Ричард Длинные Руки — грандпринц

— Прости, — сказал я поспешно, — остальные все… исчезли?

Она взглянула с новой злостью.

— А ты откуда знаешь?

— Один поделился со мной мудростью, — ответил я уклончиво. — Он не жадный.

— Но ты не викинг, — отрезала она. — Ты не знаешь… Да, мои сестры исчезали одна за другой. С одной я разговаривала, когда она просто растаяла в воздухе. Это значило, что отныне хватит оставшихся, чтобы забирать павших в битвах.

— Потом их становилось все меньше, — продолжил я тихо и с сочувствием, — пока ты не осталась в одиночестве… Но ты не исчезнешь!

Она взглянула исподлобья.

— Почему ты так решил?

Но я услышал в ее голосе тайную надежду, что я прав, а глаза заблестели чисто по-женски ожиданием, что так и будет.

— Ты, — продолжил я медленно, — в отличие от своих сестер… еще и умная. Ты развивалась, в отличие от них, умнела, выходила за рамки своей программы, и когда ее действие закончилось, сумела найти способ, как выйти за ее пределы!

Она произнесла мрачно:

— Говоришь непонятно, как прорицатель.

— Ты, — сказал я чуть живее, — нашла способ самообучения, а твой инстинкт самосохранения заставил тебя, не нарушая базовую программу, расширить понятие викинговости!.. Сейчас ты берешь даже тех, кто и не знает, что он викинг… ну, викинг, но где-то очень глубоко в душе. И потому ты при деле, верно?

Она повторила с угрозой:

— Ты понимаешь слишком много. И быстро.

— Я такой, — согласился я. — Погоди, опусти на минутку меч. Потом продолжим, я обещаю!. Я хочу сказать, ты не должна отступать. Когда и такие вот кончатся… ты все равно должна находить и переносить в Валгаллу героев… даже если они и вовсе христиане!

Она возразила с надменностью в голосе:

— Один не примет человека, поклоняющегося другим богам!.. А Тор вообще придет в ярость…

Я отмахнулся с небрежностью.

— В жизни все не так просто, ты ощутила и, молодец, поняла. Одни в самом деле христиане, таких горстка, другие только называются ими. Знала бы, сколько и через тысячи лет будет поклонников Одина, Тора, Бальдра, а сколько малолетних придурков будут брать себе имя Локи?.. Сколько будут мечтать о славных битвах, боях с инеистыми великанами, Асгарде?.. Ты же отличаешь павших в битве своих от чужих? Вот и хватай тех, кто даже будучи формально христианином, в душе чуточку викинг. А мы, если честно, все бываем в какие-то минуты викингами, все предпочитаем или хотя бы жаждем решить сложные проблемы простым ударом кулака в зубы, как и принято у викингов и считается для асгардовцев признаком доблести…

Она слушала меня с расширенными глазами. Я говорил и сам чувствовал, что прав, хотя начал придумывать, чтобы всего лишь продлить существование этой великолепной валькирии, предназначенной только для того, чтобы подбирать на поле кровавых битв умирающих героев и переносить в Валгаллу.

— И вообще, — закончил я, — все валькирии исчезли, как только исчерпалась область их применения, но ты никогда не исчерпаешь!.. Кроме того, сможешь расширить свою программу до того, что будешь делать… что-то еще.

Ее глаза полыхают, как звезды, щеки разрумянились, но голос прозвучал с недоумением и настороженностью:

— Еще?.. Что?

— Не знаю, — ответил я искренне. — Но это слишком уж специализированная задача — таскать трупцы с земли на небо. Пора расширять… Знаешь, если как-то сумеешь прилететь ко мне… просто так, а не за моей душой, то вместе могли бы что-то придумать… как мне кажется. Ты очень красивая женщина, и уже потому заслуживаешь большего, чем услаждать своим видом взор умирающего!

Барон застонал и начал открывать глаза, охнул, увидев нас двоих над ним, а ведь только что на месте валькирии был чудовищный голем, слабо повернул голову в одну сторону, потом в другую.

— Мы… его завалили?

— Ты его завалил, — сообщил я. — Это подвиг, тут девушка явилась тебя поздравить…

Он проговорил слабо:

— Я все думал, мне чудится… Она слишком хороша, чтобы быть настоящей.

Я повернулся к валькирии.

— Видишь?.. Он в тебя уже влюблен. Кстати, как твое имя?

Она повторила в недоумении:

— Имя? У валькирий нет имен. Имена только у асов, ванов, великанов…

Я сказал с неудовольствием:

— Если даже волк зовется Фенриром, а змей… не помню, но у него тоже есть имя, сама знаешь, то у тебя должно быть красивое, блистающее и гордое!

Она взглянула на меня открыто и ясно:

— Тогда назови меня, господин.

— Гм, — пробормотал я в смущении, — но если я дам тебе имя, то стану твоим хозяином, а это нечестно.

— Ты дал мне возможность жить дальше, — ответила она тем же ясным голосом. — Ты мой господин.

— Хорошо, — пробормотал я, — как, например… Жерольда? Это любимая дочь Карла Великого… Или Аделаида, тоже его дочка… Берта, Гизелла… Хильдегарда, Тертрада… Адальтруда, Фастрада… это все его дочери, а вот три женщины, которых он любил: Мальтегарда, Рудхильда, Регина…

Она продолжала смотреть мне в лицо ясными глазами.

— Господин… имя мое будет то, которое выберешь ты.

— Гм, — сказал я в неловкости, — я бы предпочел, чтобы выбрала ты сама. Я всегда стараюсь избежать ответственности, как любой организм, даже мужской… Ладно, да будет твое имя… Бергдис!

Она проговорила в недоумении:

— Бергдис… это значит — помощь богини!.. Но я не богиня…

— Будешь, — пообещал я. — Сегодня я из простых рыцарей делаю герцогов, почему завтра не смогу валькирию сделать богиней?.. Все впереди…

Барон поднялся и медленно подошел к нам, все еще опираясь на меч. Я напомнил себе, что надо закончить его лечение, когда валькирия упорхнет, он молодец, держится, хотя побледнел и старается не выказывать боль.

Валькирия бросила на него короткий взгляд, снова посмотрела на меня ясными очами.

— Мне пора.

— Зов?

— Да, — ответила она. — Противиться невозможно.

— Научишься, — пообещал я. — Если нет, помогу.

Она легким толчком рванулась в темноту свода.

Я успел увидеть, как развернула великолепные блистающие крылья. Лишь мгновение мы видели ее во всем блеске полета, затем темнота поглотила ее крохотную фигурку.

Барон, как и я и Бобик, смотрел ей вслед, лицо зачарованное.

— Благородный сэр, — произнес он хриплым голосом и не отводя от валькирии потрясенного взора, — она прилетала… за мной?