Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

Огромной, теплой, щедрой волной идет по земле начало весны. Солнце, готовясь перешагнуть из южного полушария в северное, проводит смотр птичьим караванам перед Дальними путешествиями и, расчищая птицам дорогу от зимних туманов и февральской хмари, открывает ледоход сначала на небе, пуская первыми в путь лебединые стаи кучевых облаков. На их белом фоне картечью рассыпается воронье; скрипя обмороженными голосами и крыльями, кружат они друг над другом высоко в поднебесье, сшибаются и разлетаются в разные стороны, гортанно и хрипло покрикивая друг на друга, роняя вниз черные перья на прыгающих между сутулыми сугробами уставших от январских драк растрепанных воробьев...

Володя отвернулся от реки. Смолисто желтели стены домов в Подгорье, веселыми пятнами вспыхивали на солнце новые крыши. Хозяева чинили покосившиеся заборы - на снег летели кудрявые стружки. Цвели красными женскими платками лестницы и спуски, горбатились рыжие дороги. Четко печатались следы саней на поворотах. Деревья делили небо розовыми ветками, облака цеплялись за сучья, теплой влагой веяло от земли и от неба, все было наполнено ожиданием близких перемен, жаждой обновления, и казалось, что пройдет еще несколько мгновений, и все вокруг изменит свой вид - растают снега, вскроются реки, пробьется наверх трава и небо заполнится клекотом и журканьем перелетных птиц.

– Во-во оборвется, - неожиданно сказал кто-то сзади.

Володя обернулся. Позади него, мечтательно щурясь на Волгу, стоял молодой синеглазый крестьянин в рыжем, высоко под мышками подпоясанном армяке и новых желтых лаптях.

– Что оборвется?
– не поняв, переспросил Володя. Синеглазый крестьянин провел варежкой по верхней губе, улыбнулся, бойко затараторил на манер приказчиков из магазина Юдина.

– Позимье, говорю, баринок, должно враз окончиться. Перестоялась ноне зимушка-то. Тимофей-весновей уж прошел, а мы - в город собираться - боимся сани запрягать: не придется ли бросить где, а коня в поводу домой вести... Одно слово, враз все оборвется.

– Может быть, - неопределенно сказал Володя.

– Оно, видишь ли, другой раз как получается, - придет весна ранняя, да ничего не стоит. Затает рано, а не растает долго. Как говорится, обнадейчивая, да обманчивая... А поздняя веснушка - она не обманет.

– Еще морозы могут ударить...

– Мартовский морозец с дуплом, - прищурился синеглазый, - не настоящий. Зима-то теперь и спереди и сзади.

– А как вы думаете - теплая в этом году будет весна?
– спросил Володя, искоса поглядывая на молодого крестьянина.
– Волга широко разольется?

Мужичонка сдвинул на лоб суконную колпачного вида шапку, поскреб в затылке.

– Про это дело, барин, старики хорошо знают, которые много годов землю топчут и примечают, что и как получается... Все же скажу тебе так: у нас по крестьянству перелетные птахи всем загадкам ответчицы. Садится, скажем, грач сразу на гнездо - весна будет общая, дружная. А ежели гусь низко летит - воды талой совсем не прибудет...

– А если высоко?

– Тогда жди большой воды. А вода и хлебу родительница, и всякой зелени. Вода на лугу - сено в стогу... Теперь возьмем утицу дикую. Прилетела она, матушка, сытая да ленивая - жди отзимка. А там и лето с градом - ни пахать, ни сеять нет резону. Все овсы побьет.

– Что же, совсем не пахать и не сеять?

– Совсем - нельзя, голодень удавку набросит. Но и на большой приварок не надейся.

– Так какая в этом году весна ожидается?

– Видишь ли, барин...

– Вы меня, пожалуйста, барином не называйте. Я не барин.

– А кто же будешь? Из дьяконов?

– Учащийся.

