Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Друзья и враги
Новости из США были не такими уж плохими. Американские дипломаты не возражали против торговли с СССР. Соглашайтесь, если предлагают, — кажется, посыл был именно таким. Сейчас Россия стабильна, и советские торговые представительства с уважением относятся к обязательствам по кредитам и оплачивают счета [104] . В декабре 1931 года открылась новая сессия Конгресса. «Снова зашевелились “друзья” и “недруги” Союза», — тонко подметил Сквирский. «Друзья» предлагали решить вопрос с дипломатическим признанием СССР, а «враги» — полностью запретить советский импорт. Конгрессмен Фиш представил на рассмотрение резолюцию, в которой предлагалось на ежегодной основе исследовать «революционную пропаганду и деятельность коммунистов и других групп, выступавших за насильственное свержение власти в США». Как говорил Сквирский, в прессе циркулировали новые слухи о том, что СССР находится на грани финансового краха и не сможет оплатить счет за границей. Он посчитал необходимым опубликовать заявление, опровергающее эти слухи [105] . Читатели, конечно же, заметили иронию происходящего: на грани финансового краха были США и европейские страны, а вовсе не СССР.
104
Б. И. Вайнштейн — И. А. Пятницкому (вложения). 12
105
Б. Е. Сквирский — М. М. Литвинову. 18 декабря 1931 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 515–517.
Однако это был трудный период для СССР: как внутри страны, так и за ее пределами. Внутри советскому правительству приходилось справляться с непредвиденными последствиями индустриализации и насильственной коллективизации сельскохозяйственных земель. И то и другое развивалось с бешеной скоростью, что встречало сопротивление со стороны крестьянства. Крестьяне жгли зерно, убивали скот, уничтожали оборудование, только чтобы оно не попало в руки советских коллективизаторов. В деревнях разгоралась новая гражданская война, что привело к повсеместным разрушениям, голоду, депортациям и насилию, которое применяли, чтобы подавить крестьянское сопротивление. В то же время на международной арене СССР находился в опасном положении. Отношения с Францией и США оставались плохими. Там, как и в Восточной Европе, процветали антикоммунизм и ненависть к СССР. «А здесь — один сплошной лес враждебности, русофобии и советофобии, в котором не видно просвета», — писал полпред в Хельсинки Иван Михайлович Майский своему другу [106] . И все же Литвинов завоевывал уважение на Западе. Он был «умным парнем» — так охарактеризовал его один американский дипломат. Майский писал Литвинову в 1931 году, что его «личный авторитет» растет. Сталин одобрил назначение Литвинова наркомом в июле 1930 года, хотя это было удивительно, ведь «босс» постоянно его критиковал. Помощник Сталина Каганович, секретарь ЦК ВКП (б), тоже не любил Литвинова и часто на него нападал. Тем не менее нарком оставался на своем месте, опровергая ежегодно возникавшие слухи о том, что его скоро уволят. В 1932 году казалось, что Сталин успокоился настолько, насколько это было возможно. «Запросите мнение Литвинова», — говорил он Кагановичу, когда возникал внешнеполитический вопрос. А именно о пактах о ненападении с Францией и Румынией, которые были крайне важны для Сталина [107] . Проглотил ли это Каганович? Вероятно.
106
И. М. Майский — А. А. Нестерову. 17 сентября 1930 г. // Майский И. М. Избранная переписка с российскими корреспондентами: в 2 т. М., 2005. Т. I. С. 370–371.
107
И. В. Сталин, В. М. Молотов — Л. М. Кагановичу. 16 августа 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 281.
