Речитатив

– Слушай, Юлиан, а он не сумасшедший?

– Ну, это для меня почти очевидный факт. Он слышит голоса из тонких миров, разговаривает с ними… Я думаю, у него вялотекущая шизофрения, но перейти в активную стадию она может в любой момент. Во время его разговоров о конце света перекипел чайник, и он это воспринял как знак свыше… «Мне не разрешают говорить, меня предупреждают…»

– Вот тебе мой совет. Иди домой, отдыхай, обдумывай спящий режим для своего случая, и в качестве первого примирительного шага можешь ей оставить сообщение на мобильном. Таким, знаешь, усталым, чуть надломленным голосом скажи ей что-нибудь приятное, например: «Дорогая, к твоему приходу я вымыл всю посуду, поменял наволочки, а унитаз своей белизной затмевает зубы голливудских красавиц».

– Пошел ты к черту! – рассмеялся Юлиан. – Налей-ка еще. Мне уже хорошо. Может быть, лимонад папы Хема проник наконец-то в кровь.

Подруги

Дверь была приоткрыта, но Виола на всякий случай тихонько поскреблась ногтями. Она услышала шаги Ирены в глубине дома, а затем ее хрипловатый голос:

– Виола, ты? Проходи, только дверь за собой не закрывай…

Виола зашла в полутемную узкую прихожую и первым делом сбросила туфли на высоких каблуках, облегченно охнув и смахнув набежавшие на глаза слезинки.

– А почему дверь не закрывать? – спросила она.

– Сашка опять сбежал. Еще с утра. Но должен скоро вернуться. Проголодается и вернется. Они все возвращаются, когда вкусненького захотят, – усмехнулась Ирена, протягивая Виоле стоптанные бархатные шлепки с загнутыми носками, похожие на списанные в утиль турецкие фелюги.

Сашка, сибирский кот дымчатого окраса и вполне независимого характера, время от времени менял комфортную домашнюю жизнь на сериал улиц и заборов, полагая, и не без основания, что таким образом его будут больше любить и холить. Так и повелось. Он с первого дня играл свою роль непременного фаворита и небрежного расточителя тепла и лени, чего с лихвой хватало на обеих обитательниц дома. Ирена жила со своей двенадцатилетней дочерью в дуплексе на одной из тенистых улиц в Студио-Сити. Домик ей достался по наследству после развода со вторым мужем-американцем.

Виола зашла в гостиную, где на стенах висели помпезные картины в резных золоченых рамах и даже один полувытцветший гобелен, на котором были изображены пастушонок с дудочкой и пастушка в цветочном венке, умиленно созерцающая курчавое облако, похожее на судейский парик.

Крутая спиральная лестница вела из гостиной на второй этаж. Между этажами в стене была сделана глубокая продолговатая ниша, в которой стояла почти метровая черно-мраморная фигура женщины, выполненная в манере холодных красавиц Эрте – длинное до пят платье и многоярусный тюрбан на голове. Ирена обожала покупать на распродажах вещи, поражающие своими размерами и весом.

– Пошли на патио, я буду курить, а ты мне все расскажешь, – сказала она, открывая продолговатый золотистый портсигар.

– Дай-ка и мне сигарету, – попросила Виола, поеживаясь и обхватив плечи руками. – Вроде жарко, а меня знобит.

– Девочка моя! – сделала большие глаза Ирена. – Ты же не куришь. Видно, тебя эта история крепко достала. Ну идем скорей, я хочу услышать подробности. Ты с ним больше не разговаривала?..

Они сели рядышком за круглым столом, над которым нависал вытцветший брезентовый зонт, и закурили.

– Налей мне стакан вина, – попросила Виола. – У меня озноб.

– Ты не заболела? – обеспокоено спросила Ирена.

– Нет. Я…

Она замолчала, покусывая губы, две печальные слезы упали на столетию.

– Иренка… Я тебе не хотела говорить по телефону. У меня кроме размолвки с Юлианом еще одна неприятность. Я потеряла работу. У нас по всем отделам массовые увольнения.

– Какие сволочи, – тихо сказала Ирена.

– Да, несчастья со всех сторон… Принесешь вино?..

– Сейчас принесу…

Она убежала, а у Виолы в сумочке затрепетал колокольчик мобильного телефона. Она взглянула на экран и только удрученно покачала головой.

Ирена вернулась с круглым подносом, на котором стояли два бокала из толстого пузырчатого стекла синего цвета и бутылка белого вина.

– Девочка моя, все утрясется, – торопливо сказала она, наполняя вином бокалы. – С Юлианом у тебя обычное лобовое столкновение характеров… Дело житейское, поправимое. А работа… слушай, это не конец света… посидишь на пособии, отдохнешь от них. Какие все-таки суки!

Она притушила в пепельнице сигарету, обняла Виолу, по-бабьи прижав ее голову к своей груди и, щуря серые с зеленоватыми прострелами глаза, решила сыграть свою любимую роль ведуньи-прорицательницы:

– Юлиан тебя теперь еще больше любить будет. Ты в его глазах жертва корпоративной несправедливости. Я, правда, о вашей размолвке знаю в двух словах, но догадываюсь, что вмешалась третья сила. Скажи честно – кто-то из нашего круга?

– Это Леон… Варшавский.

Ирена в первую секунду замерла, после чего взяла в руки голову Виолы и посмотрела ей в глаза:

– Так я и знала. Он, как наш Сашка до кастрации, просто нахрапом берет.

– Ты что? При чем здесь Сашка?

– Девочка моя. Он же гипнотизер. Кот-бегемот и Воланд одновременно. Ты разве не знала? Когда я пришла к нему в первый раз на прием, я сразу это почувствовала. Его мужское обаяние просто неотразимо. Слушай, он может делать с женщиной все, что захочет, и скажу тебе без ужимок, в какой-то момент я была готова подчиниться его команде, я была как сомнамбула.

– Ты правду говоришь?

– Как на духу. Он проверял мне грудь. Лицо у него было совершенно непроницаемое, но внутри он кипел. Я это почувствовала и сама завелась. А вот как вести себя в этой ситуации – просто не знала и молча смотрела на него, буквально не сводила глаз. Но должна тебе сказать, он очень осторожен, то есть он этот огонь погасил, хотя ему такое отступление далось с огромным трудом. Я же все вижу. Он меня, возможно, посчитал дурочкой. А я его насквозь вижу. Натуральный кот. Прекрасный обольститель с внешностью Бандераса.

– Антонио Бандераса?

– Да.

– А по-моему, они совершенно непохожи.

– Похожи своей сутью обольстителей. Виолетта, ты в него влюбилась?

– Нет. Он интересен как собеседник, он очень умный, но он совершенно не в моем вкусе. И потом, у меня есть Юлиан. Мне с ним хорошо, и я не хочу искать что-то другое. Мне даже его дикая ревность льстит. Мы поругались. Виновата я сама. Ляпнула как дура то, чего нельзя было говорить. В натуре, язык мой – враг мой. А у нас, у баб, – это еще и враг-невидимка, появляется, когда меньше всего ожидаешь…