Репетитор

–  Действительно… случай небывалый… редчайший просто! А я - со своими вульгарными штампами! Прости… О ком речь-то? О дочери этой нашей Тамары, дежурной администраторши?

–  Допустим. А что тут такого забавного?

–  Ксенечка Львовна, труба зовет!
– поторопил ее с лоджии хорошо поставленный бархатистый голос.

–  Иду-иду! Женька, не гляди на меня так, я не палач периферийных дарований, я - наоборот… Приводи, конечно.

–  С чем? С этой вашей триадой: проза - басня - стихотворение?

–  Мне все равно: "Муха-Цокотуха" в этом случае не хуже "Фауста", - беспечно отмахнулась Замятина и ушла к своим партнерам. Во время раздачи карт она глядела через стекло в гостиную туда, где только что стоял ее внук и где его уже не было. Взгляд ее выражал не юмор, не насмешку, а почему-то сострадание…

Седовласый актер, изящно тасуя колоду, заметил:

–  Многовато вы о нем беспокоитесь… не мальчик ведь уже, а? Не пора ли передать полномочия?

–  Действительно, Ксенечка Львовна, жените его! Хотите, мы его прямо здесь женим?
– весело предложила еще одна партнерша.

Замятина отвечала хрипло и мрачновато:

–  Я его, может, одной из миллиона отдам. Мне надо, чтобы его любили.

–  Так это, голубчик, само собой…

–  Нет, не само собой! А чтоб любили!
– с нажимом, почти грозно сказала Ксения Львовна, к немалому удивлению партнеров пресекая их легкомысленный треп.

15.

Катя впервые была в гостях у Жени.

Поначалу она держалась поблизости от двери, боязливо прислушиваясь к шагам в коридоре:

–  А вдруг она все-таки зайдет?

–  Во-первых, едва ли, - успокаивал Женя.
– Во-вторых, почему вам не познакомиться уже сегодня? Какая разница - когда, если я обо всем договорился? А в-третьих, - ты ли это? Так свободно общаешься тут с актерами - и вдруг…

–  Ну как общаюсь? Насчет автографа? Или чашечки кофе? Насчет того, кто на ком женат? А тут - насчет жизни. Не их, а своей… Сравнил!

Говоря это, она подробно разглядывала полулюкс.

–  Здесь один раз Калягин жил, - сообщила она.
– Знаешь, почему я запомнила? Ключик кто-то в песке нашел, мне его принесли на "спасалку", и я объявила в мегафон: "Отдыхающего из Дома имени Неждановой, потерявшего ключ от номера, прошу зайти к дежурной…" Слушай, а может, это судьба? Я не про Калягина, конечно, - я про номер ваш: ключик-то мог быть от какого угодно, правда? Но он был от этого… Ты вообще веришь в судьбу?

Но ответить она ему не дала, воскликнув без всякой паузы:

–  Ой, балда беспамятная! Я ж согласилась зайти только из-за холодильника вашего! Он работает?

–  Да… кажется, - оторопел он.
– А зачем тебе?

–  Бельдюгу положить. Пробовал, нет? Попробуй. Бабушку угости. Языки только не проглотите! Ее при мне коптили сегодня утречком, свежей не бывает…

Она вытаскивала из одного полиэтиленового пакета другой, с рыбкой, довольно увесистый, и определяла его в холодильник.
– Хочешь парочку сейчас?

–  Катя, это совершенно лишнее, - запротестовал Женя.
– Ну сообрази сама… Что Ксеня должна подумать? Она либо не будет тебя прослушивать… либо не дотронется до этой "бельдюги"!
– он огорчен был всерьез.

–  Да почему? Я ж от чистого сердца. Можешь даже вообще не говорить, что это от меня.

Такое предложение слегка успокоило его. А Кате все эти "комплексы" были просто неведомы.

–  Кто-то, мол, передал для Замятиной. Сами рыбаки могли для любимой артистки - скажешь, не могли?

–  Я не знаю, настолько ли рыбаки любят искусство, - усмехнулся Женя.
– Да и бабка у меня догадливая, быстро вычислит этого рыбака… Катя, сколько это стоило?

–  Да подарили мне на коптильне! Ну честно же… - она взяла изящный фруктовый ножик со стола.
– Вот, хочешь, на ноже поклянусь?

–  Не надо, верю, - улыбнулся он и отобрал нож, как у маленькой.
– Мы заниматься будем сегодня? И чем именно?
– поставил Женя вопрос ребром.

–  Чем прикажете, я - пожалуйста. Я тетрадочку новенькую принесла.

–  Да писать, может быть, пока нечего. Понимаешь, твой показ - это компетенция Ксени, я тут ни при чем. Но, кроме показа, там еще есть собеседование… Надо, чтоб ты могла толково рассказать, какие у тебя были сильные театральные впечатления, - это раз…

–  Ой… у меня их так много, я перезабыла уже большинство.

–  Я говорю о самых сильных! Ты что - так часто бываешь в театрах?

–  Я? Нет, особо частить некогда. А если пересказываешь, что по телику видела, - это уже не то? И отметку снижают?
– Катя беседовала через открытую балконную дверь, сидя на воздухе в плетеной качалке.

–  Катя… - произнес ее репетитор с некоторым изумлением.
– А ты ведь еще маленькая! В твоих вопросах иногда та же святая наивность, что меня ждет в начальной школе!

–  Это я - святая наивность? Ой, Женечка, это у тебя ко мне симпатия, наверно. У меня, знаешь, какие мысли бывают? Если их вслух сказать, ты от меня сразу откажешься!

–  А ты рискни, - предложил он.

–  Еще чего! Нет-нет, не верь, это я пошутила. Слушай, а эти книжки ты для кого взял?
– она опять впорхнула в комнату и разглядывала обложки; там были Немирович-Данченко, Михаил Чехов, "Пустое пространство" Питера Брука…

–  Для тебя, конечно. Для нас.

–  И уже закладочки сделал! Жень, а разве с них надо начинать?

–  А с кого?

–  По-моему, все-таки с бабушки. Ты у нее спроси: может, нечего даже трепыхаться?

–  Да почему, Катя? Все зависит от нас!

–  От вас, это точно. От тебя и от твоей замечательной бабушки… Гляди, чего я откопала - среди всех этих Станиславских… - из прозрачной сумки, где была рыба, Катя извлекла газету, а из нее - брошюру.
– Маленькая, да удаленькая! Лучше и понятней этих толстых…

Брошюра называлась "Ксения Замятина - судьба и роли"; с обложки смотрело ее лицо, каким оно было лет 15 назад.

–  Ну и чем это поможет тебе?
– насмешливо спросил Женя.
– Ничем. Скорее повредит даже… Видишь ли, у нас дома было экземпляров 40 этой книжонки. А зимой пришли дети, собирающие макулатуру, и Ксеня отдала им эти залежи. Раздражали ее комплименты за одну ее работу в кино, которой он стыдится. И опечатки: переврали, к примеру, имя-отчество ее любимого учителя…