– Ну, да... оно, конечно... Так вот, милый ты человек, ничего нам про нонешние погоды еще не известно... Вот пройдет Прокоп-перезимний, последние сани на гвоздь повесит, тогда на Евдокею-плющиху старцы и скажут, когда пахать, чего сеять...

– А что это такое - Евдокия-плющиха?

– Это, парень, заглавный день всей весне. С ее весь новый год, вся новолетия начинается... Будет, к примеру, Евдокея красна - придет и лето доброе и теплая весна... А не снарядит Авдотья на пироги - протягивай, хрестьянская душа, ноги.

Володя улыбнулся.

– А вы образно выражаетесь.

– Кого?

– Хорошо, говорю, рассказываете о весне. Складно и красиво.

– Это я от баушки от своей научился. Она у меня чистый соловей - на каждый день своя сказка. Как начнет кружева плесть - заслушаешься... Мы, бывалоча, весной лежим на печи, лучина горит, а баушка и сказывает нам... «И-и, говорит, детушки, придет скоро солнышко-вёдрышко, обогреет у землицы студену грудь - стосковалась землица-то под ледяным замком... Разгонит светло солнышко смурую силу, отомкнет ключи журчалые, отворит воды ясные да напоит широко поле и раздолен луг...» А около избы вьюга: у-у-у!.. А баушка и говорит: «Вы, говорит, чадунюшки, сильно-то не бойтесь, понапрасну злой метели не пужайтесь: как зима не злится, все равно весне покорится... Перезимний месяц март-протальник меньшой брат февралю-бокогрею, а Евдокее-плющихе - родной крестный. Вот ужо налютуется зима-прибериха, сойдут снега, подымут хлеба озимые головушки, испеку я вам, ребятки, по калачу да по сдобному жаворонку с конопляным семечком...»

«Какой доверчивый человек, - думал Володя, глядя на расплывшегося в широкой и доброй улыбке синеглазого молодого крестьянина.
– Первый раз видит меня, а разговаривает, как со старым знакомым...»

– Вы из каких мест будете?
– спросил Володя.

– Мы с-под Ардатова...

– А зовут как вас?

– Зовут Парамоша...

Володя с трудом сдержал улыбку.

– А по отчеству?

– По отечеству буду Лукич.

– Спасибо вам, Парамон Лукич, за хороший разговор. И бабушка ваша мне очень понравилась. Жива она еще?

– Конечно, жива, - чего ей исделается. Всего-то девяносто первый годок с Покрова пошел...

– А вы шутник, Парамоша!

– Это как водится...

– Ну, прощайте.

Володя протянул крестьянину руку. Парамон Лукич взял ее осторожно, с непривычки неловко - одними пальцами.

– Смелее, смелее!
– засмеялся Володя и крепко пожал широкую, заскорузлую руку.

Парамон заулыбался, затеплился синими глазами, ответил на пожатие руки.

– Спасибо и тебе, барин, за доброе слово, за обхождение...

– Я же просил вас не называть меня барином!
– вспыхнул Володя.

– Извиняйте, конечно, ежели по глупости чего не так сказал...

Крестьянин неожиданно снял шапку и поклонился Володе.

– Сейчас же наденьте шапку!

Парамон нахлобучил колпак, растерянно заморгал.

– Почему вы так плохо думаете о себе? Вы же умный, наблюдательный человек!.. И зачем вам понадобилось кланяться? Что я - исправник, пристав, губернатор? А потом - вы же свободный человек и вообще никому кланяться не обязаны! Ведь теперь воля!

Синеглазый крестьянин внимательно посмотрел на Володю, вздохнул.

– Воля-то она, милый человек, воля, да с непривычки не всегда знаешь, как и ступить...

– Прощайте!

И, резко повернувшись, Володя быстро зашагал от реки.

2

– Александр Ильич, это третья наша с вами встреча, не так ли?

– Совершенно справедливо, господин ротмистр.

– У нас с вами друг от друга секретов нет, а?

– Какие уж там секреты.