Сталин как предприниматель
Советско-американские отношения медленно, но развивались. По крайней мере так казалось в январе 1932 года. Политбюро тщательно за ними следило. Его мотивировали торговые соображения, основанные на информации, полученной от Богданова, и на рекомендациях Розенгольца. Когда нью-йоркский «Нэшнл Сити Банк» предложил кредит в обмен на урегулирование претензий, Сталин оживился. Этот банк не первый раз делал предложения [108] . Если условия были недостаточно хорошими, Сталин предлагал другие, крайне невыгодные и нереалистичные с учетом экономического кризиса в США. «Мы можем пойти на частичное удовлетворение претензий частного банка, — сказал он, — лишь при условии получения большого займа» [109] . Сталин торговался как кулак, когда речь шла о торговле, но даже кулаки соглашались заключить сделку на приемлемых условиях. Если Сталин и правда хотел договориться, то стоило поручить такое дело Литвинову или Розенгольцу. Когда американские посредники приезжали в Москву в надежде заключить контракт, Сталин мог вести себя заинтересованно, но цинично. Даже самым важным гостям оказывался грубый прием. Например, полковнику Хью Л. Куперу, инженеру-строителю, работавшему на Днепровской плотине, где работы были завершены в 1932 году. За участие в строительстве самой большой плотины в мире Купер получил орден Трудового Красного Знамени. Эта награда не была простой безделушкой. Ее присваивал ЦИК СССР за важные заслуги перед государством. «Купер — большой нахал, — писал Сталин из Сочи (где проводил ежегодный отпуск), — и избалован легкостью приемов у советских деятелей». Он хотел встретиться с Политбюро, что значило, что он представляет важные деловые круги в США. Как писал Сталин, конкретных предложений у Купера не было. Он просто искал себе новое дело. «Не следует его баловать, — писал Сталин. — Тем не менее его надо принять вежливо, выслушать внимательно и записать каждое слово, доложив обо всем ЦК» [110] . Как выяснилось, у Купера в самом деле было предложение для Москвы от «Дженерал моторе»: 100–200 тысяч подержанных грузовиков и автомобилей с гарантией, что они проедут еще по крайней мере 150 тысяч километров, с «полной комплектацией» в виде новых шин. Средняя цена — примерно 200 долларов на условиях десятилетнего кредита. Каганович и его коллеги в Москве спросили Сталина, что он думает [111] .
108
См.: Carley M. J. Silent Conflict.
109
И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу, В. М. Молотову. 21 июня 1932 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. После 21 июня 1932 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу, В. М. Молотову. 1 июля 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 186–187, 205.
110
Л. М. Каганович, В. М. Молотов и др. — И. В. Сталину. 29 июля 1932 г.; И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу и др. 30 июля 1932 г. // Там же. С. 251–252.
111
Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов и др. — И. В. Сталину, В. М. Молотову и др. 22 августа 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 295–296.
«Дело о подержанных автомобилях “Дженерал моторс” очень подозрительное, — ответил Сталин. — Нас могут надуть и постараться сбыть всякий хлам». Тут читатели могут посмеяться, вспомнив анекдоты о продавцах подержанных автомобилей, особенно если речь о тех, что были плохо сделаны в США. В этом случае это были хотя бы не «форды». «Тем более что наши приемщики никогда не отличались добросовестностью». Тут в Сталине вновь проснулся непобедимый кулак: «Тем не менее следует попытаться купить не более 50 тысяч штук автомобилей, если цена будет более низкой, скажем, 100 долларов и кредит не менее 10 лет. Если соглашение на 50 тысяч даст хорошие результаты, — добавил Сталин, — и
машины окажутся действительно годными, можно будет купить еще такое же количество машин. Обязательно надо выяснить вопрос о запасных частях, и сделку надо понимать так, что машины продаются с запчастями. Нам нужны главным образом грузовики. Поэтому из 50 тысяч машин следует взять 45 тысяч грузовых и 5 тысяч легковых» [112] .112
И. В. Сталин, В. М. Молотов и др. — Л. М. Кагановичу и др. 23 августа 1932 г. // Там же. С. 296.
Когда в Москву с предложением приехал еще один американец, Сталин посмеялся. На этот раз это был Лестер Барлоу, который хотел начать работу с Богдановым — продать ему чертежи бомбы, которая была интересна «Амторгу», чтобы покрыть свои расходы. Сталин тоже заинтересовался, но цинизм взял верх. «Я бы не советовал, — писал он из Сочи, — просто и “вежливо” выпроваживать из СССР Барлоу. Все буржуазные иностранные спецы являются или могут быть разведчиками. Но это не значит, что надо их “вежливенно” выпроваживать. Нет, не значит! Советую: не разрывать связей с Барлоу, быть к нему внимательным, подбросить ему кое-какие деньги, взять чертежи, но своих достижений не показывать ему (можно сказать, что мы — люди отсталые и готовы учиться у Барлоу, конечно, — конечно! — за деньги)» [113] . Сталин был по-прежнему в своем стиле: циничен и груб в личном общении, но при этом, как грузинский кулак, готов заключить сделку на выгодных условиях.
113
И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. До 19 июня 1932 г.; И. В. Сталин — К. Е. Ворошилову, Л. М. Кагановичу и др. 7 августа 1932 г. // Там же. С. 269–270.
Но Барлоу был важен не только из-за чертежей бомбы. Он был связан с Франклином Делано Рузвельтом, политиком-демократом, а впоследствии губернатором Нью-Йорка, выдвинувшим свою кандидатуру на должность президента США. Когда Барлоу вернулся в США, Франклин Рузвельт позвал его к себе, чтобы обсудить переговоры с СССР. По словам Лестера, Рузвельт сказал, что не будет делать «русский вопрос» частью своей кампании, но, если его изберут, он «предпримет меры, чтоб быстро его решить» [114] . Иногда «вежливость» с иностранными спецами приносила свои дивиденды.
