Репетиции

Убить евреев оказалось до странности легко, и христиане были смущены этой легкостью. У них еще осталось много сил, и им было обидно, что все слишком просто и быстро кончилось. Они долго готовились, долго боялись и не решались порвать со своим прошлым, с Сертаном, начать борьбу с Богом, который забыл их, и смерть евреев, как они себе ее представляли, конечно же, должна была быть другой. Получалось, что евреи обманули их. Петр понимал, что это его вина. Наверное, вчерашней ночью, когда они были возбуждены и разгорячены успешным почином, ему не надо было их останавливать, пускай, как и хотели, гонялись бы за евреями и до утра резали их. А так, словно и не они убили евреев, а Господь Сам забрал их к себе, дал заснуть, во сне забрал и спас. Себе многие христиане желали того же и завидовали евреям. Петр знал, что сейчас, пока люди это думают, он не должен отпускать их, дать разойтись по домам. Они должны были при нем убедиться и, главное, привыкнуть, что евреев больше нет, они мертвы и ничего не вернешь. Не глядеть со стороны на запорошенные снегом трупы, когда даже не знаешь, кто там под снегом лежит, а убедиться и почувствовать своими руками, что каждый из евреев мертв.

Говоря то, что евреев надо похоронить, то, что у него не сходится и он хочет проверить счет, Петр велел всем, не беря ни лошадей, ни сани, снова обойти остров, собрать тела и сложить их на левой половине кладбища, где обычно хоронили евреев. Работа оказалась трудной, некоторые трупы лежали у самой кромки болот, и за ними туда и обратно приходилось ходить по три версты и больше. Сначала христиане складывали тела аккуратной поленницей, но затем, устав, просто стали кидать их друг на друга и скоро увидели, что так куча растет быстрее и лучше видно, сколько они уже сделали. Только далеко после полудня они наконец нашли и принесли на кладбище последних евреев.

Было очень холодно, с утра они ничего не ели, некоторые не ели и утром, и теперь, натаскавшись за день тяжелых, окаменевших на морозе тел, измученные и замерзшие, они, чтобы не стоять и не садиться на снег, сели прямо на трупы и принялись терпеливо ждать, когда Петр разрешит им идти. Он видел, что они устали, но сказал, что сейчас отпустить никого не может, прежде они должны сделать еще одно дело: разобрать кучу и разложить евреев по семьям, чтобы знать, где кого хоронить; каждый пускай ищет своих родных, когда кончат, они свободны. Или у них совсем не осталось сил, или из-за холода, но работа эта сразу не заладилась. Почти у всех евреев лица были в ледяной корке; пока они были живы, они таяли снег, потом вода примерзла к коже, особенно к бородам, отодрать лед было очень трудно, а под ним, кто это — не разберешь. Но лед сбивать никто не хотел, схватив ногу или руку, христиане по двое и трое тащили в разные стороны один труп, и все кричали, что это его брат, сестра, какая-нибудь еще родня. Так и не решив, чья это кровь, они начинали ругаться, пихали друг друга в снег, и если Петр не успевал вмешаться, возникала безобразная драка.

Апостолы первое время терпеливо разнимали дерущихся, однако скоро отчаялись навести порядок. Боясь общей свалки, они оттеснили христиан и захребетников и, велев им стоять, сами взялись разбирать кучу. Быстро и слаженно отделив евреев друг от друга, они выложили их в ряд лицом вверх и сказали христианам, чтобы те, никого к себе не таща, аккуратно содрали бы с каждого лед и очистили трупы, тогда сразу станет ясно, кто чей. Это и вправду оказалось верным решением. Когда лед с евреев был сколот, апостолы снова отогнали христиан и, построив их в правильную очередь, теперь пускали строго по одному подходить и брать кого-нибудь из своих. Раздача пошла споро, но едва тридцать человек взяли положенных им евреев, очередь заволновалась: она первая поняла, что евреев, которые лежали в снегу, на всех далеко не хватит. Когда кончился последний еврей, в толпе снова возникла драка. Оставшиеся ни с чем разом смяли апостолов, готовы были уже расправиться с теми, кто стоял в голове очереди, но вдруг кто-то тихо сказал: «А ведь другие спаслись».

Под утро Петр понял, где он ошибся. Когда вчера они шли, прочесывая остров, труп почти всякого еврея видели и запомнили несколько человек, а он, складывая их, посчитал евреев за разных. Зная, что прошлой ночью они могли бежать из Мшанников лишь по гати, он решил, что евреи или подкупили, или еще как-то договорились с захребетниками, которые ее сторожили. Он приказал привести их к себе и стал допрашивать. Сначала он допрашивал их отдельно, но, ничего не добившись, устроил захребетникам очную ставку. Ему нужна была хоть какая-то зацепка, чтобы расколоть их. Но они и порознь, и вместе показывали одно и то же.

