Речитатив

– А знаете, почему траектория Луны изменится? – спросил он. – Луна начнет вращаться медленнее, но не потому, что поменяются законы космической динамики, нет… – Варшавский сделал многозначительную паузу… – Вы готовы услышать такое, что, возможно, вас приведет в состояние шока? И даже поменяет ваше представление о мире, в котором мы живем?

Виола и Юлиан молча переглянулись. Виола кивнула, Юлиан пожал плечами.

– Главная опасность, подстерегающая нашу планету, – не ураганы, землетрясения или климатические катаклизмы, а мы сами – обитатели этой планеты. За тысячелетия своего так называемого прогресса человечество накопило и продолжает накапливать невиданные запасы негативной энергии, которая не уходит в землю, как электрический разряд, а подобно широкой реке медленно тянется в космос, в сторону нашего единственного спутника – Луны. Так срабатывает принцип самозащиты планеты. Ведь Земля – живой организм, если она не избавится от флюидов ненависти, злобы, зависти, которые пронизывают ее атмосферу, то начнет задыхаться, и тогда…

Варшавский не успел закончить фразу. Чайник неожиданно издал громкий хлюпающий звук, кипящая вода полилась по его стенкам, и тут же, шипя, погасла конфорка.

– Вот! – крикнул Варшавский. – Я так и думал. Вы видите, меня предупреждают, я зашел слишком далеко.

Виола посмотрела на Юлиана с плохо скрываемым страхом:

– Что случилось… Я не понимаю, – пробормотала она.

– Что тут понимать? Ты налила слишком много воды, – ответил Юлиан, выключая газ.

– Вода… – сказал Варшавский. – Именно вода. Я ведь скорпион. У меня особые отношения с водой. Она – своего рода мой Вергилий. Предупреждает, если подхожу близко к пропасти. Но первым сигналом был все же телефонный звонок. Понимаете? Меня предупредили дважды. Третье предупреждение могло оказаться фатальным для любого из нас.

Он резко поднялся и, потирая нервно руки, сказал:

– Мне надо отлучиться на пару минут. Где у вас… а впрочем, я помню, вторая дверь по коридору. – И он, резко развернувшись, вышел из комнаты.

– Жюль, – полушепотом произнесла Виола. – Ты понимаешь, что произошло? Это же мистика… просто чистая магия.

– Ничего не произошло. Совпадение… Два совпадения. Варшавский нагнетает. Шаманит…

– Жюль, а этот телефонный звонок… Если бы сюда из Белого дома позвонили, я бы не так удивилась. Это – как звонок ниоткуда.

– Что значит ниоткуда?

– Больше года назад я была в Бурбанке по делам и зашла по дороге в один магазин. Назывался он «Терек». Хозяином там был армянин из Тбилиси, который плохо говорил по-русски, но тем не менее продавал русские, армянские и грузинские книги, а также всякий подарочный хлам… матрешки, кофейные наборы и даже специи. И меня это сочетание удивило: захожу в магазин, где стоят книги, а вокруг пахнет корицей и бергамотом… Русская публика туда, видимо, редко заходит, продавец очень обрадовался, меня увидев, стал какую-то чепуху нести, а потом говорит: «Я вот заказывать буду новые книги, хочу с вами посоветоваться». Протягивает мне список и спрашивает: «Скажите, а этот Бабель хороший писатель?» Представляешь?

– Ну и что?

– Вот и все. Я после этого собралась уходить, а он начал у меня просить номер телефона. Я, говорит, вам обязательно позвоню, когда появятся новинки. Я дала телефон – так, чтобы только отвязался. И вот сегодня – больше года прошло – он позвонил. Я сразу и не сообразила, кто это.

– Ну и что? Позвонил и позвонил.

– Жюль, посмотри на часы – начало десятого. Почему именно сегодня, и в такое время? Как будто ему подсказали: возьми да позвони.

Юлиан пожал плечами и ничего не ответил.

– Ас чайником – просто чудеса!

– Ключик, чайники – как люди в этом смысле. Если человека доводят до белого каления, из него пар идет.

– Но этот чайник не перекипал ни разу. У него свисток. Это хороший швейцарский чайник, я им пользовалась несколько лет до того, как к тебе переехала. Ты меня слышишь? Этот чайник никогда не перекипал. И воды в нем в этот раз было примерно две трети. А тут – как водопад, он будто взорвался. Просто ужас.

