Речитатив

«Я научила женщин говорить. Но Боже, как их замолчать заставить?» Хорошо сказано, правда? – расхохоталась Ирена.

– Да. Только теперь уже молчанием не обойтись. И я не знаю, что мне делать. Понимаешь, у меня дурацкая мечта – хочется тихого домашнего счастья. А оно только в сказках существует. Я недавно читала мемуары Мэй Вест. Она там такую фразу бросила: «Из двух зол я выбираю то, которое еще ни разу не пробовала». И я подумала, что некоторые женщины находят в этом смысл жизни. Но я другая. Я могла зажечься, потерять голову лет десять назад, а сейчас не хочу бросаться ни в какие авантюры. Хочу тепла, ласки, хочу ребенка…

Глаза у нее опять наполнились слезами. Она открыла свой мобильник.

– Смотри, у меня на телефоне два звонка от Юлиана, автоответчик включался, но он ни слова не сказал. А Леон четыре раза названивал и оставлял длинные месседжи. По пять минут говорил. Вот, две минуты назад опять звонил.

– Он знает о вашем конфликте?

– Нет, судя по всему, он ничего не знает, а звонит мне потому, что по домашнему никто не отвечает, а ему надо срочно поговорить с Юлианом. Юлиан же, как ты понимаешь, имени его слышать не может.

– Кино и немцы, – сказала Ирена и тяжело вздохнула.

Князь

В начале девятого Варшавский, освободившись от последнего клиента, сидел в своем кресле, задумчиво барабаня пальцами по столешнице. Его попытки связаться с Виолой и Юлианом ни к чему не привели. Внутренне он чувствовал: что-то произошло между ними двумя, и не исключено – с его подачи. Накануне он разговаривал с Воликом, пытаясь выяснить у него местонахождение своих новых знакомых. Волик пообещал провести быстрое дознание, но через пару часов перезвонил и сообщил то, что Варшавский уже знал: никто не снимает трубку, на сообщения не отвечает, общие знакомые тоже не в курсе дела. «Может быть, они уехали куда-нибудь, Юлик большой любитель бросаться в авантюрные поездки, причем, без подготовки», – предположил племянник.

Варшавский встал и подошел к окну, вглядываясь в марево вечерних огней и задумчиво потирая указательным пальцем переносицу.

В дверь постучали, и почти сразу в проеме появилось оживленное лицо доктора Левитадзе – владельца клиники, где Варшавский арендовал место. Это был высокий вальяжный мужчина, абсолютно седой, со свекольными подушечками на щеках и чрезвычайно подвижными оливковыми глазами.

– Князь! – с укоризной сказал Левитадзе. – Ты мне что обещал? Забыл? После восьми вечера тебя здесь нет, а я тебя вижу. Дорогой, посмотри на себя: бледный, круги под глазами. Хочешь, медом угощу? Манук называется. Его аборигены собирают где-то в Австралии. А потенции в нем – на двоих хватит! Будешь как Карлсон крутиться. И чай я тебе налью байховый, настоящий – не это американское черт-те что. Булочка с медом и стакан грузинского чая из рук доктора Левитадзе… Знаешь, как это называется? Здоровье плюс долголетие!..

– Георгий, ты же знаешь, я не употребляю сахар…

– Мед – это потенция, князь… У тебя глаза оживут. Ты себя изнуряешь, а тебе не двадцать лет. Америка любит из таких, как ты, соки выжимать.

Левитадзе сел на стул, который под его весом издал каркающий звук, и неодобрительно покачал головой.

– Я, конечно, уважаю твою работоспособность, но ты себя лишаешь того, что делает нашу жизнь сочной, вкусной, красивой, как персик на твоем столе.

– Это яблоко, – поправил его Варшавский.

– Ты шутишь? – Левитадзе выкатил глаза. – Я старею! Представляешь, князь, еще несколько лет назад я мог самые мелкие буквы на таблице окулиста читать. А сегодня – полный швах, как говорит мой массажист Филя. А он бывший автомобильный гонщик – три раза вдребезги разбивался. Ай-ай-ай… Персик перепутать с яблоком. Или наоборот? Уже забыл, кого с кем перепутал. Я сейчас, знаешь, что вспомнил – один духан в Тбилиси. «Лобиани» назывался. Там такой лобио подавали в глиняных горшочках… со специями, с гурийской капустой, зеленью… Ай, какой лобио, пальчики оближешь. И вот, помню, однажды сидим с друзьями – выпиваем, закусываем, анекдоты рассказываем… молодые, веселые, и вдруг вижу старика за соседним столом. Один почему-то. Может быть, друзья разошлись, а может быть, просто зашел посидеть, погрустить. А перед ним на столе стакан кахетинского и рядом персик. И он смотрит на этот персик с такой печалью, знаешь, как будто перед ним его молодость, с которой он прощается. И я сейчас подумал, князь… надо не за копейку себя убивать, а плоды снимать с дерева наслаждений, пока силы есть. Деньги в пыль превращаются, в персике червяки заводятся. А зачем тебе червивый персик? Ты ведь живой человек и тебе надо немножко животных радостей. Хочешь, познакомлю тебя с одной докторшей? Ей сорок лет, она помешана на альтернативной медицине, правда, живет в Сан-Франциско, но я могу ее пригласить на этот уикенд. Прилетит, не задумываясь.

