Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Юля молча депрессивно курила. После консерватории она была печальна.

Горику хотелось обнять ее, погладить по щеке, сказать что-то нежное — вдруг получится. Но он не мог даже попытаться. Рядом был Какашка и Горик его за это ненавидел.

Они стояли в огромном чердачном помещении артучилища под местами дырявым куполом крыши, смотрели в единственное здесь застекленное окно на ночной Брагом. Окно было широкое и высокое, в человеческий рост. Вид впечатлял.

Было сыро. Воняло мышами. Кругом были огромные коричневые деревянные балки, которые подпирали что-то там вверху.

— Недавно кто-то дом обстрелял, — нарушил молчание Гена.

— В Брагоме? — поинтересовался Горик.

— Угу. Недалеко от Железо-бетонного завода.

— Убил кого-то? — спросила Юля.

— Кажись, нет. Трое раненых. Один тяжело.

Это могла быть и она, подумал Горик.

— Это была я, — сказала Юля.

Гена удивился.

— Ты? Зачем?

Юля не ответила.

— В новостях сказали, сначала думали, что это бандиты, потом решили, что маньяк. Так выходит — ты маньяк.

Впервые за долгое время она улыбнулась.

— Выходит, что я маньяк.

— Ты хотела кого-то убить? — спросил Гена участливо.

— А ты, Гена, не хотел сегодня кого-то убить? — сказала она с насмешкой.

Горик сразу почувствовал неприятный зуд в раненом ухе. В нем даже до сих пор звенело. Горик внимательно посмотрел на Юлю. Разговор заходил не туда, и было ясно, что добром это не кончится. Но Юле, видно, нравилось, она не хотела, чтобы кончилось добром. Горик понял это еще в консерватории.

Он давно понял, что она может убить. Он любил ее и боялся.

Гена целился сквозь стекло пистолетом.

— Я и убил бы, — сказал он задумчиво, — если б ты не помешала.

— Сейчас я тебе не мешаю.

Горик медленно засунул руку в карман куртки и сжал рукоятку пистолета.

Гена сделал свое «Пых!» в очередной автомобиль. Он как-то резко и сразу стал таким как тогда в особняке. Психопат с пушкой. И хватило бы одного слова, особенно такого как «Какашка».

— А как оно, стрелять по людям сверху? — спросил Гена. Было видно, что ему действительно интересно.

— Это нельзя объяснить, — ответила Юля. — Надо самому попробовать.

Гена пристально посмотрел на Горика.

— Сейчас бы я попал с первого раза.

Горик тихонько снял с предохранителя. Он был готов стрелять через карман.

— Я бы тоже, — сказал он.

Между ними как ни в чем не бывало стояла Юля.

— Вы не все обсудили в особняке? — спросила она лениво.

Она с нами играется, понял Горик.

— Я думал все, — сказал он, глядя на Гену.

Гена косился на Юлю, словно ждал ее приказа. Юля докуривала сигарету, будто ничего не происходило.

Вот сука, подумал Горик, она с нами играется. Только в какую игру? И кто должен проиграть?

Гена целился в стекло, сгибал и разгибал руку с пистолетом, ласкал и гладил его как женщину. Он любил оружие; он хотел его. Это был фетиш. Горик подозревал, что когда Гена сжимает пистолет, у него встает.

Оружие меняло Генку, это было видно, меняло его взгляд, позу, выражение лица, частоту пульса. Меняло то, что изменить невозможно — рост, вес, голос. Меняло клетки крови и клетки мозга. Гена был в чем-то неплохим парнем, неглупым, с чувством юмора, трусливым, конечно, но это бывает со всеми. Горик не хотел его убивать — не то чтоб они сильно сдружились, просто не хочется стрелять в человека, который так ржал над твоими анекдотами. Но Горик понимал, что убить его, возможно, придется. Неплохому парню дали пистолет и сделали его ходячей угрозой.

— А что если мы устроим дуэль? — предложил Гена с энтузиазмом идиота. — Как Пушкин и Дантес. Я стану на одном краю этого чердака, а ты на другом! И будем стрелять друг в друга по очереди.

Он был невменяем. Он не испытывал к Горику ненависти, не хотел отомстить за разбитую морду; просто со стволом это был невменяемый идиот и он хотел доказать что-то то ли Юле, то ли себе.

— Не советую, — сказал Горик дипломатично, — я стреляю точнее.

— А я быстрее, — ответил Гена.

Юля захохотала. Они тут все больные, подумал Горик. Он знал, что только она может все это прекратить. Если захочет.

— Юля, — сказал он, подавляя злость. — Ты нас сюда привела, чтобы мы друг друга перевалили?

Он уже видел, что да.

В ее лице он не разглядел даже ненависти, просто какой-то жестокий похуизм. Она никогда никого не полюбит, понял Горик.

— А что дуэль слабо? — спросила Юля. — Зассал?

Теперь он взбесился. Он уже ее ненавидел.

— А ты не хочешь с нами? Или ты любишь только наблюдать? Зачем дуэль, давай разбредемся по зданию и поиграем в войнушку. Стволы есть у всех. Слабо?

— На первом этаже, — сказала она.

— Что?

— Там зал с колоннами. Играем пока не закончатся патроны или кто-то не умрет.

— Подожди… — растерялся Горик.

— Это была твоя идея. Пошли.

И она решительно пошла в сторону лестницы. Горик потерялся настолько, что не заметил, как Гена наставил на него пистолет. Он просто мигнул и в следующую секунду смотрел в толстое черное дуло и чуть не обмочился, так это было неожиданно и страшно.

Вот так оно и бывает, успел подумать Горик.

— «Пых!» — сказал Гена, убрал пистолет и пошел вслед за Юлей.

Горик обмяк. Его убили.

* * *

— Бутылку красного вина… вон того, самого дешевого…

Юля рылась в карманах, считала скомканные купюры, звенела мелочью.

— А сколько тебе лет? — поинтересовались из киоска.

— Тридцать шесть. Я хорошо сохранилась. Давай бутылку и не пизди.

Она высыпала на блюдце в окошке купюры и мелочь.

— Грубо, — отозвались из окошка после паузы.

Горик подошел к ней и заглянул внутрь. В киоске сидел парень лет восемнадцати с красивым открытым лицом. На шее у него висели наушники от плеера. Он сгреб Юлины деньги и куда-то потянулся за вином.

С таким лицом можно сниматься в сериалах, подумал Горик. Выступать на школьных мероприятиях, трахать тупых сисястых блондинок-десятиклассниц. Он чувствовал зависть. Он вспомнил, что он страшный. А он всегда хотел быть красивым, как парень в киоске.

— А ты симпатичный, — заметила Юля, забирая вино.