– Просто ужас… – повторил Юлиан, но по его сосредоточенному лицу было видно, что думал он о чем-то другом. Поглаживая ладонью затылок, он процедил сквозь зубы:

– Натуральное дежавю. Этот номер уже был в программе. Точно! Я об этом читал у Стругацких. «Миллион лет до нашей эры». Помнишь такой роман? Там какой-то физик должен вот-вот сделать открытие, масштаб которого может внести дисбаланс в заведенный общественный порядок, и начинаются всякие приключения: то ему беспрерывно звонят, то его отвлекают соседи и так далее. А все потому, что он рвется записать важную формулу, время для которой еще не пришло.

– Но Жюль, Леон именно об этом предупреждал! – почти выкрикнула Виола, и тут же, словно по команде, Варшавский появился в комнате.

Заноза

Выглядел он спокойно, улыбался и, с довольным видом потирая руки, спросил:

– А чаем нас сегодня угостят? И хорошо бы настоящим, с кофеинчиком, меня эти ваши как их… антипеданты…

– Антиоксиданты, – поправил Юлиан.

– Мой организм против них протестует, а я ему полностью доверяю. И, кажется, варенье вы нам обещали?

– Конечно, – Виола начала ставить на стол баночки с вареньем. – У нас есть к чаю несколько сортов, мы ведь с Жюльеном большие сладкоежки, так что вот вам на выбор: вишневое, алыча, кизил, черная смородина…

– Неужели вы все это сами варили?

– Ну что вы, кто в Америке сегодня будет возиться с вареньем… Хотя, если бы здесь оказалась моя бабушка… Первым делом она бы купила большой медный таз, стеклотару и мешок сахара, чтобы с утра до вечера заниматься заготовкой джемов, варенья…

– Да… это как раз то, чего я избегаю. Сахар я практически не употребляю. Но сегодня, так уж и быть, отступлю от своих правил. Алыча, говорите… Последний раз алычовое варенье я ел, когда мне было лет семь. Моя тетя каждый год снимала домик в Яремче – очень живописной закарпатской деревне, и меня родители отправляли туда на месяц. Однажды тетя сварила алычу. Помню, я старательно вылизал языком блюдечко, отполировал до блеска чайную ложку и стал умолять тетю дать мне еще немного, но поскольку я уже два раза до этого получал добавку, она отказала наотрез. И вдруг я увидел на столе большую каплю. Представьте себе картинку: солнечный луч, как нож, отсек угол стола и золотистая капля алычи лежит прямо на этой границе между светом и тенью, и буквально на глазах освещенная часть стола быстро тускнеет, потому что закатное солнце прячется быстрее, чем нам бы хотелось, особенно в горах, и тогда я, завороженный этой манящей красотой, беру и слизываю каплю языком… Но так как все происходило на веранде, а деревенский стол оказался не шибко струганным, то я всадил в язык занозу.

Виола сделала круглые глаза и прижала ладони к щекам.

– Ничего-ничего, – сразу успокоил ее Варшавский. – Я начал мычать, тетя быстро поняла в чем дело, заставила меня высунуть язык и ногтями вытащила занозу. Меня, разумеется, наказали за жадность, и на неделю я был лишен сладкого.

Юлиан зловеще ухмыльнулся, хотел что-то сказать, но передумал и, подцепив десертной ложкой вишенку, похожую на большой гранатовый карбункул, аккуратно положил ее в рот. Сжав губы, он вытолкнул языком розовую косточку, быстро подхватил ее двумя пальцами и, слегка сдавливая, незаметно направил в сторону Варшавского, который погрузившись в свои воспоминания и опустив глаза, неторопливо барабанил ногтями по гжельскому фарфору. В наступившей тишине казалось, это невидимый гномик рассыпал в воздухе хрупкие ксилофонные перкуссии, извлекая их из сказочных деталей детства.

Наконец Варшавский чуть поднял брови, вздохнул и сделал глубокий глоток.

– Надо отдать должное американцам, – произнес он, прикладывая салфетку к губам, – здесь все построено с целью угодить потребителю. У нас в Москве тоже сегодня все есть в продаже, но психология покупателя и продавца совершенно разная. Она основана на вечном классовом антагонизме, который, кажется, у нас впитывается с молоком матери. Кроме того, покупатель видит в продавце потенциального воришку, а продавец смотрит на покупателя, как конь на овода. Отсюда хамство, наше неизбывное русское хамство. Но зато у нас духовный уровень публики заметно выше. Заметно…