Захребетники говорили ему, что, как он и предупреждал, евреи и впрямь вчера пришли к гати, но не скоро, а спустя часа три после них. Увидев, что гать охраняется, евреи и не пытались пробиться и назад тоже не ушли, а сели на снег и, не двигаясь, сидели. Захребетники говорили, что тогда они могли их легко перебить: евреи и не подумали бы сопротивляться. Но они помнили его приказ ни на аршин не отходить от гати, понимали, что, может быть, евреи просто заманивают их своим бессилием, нарочно подставляются, чтобы они убивали тех, кто все равно умрет, остальные же в это время убегут. Евреи сидели у гати довольно долго, некоторые из захребетников считали, что они уже замерзли, но затем поднялись и вдоль берега ушли.

Все, что говорили захребетники, выглядело весьма правдоподобно, придумать такое было трудно, да и непохоже было, что они способны на это, и Петр понял, что они не лгут. Днем ему пришло в голову, что вчера они плохо обыскали лес. Там было несколько небольших балок, евреи вполне могли в одной из них откопать яму и в ней схорониться. Он сказал это христианам, но те идти с ним отказались. Даже другие апостолы его оставили. Все были уверены, что опять, как и во времена Амана, Господь евреев спас. В христианах снова был страх перед Богом, и они думали, что Он не простит им, если они как и раньше будут искать евреев, чтобы убить их. Они знали, что ни в лесу, вообще нигде на острове живых евреев нет и быть не может, но не задерживали Петра. Едва он ушел, они взяли лопаты и отправились на кладбище. В еще только начавшей промерзать земле они вырыли глубокие, чтобы не достали звери, ровные могилы, по обычаю завернули каждое тело в кусок льняной ткани и похоронили. Здесь же, на кладбище, они не спеша помянули убитых.

Петр долго в одиночку пытался найти потерявшихся евреев, облазил овраги, в рытвинах и под корнями больших деревьев ворошил палкой прошлогодние листья, потом и ему сделалось ясно, что в лесу им спрятаться негде. Он готов был поверить, что Бог и в самом деле спас евреев, но знал, что прошедшей ночью, тогда, когда от его руки тихо и не шелохнувшись умирали Каиафа и фарисей, Господь ему их отдал. Из леса он вернулся к болотам и почти по самой кромке воды стал кругом обходить Мшанники. Вода кое-где уже покрылась тонким льдом, но почти везде еще парила на морозе, и в этом без ветра движущемся тумане ему все время мерещились идущие евреи. Ему хотелось закричать им, и чтобы они в ответ тоже закричали ему, сказали, где они, действительно ли спаслись и как спаслись. От гати он пошел в сторону, куда, по словам захребетников, ушли евреи. Он думал, что, может быть, найдет какие-нибудь следы, но все ровно-ровно было занесено снегом, точно на этой земле никто никогда не жил.

Закончив первый, он сделал второй полный круг и решил, что теперь надеяться больше не на что — надо возвращаться, но продолжал дальше идти по краю болота. Замерзшая вода не занимала его, и когда он долго шел там, где был лед, его иногда посещала странная мысль, что это вращение вокруг Мшанников и есть его дорога, что он с нее уже не сойдет, так и будет идти, пока не умрет. Потом начиналась открытая вода, и опять ему мерещились идущие евреи и чудилось, что он кричит им, или он и вправду им кричал, а затем напрягал слух, чтобы услышать, что они кричат ему в ответ. Захребетники с гати говорили ему, что в темноте евреи походили на занесенные снегом болотные кочки или заросшие мхом бугры; он вспомнил это и подумал, что и от него евреи могли спрятаться, притворившись кочками, и что зря он был невнимателен и не осматривал мхи, когда до них можно было добраться. Сразу же он сообразил, что недавно совсем недалеко от берега видел бугор, очень похожий на сидящего на корточках человека, но лед рядом по виду был тонким, и он побоялся подойти. Он снова захотел найти то место, долго искал и наконец уже в сумерках нашел.

Как и тогда, в первый раз, он боялся: ветер сдул со льда снег, он был прозрачен и оттого казался особенно хрупким и непрочным. Все же Петр пополз: лег всем телом, чтобы меньше давить, и пополз. Страх был напрасен. Лед здесь был крепок, даже не трещал и не скрипел под ним, и, добравшись до кочки, тронув ее рукой, он увидел, что это стоящий на коленях человек, замерзший, очевидно, тогда, когда он молился. Сбив с него снег, Петр легко признал разбойника, распятого вместе с Христом. Теперь он понял, как евреи сумели перейти через болото, и понял, что они пошли туда, куда было обращено лицо молящегося.

Вернувшись в деревню, Петр сказал христианам, что теперь знает, где евреи. Он сказал, что Бог вовсе не спасал их. Он просто не хотел, чтобы они были убиты здесь, во Мшанниках. Он не хотел этого потому, что евреи думали, что во Мшанники они посланы Господом, посланы сыграть самые страшные роли и гордились, что никто из них не изменил и не отказался, каждый остался верен выпавшему жребию. Если бы все евреи вчера были убиты в своих домах и в своих постелях, говорил Петр, они умерли бы убежденные, что погибли безвинно, а Господь знал, что это не так. И поэтому Он дал им уйти, сделал, что они от Него бежали, бежали от роли, которую Он им предназначил.