если бы тебе предложили играть в высшей хоккейной лиге?

– Причем здесь, ВХЛ?

– Это равнозначные понятия, так ответь.

– Смотря, что бы это значило для меня и тех, кто мне дорог.

– То есть были бы вещи, что могли помешать этому? Ведь это вся суть твоей мечты.

– Да.

Легко так говорить, когда это лишь возможная вариация твоего будущего, а не жизненно важное решение – здесь и сейчас.

– Это действительно равнозначно ВХЛ?

Киваю, в подтверждение его слов.

– Тогда, я сейчас типа должен сказать тебе, что рад за тебя, и ты должна поехать?

Никак не реагирую, просто потому, что не знаю ни того, зачем показала ему эти бумаги, ни тем более как он должен на это реагировать.

– Или ты хочешь остаться работать здесь?

Похоже, вариант с тем, что я уеду с ним в родной город, не рассматривается им, как возможный.

Подхожу к папкам, и резко открыв две из них, в клочья рву билет в Германию и контракт на работу в этой клинике.

Егор следит взглядом за тем, как белая шелуха порванных листьев сыплется к нашим ногам. Вмиг мне все кажется таким простым и понятным. К чему мне повышать квалификацию, если я и душевной теплотой, могу поставить людей на ноги и тому есть множество примеров. К чему работать в месте, которое хоть и прибыльно, но противоречит всем моим нормам морали?

А еще….

Пожалуй, самое главное, нельзя врать себе самой, в том кого именно любишь. Видимо, это страшный грех и за это Бог наказывает нещадно.

– Я скучаю по дому. И потом! Помнишь пари? Я ставлю тебя на ноги, ты меня на коньки.

Парень улыбается так, что у меня дух захватывает.

– Ты сумасшедшая!

Улыбаюсь ему в ответ. Именно так я и добивалась всего того чего хотела, я не шла в разрез сама с собой.

Я пытаюсь хоть на секунду, взять над собой контроль и не тянуться к парню на столько, чтобы между нами сохранялось хотя бы подобие приличного расстояния.

– Вик, не надо.

Почему – то, он сам отстраняется, подхватив костыли, отшатываясь от меня и моих губ.

– Что?

Я даже не успеваю обидеться, просто не понимаю, почему он ведет себя так.

– Потом ты пожалеешь, вновь убежишь. Да, кто знает, возможно, и уедешь в другую страну. Давай, пока не будем предпринимать никаких решений, для нас хватит и тех, что ты уже геройски совершила.

Тон его голоса показался мне издевательским, но я стерпела и смолчала. Парень был прав, я могла действовать импульсивно, а потом спасаться бегством.

– Ты прав.

И сама делаю шаг в сторону. Под ногами грязь, папки тоже летят со стола. Там на полу им и место. Поразительно, но в этом мире и вправду, не все можно купить. И даже самые серьезные предложения меркнут, если в ход вступают чувства.

– Корсаков едет с нами?

– Нет, он остается здесь.

– Это он все устроил для тебя?

Пора переставать относиться к парню, как к ребенку, он удивительно чуток в своих суждениях.

– Он.

– Он любит тебя.

Развитие этой темы вновь звенит болью по телу. Неужели поступив так, стоит задать себе вопрос – а готова ли я окончательно расстаться с Алексом?

– Любит.

– Ты все еще переживаешь из – за, этого?

– Егор, не усложняй. Если даже мне придется идти пешком в сторону дома, то я это сделаю. Но не стоит делать мне больно и говорить об Алексе Корсакове, Хорошо?

– Ладно, я пойду собираться.

А в самых дверях.

– Я не ожидал, Виктория Юрьевна. Вы действительно, не предсказуемы.

Глава 26.

Многоточие — следы на цыпочках ушедших слов.

Владимир Набоков.

Мы втроем стояли на вокзале, и я искренне благодарила Бога за то, что сюда мы прилетели путем аэрогоспиталя, а отсюда мы уже возвращаемся сами. Пусть и в сопровождении костылей и полной аптечки лекарств.

– Доедете, позвони, хорошо?

Я во все глаза смотрела на Александра, пытаясь впитать в себя, каждую черту его лица. Никто не знает, когда мы увидимся в следующий раз.

– Конечно, Алекс!

Я встаю на цыпочки и крепко его обнимаю. Кажется, даже хрустят его кости, но мужчина не отстраняется, а еще крепче прижимается в ответ.

– Если бы я мог, я бы оставил тебя здесь, маленькая.

Шепчет он мне на ухо, а я вся дрожу от этого. Сзади нас кашляет Егор, в глазах парня понимание, но даже осознавая факт, что я выбрала его, а не Корсакова, не отнимает того факта, что объятия наши не дружеские.

Цепляюсь за воротник его свитера и заглядываю в глаза.

– Алекс, когда тебе надоест эта столичная жизнь, поклянись что вернешься?

Он не клянется и вообще ничего не отвечает, но вкладывает в мою руку сложенный в несколько раз лист и крепко целует в губы. Я запомню этот вкус навсегда, слегка горьковатый, с ментолом. Его язык шершавый и дерзкий, а мне на какое – то время становится так хорошо, что я обо всем забываю.

– Иди!

Корсаков подталкивает меня к входу в вагон и спустя считанные минуты, двери автоматически закрываются. Я перестаю видеть его голубые глаза.

Егор смотрит осуждающе, но сейчас мне нет до него дела. Порой так сложно, слушать мозг и отключать тело. В кулаке все еще зажата записка, и она становится почти влажной от моей вспотевшей ладони. Тамбур пуст, мы будем ехать вдвоем. Егор приваливается к стене и, подперев себя с обеих сторон подушками, вынимает из рюкзака ноутбук. Из его наушников доносится музыка, ею парень отгораживается от меня, и я рада этому.

Разворачиваю листок, и так же как парень, привалившись к стене, с противоположной стороны, начинаю пробегать глазами текст.

«Маленькая, не суди строго, писал на скорую руку, потому что понимал, что в лицо тебе сказать всего этого не смогу. Всегда помни, что ты самый удивительный человечек в моей жизни! После гибели родителей, мне было искренне плевать на весь мир. Когда то, ты говорила, что ты чувствовала то же, после того как отец бросил вас. Ты Волкова, была сильной и до встречи со мной, и это я стал сильнее, заряжаясь твоими чувствами. Ты можешь отопить весь мир, если захочешь, малышка.

Я не смог бы тебя забыть, даже если бы мне удалось воплотить все мечты в жизнь. Я остаюсь в Москве, но лишь до той поры, пока ты не позовешь.