– Георгий, я через два месяца уезжаю. Суди сам: ко мне на прием записываются люди из других штатов. Конечно, я зарабатываю неплохие деньги, но при этом выкладываюсь, как десятиборец на Олимпийских играх. У меня даже не остается времени просто посмотреть на красивую женщину, не говоря о чем-то другом, да и где они, красавицы? Среди моей охающей и стонущей братии я красавиц не замечал. Конечно, по телевизору красотки разгуливают, но в этот ваш ящик я принципиально не заглядываю – ни времени нет, ни особого желания.

– Не говори, дорогой, не говори, – Левитадзе игриво помахал пальчиком. – Я видел у тебя в приемной таких див! По-моему, они к тебе летят, как пчелки на ароматный цветок. Даже позавидовал. Неделю назад из твоего кабинета смотрю – выплывает Ирена. Роскошная женщина. Пышка! Не знаю, что ты ей там делал, но у нее вид был просто цветущий, вся раскраснелась, как роза Гафиза, и тяжело дышала…

– Ты ее давно знаешь, Георгий?

– Я их всех знаю, – снисходительно ответил доктор Левитадзе, и его оливковые глазки пустились в очередной спин. – У меня же здесь принимают главные женские специалисты: гинеколог, диетолог, дерматолог…

– Послушай, Георгий, у тебя ее телефон есть? Мне надо срочно с ней поговорить.

– Что за вопрос, дорогой! В компьютере все есть: телефон-шмелефон, адрес-шмадрес. Но я тебе при одном условии дам ее номер – если ты попробуешь мед-манук. Князь! Свидание с такой женщиной…

– Ладно, неси свой мед…

Пальчики

Ирена внимательно посмотрела на свои руки, сняла кольца и положила их на высокий гранитный бордюр, отделявший мойку от уютного дайнета, [9] после чего достала из кухонного шкафчика пурпурные нитриловые перчатки. Пальцы у Ирены были несколько полноватые, но в идеальном состоянии. Она ими гордилась, следила за дайной ногтей и перламутровой непорочностью маникюра, перед сном втирала в кожу пахнущий цветком сакуры крем Шисейдо, а по утрам производила ту же процедуру, но уже пользуясь кокосовым маслом. Сидя на коврике в позе лотоса, она старалась медитировать, рисовала в своем воображении космические потоки, заполняющие все ее тело белоснежным бурлящим фонтаном молодости. Визуализации она добивалась такой, чтобы струи этого фонтана разливались по всем сосудам и суставам, вынося за собой через пальцы затхлую грязно-серую массу отрицательной энергии «ша», всякие стрессовые переживания и прочую, похожую на пульпу, чертовщину. Однако объемы накопившейся за день грязи почему-то не уменьшались, а напротив – пополнялись с прежней силой, хотя, как казалось Ирене, она вела почти безукоризненный образ жизни: питалась исключительно экологически чистой здоровой пищей, только изредка позволяя себе съесть ломтик-два копченой колбаски, по утрам делала аэробику, по вечерам совершала прогулки дайной в две мили, почти не пила спиртного и выкуривала не больше десяти сигарет в день.

Она приехала в Америку с дочкой после скандального, измотавшего ее донельзя, развода с первым мужем, приехала к тетке, которая через два месяца после ее приезда умерла. Письма от тётки она получала многообещающие, но действительность, как это часто бывает, показала свою непривлекательную сторону. Тетка блефовала, надеясь на старости лет иметь рядом близкого человека, который бы ей помогал. В результате теткины небольшие сбережения полностью ушли на приобретение места на кладбище и похороны. И у Ирены началась добровольная каторга, как она сама окрестила первые три года жизни в стране. Хотя и привезла она из России большие амбиции, напористость и привлекательную внешность, на первых порах эти качества не помогали ей, а напротив – оказались ни к чему, так как специальности у нее фактически не было и работу приходилось хватать любую, какую дадут.

Она вкалывала с утра до позднего вечера то уборщицей в медицинском комплексе, то продавщицей в бутике, то нянькой в доме для престарелых… В короткие минуты отдыха, спрятавшись где-нибудь в закутке и закуривая сигарету, она с отчаяньем рассматривала свои опухшие исцарапанные пальцы, а ночами грызла подушку, орошая ее горючими бабьими слезами, мечтая о чуде, о хорошем мужике, который снял бы с нее этот груз безнадеги и страха перед завтрашним днем.

Но редкие мужские особи из эмигрантского вивария, с которыми она встречалась, на поверку оказывались либо неудачниками и нытиками, либо хитрыми пронырами, озабоченными поиском обеспеченной жены, под крылышком которой можно было бы не спеша поклевывать пирог американской мечты.