114
П. А. Богданов — М. А. Логановскому. 30 сентября 1932 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 611.
После мрачных и тусклых отношений предыдущих двух лет наконец впереди появились лучики света. У Сталина улучшалось настроение, когда он изучал мировую арену. На Дальнем Востоке японцы годом ранее оккупировали Маньчжурию, что вызвало беспокойство в Вашингтоне. А в Германии дела обстояли все более нестабильно и тревожно. Веймарское правительство Генриха Брюнинга рухнуло в конце мая 1932 года. На его место пришел Франц фон Папен, злобный аристократ, ненавидевший большевиков. Сталин считал эти изменения положительными в том смысле, что они должны были встревожить американское правительство и, как он писал, расположить их в большей мере «искать связи с СССР» [115] . Из-за многочисленных визитов американских банкиров и бизнесменов в Москву тем летом он и его коллеги полагали, что наступает переломный момент. Каганович, как обычно, был согласен со Сталиным.
115
И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. До 12 июня 1932 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 158–159.
Взлеты и падения
Американский «журналист» Айви Ледбеттер Ли летом 1932 года вернулся в Москву и долго разговаривал с Крестинским. По его словам, существовали два фактора, которые способствовали сближению. Во-первых, бизнес. «Американские бизнесмены все чаще задают вопросы, почему все остальные правительства строят заново нормальные отношения с СССР, а США нет». Во-вторых, поведение Японии на Дальнем Востоке. Как и во Франции, на всем Западе в отношениях с Москвой начинал одерживать верх прагматизм, когда речь шла об угрозах безопасности.
Как же быть с «пропагандой», интересовался Крестинский? Где кроется проблема: в правящих элитах или широкой общественности?
«В широкой общественности, — ответил Ли. — В особенности против вас работает АФТ. Ее предводители боятся утратить влияние и лишиться теплого места и привилегий после обновления отношений с СССР». А кроме того, добавил Ли, оказывает влияние Католическая церковь, которая имеет большое влияние в США.
Крестинский сменил тему и заговорил о событиях на Дальнем Востоке. Ли ответил, что большинство людей в США заняты внутренними вопросами. События на Дальнем Востоке волнуют от силы сотню человек, и у них же есть полная информация по этому вопросу. Ли считал, что входит в их число. Так, например, гипотетически предположил он, если Япония соберется оккупировать Владивосток, то это сблизит США с СССР.
То есть для оживления советско-американских отношений нужна оккупация Владивостока? Крестинский был немало удивлен. А если японцы нападут на Тихоокеанский флот США? Тогда американцы обратят внимание на СССР?
Ли не знал, что сказать. Тем не менее он предположил, что война на Дальнем Востоке приведет к «постепенному изменению американского общественного мнения в пользу СССР». Он добавил, что в любом случае «деловые круги в США не боятся коммунистической пропаганды, и в этих деловых кругах растет желание работать с СССР и нормализовать с ним отношения».
«Во внешнеполитических взаимоотношениях, — ответил Крестинский, — требуются выдержка и терпение. И нам остается терпеливо ждать, пока вопрос о нормализации отношений созреет». Ли многословно заверил его, что это ожидание в конце концов окупится [116] .
Вопрос «пропаганды» был намного серьезнее, чем пытался показать Ли, хотя, возможно, американские предприниматели не хотели, чтобы он мешал им заключать контракты с СССР. Полковник Купер в свою очередь встречался с людьми в Нью-Йорке. Он иначе смотрел на «пропаганду», хотя, вероятно, это было связано с личным недовольством Москвой. «Возьмите, например, меня, — говорил он сотруднику “Амторга” в Москве, — человека, работавшего не покладая рук последние пять лет над вопросом признания. Это обходится мне примерно в 12 тысяч в год, поскольку у меня служат два человека, которые специально занимаются этим делом. Тем не менее российское правительство мне за это не платит, и я бы в любом случае отказался от оплаты, даже если бы мне ее предложили. И несмотря ни на что, все впустую» [117] . Купера, очевидно, раздражало, что он работает бесплатно, хотя ему платили за строительство Днепровской плотины.
116
Стенограмма беседы Н. Н. Крестинского с А. Ли. 31 июля 1932 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 597–599.
117
Стенограмма беседы И. А. Лившица с Х. Л. Купером. 1 августа 1932 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 600–601. Копии стенограммы были отправлены Н. Н. Крестинскому и в III Западный отдел НКИД.