Реабилитация
Шрифт:
Через силу натянула на себя спортивный костюм и, сложив хирургичку в пакет, перевязала волосы лентой.
– Я готова.
Алекс лишь кивнул головой и продолжил болтать по телефону. Выражение лица у него было озадаченным, и я не решилась его перебивать, тихо устроившись в кресле. По обрывкам его фраз я поняла, что говорил он с Вознесенским и мужчины явно спорили.
После того, как Корсаков отключился, и как ни в чем не бывало, подхватил свою сумку с пола, направился на выход.
– Алекс, о чем говорили?
– Подслушивать не хорошо, котенок!
Нахмурилась.
– Алекс.
– Ок. Вознесенский, не доволен, что я не смог уговорить тебя поехать в Берлин.
Выдохнула. Все живы, здоровы, а значит, все остальное можно пережить.
– Алекс, ты же не моя нянька. Я вполне адекватна, для того чтобы принимать решения самостоятельно.
Корсаков посмотрел на меня так, будто сильно сомневался в моих последних словах, но благоразумно решил промолчать.
– В любом случае, не обижайся на него. Николай Константинович, любит тебя.
– И тебя. Сколько раз он уже пытался нас свести? Ведь за этим он послал тебя в Москву?
– Догадливая ты моя, пошли!
Очутиться спустя почти полгода в родной больнице, было не более чем, приятно. Я скучала по персоналу, по атмосфере, да даже по самому зданию из желтого кирпича. Поприветствовав всех и старательно выслушав негодование Николая Константиновича, я просто радовалась тому, что он был рядом. Мой второй отец, человек способный своей добротой и мудростью, поставить мой раскаленный мозг на место.
– Ну что ж, поругал, а теперь похвалю. Ты очень выросла в профессиональном плане, девочка моя. Я получил твой отчет о проделанной работе, и я очень – очень доволен тобой. Признаться, только я и верил, в то, что ты поднимешь Егора.
– Спасибо.
Я сидела на диванчике в ординаторской, и не знала ни куда деть себя, ни о чем со всеми ними говорить. Выпав на полгода из обоймы, слаженного коллектива, я только теперь осознавала, как тяжело работается этим людям. Старое оборудование, порванный и перемотанной синий лентой телефон в ординаторской, выбоины в полу. Картина была поистине плачевной, и так будет оставаться и всегда. Спонсоров у нас не было.
– Что не тот уровень?
Обиды в голосе Вознесенского не было, скорее сухое понимание происходящего.
– Нет, что вы!
– Вика, приезд сюда, шаг назад. И ты моя девочка, это все острее понимаешь, - он морщинистой рукой, берет мои пальцы, и пытается унять внутреннею дрожь, - почему ты вернулась, только начистоту?
Смотря в его голубые, слегка слезливые от старости глаза, я испытываю прилив неимоверной нежности и благодарности этому человеку. Если бы у меня была дочь, как бы я реагировала, на ее отказ от лучшей жизни?
– Я влюбилась в Егора.
– На столько, что это оттеснило твою мечту?
«Я женат, и ради любимой женщины оставил бы все». Всплыли в памяти слова Макеева. Настолько ли я полюбила парня, невозможной любовью, чтобы растратить все годы каторжной работы?
– Если бы я точно знала ответ на этот вопрос, я бы не срывалась на близких мне людей.
– Вылет завтра.
Ладони у него теплые и шершавые, дужки очков слегка отливают серебром. Мужчина давно
посидел, но при этом не утратил своей привлекательности, жаль, что работа оставила его одиноким. Еще один пример на моих глазах, что совместить работу в больнице и личную жизнь, крайне виртуозно.– Вы когда-нибудь жалели, что прожили всю свою жизнь в этих стенах?
– К счастью, у меня есть вы с Сашей. Но что таиться, я старею и скоро приход заслуженной пенсии. Что я буду делать потом? Доживать, девочка моя.
Неосознанно глажу его руку.
– Я всегда буду с вами, как и Алекс.
– Никто не примет решение за тебя, Виктория. Но мой совет прост – вылет завтра, и я бы хотел проводить тебя до аэропорта. Я и твоя мама тоже.
– И Алекс.
– Саша отрывает тебя от сердца, Вика. Подумай, что такое настоящая любовь, - чуть медлит, давая мне, время на раздумья, - чаю?
Голова идет кругом. Не потому ли, я всю эту неделю оставляла вещи не распакованными, что глубоко в душе обдумывала правильность принятого решения.
– И еще, не в моих правилах, вмешиваться в личную жизнь. Но ты девочка, моя дочь. Подумай, захочется ли тебе коверкать жизнь парня?
– Почему коверкать?
– Ему восемнадцать, Вика. И я хорошо его знаю. Егор начнет из кожи вон лезть, чтобы сровняться с тобой по статусу. Или ему придется болезненно расти, или тебе топтаться на месте. Ты хочешь этого для вас обоих?
– Нет.
Едва шепчу, а, кажется, что звуки отлетают от стен, пробивая меня насквозь, как дротики.
– Но если ты не уедешь, Виктория, вы поломаете жизнь друг друга.
Я хорошо изучила учителя, слова были не его. Вспомнился осуждающий взгляд мамы Егора на вокзале, она боялась, что взрослая тетя навредит ее сыну. С Николаем Константиновичем они дружили, и не оставалось сомнения, что она поделилась своими опасениями с ним.
– Вы, правда, так считаете?
– голос уже и вовсе хрипел.
На стол рядом со мной опустилась дымящаяся кружка с чаем.
– Ты сильная и умная, Виктория. Но, в сущности, ты еще ребенок, поверь мне, так будет лучше.
Вспомнился дождь из порванных листков билета на Берлин. Получается, это было пустой демонстрацией и меня было так легко уговорить.
В ординаторскую вошел Алекс, и лишь взглянув на мое лицо, метнул гневный взгляд в сторону Вознесенского.
– Я же просил!
Тело била мелкая дрожь и было страшно, сколько еще испытаний может выдержать психика одного единственного человека?
– Алекс, не надо, - тихо пропищала я.
– Что не надо? Кто дал вам всем право лезть в ее жизнь? Николай Константинович, может вы не заметили, но ваш воробышек вырос в двадцатипятилетнюю самостоятельную женщину!
– Саша, не повышай тон.
Еще их ссор, мне и не хватало!
– Тише, тише, Алекс! Не порть мне последний день перед отлетом.
На меня уставились две пары голубых глаз, а я побоялась прикусить себе язык, но сказанного не воротишь.
Глава 31.
Никто не рождается сильным или слабым, волевым или безвольным. И силу, и ясность сознания нужно выстрадать. Судьба гнездится не в самом человеке, а витает вокруг него.