Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

13 мая Лаваль прибыл в Москву, где его с флагами и оркестрами встречала ликующая толпа и ждали банкеты. Визит Лаваля был не столько деловым, сколько церемониальным. Он провел две официальные встречи: одну в НКИД с Литвиновым, Крестинским и Потемкиным и другую в Кремле со Сталиным и Молотовым. В Кремле все ему улыбались. Глядя на официальную фотографию, трудно поверить, что пакт оказался пустышкой.

Встреча на высшем уровне в Москве премьер-мининстра Франции П. Лаваля с главой СССР И. В. Сталиным (слева направо: Ш. Альфан, А. Леже, М. М. Литвинов, В. П. Потемкин и В. М. Молотов). Май 1935 года. АВПРФ (Москва)

Ни на одной из бесед не велась запись. Крестинский написал Майскому, что Лаваль поднял вопрос царских долгов, но обсуждение слишком далеко не зашло. Сталин отмахнулся, заявив, что дело мертво, да и сами французы не слишком спешат платить долги. «Когда же Лаваль сказал, что французы платежи американцам увязывают с получением платежей от немцев, то тов[арищ] Сталин шутя сказал, — записал Крестинский, — что мы тоже готовы обсуждать вопросы о долгах, связывая их с убытками от интервенции. Если французы согласны покрыть нам эти убытки, мы, пожалуй, могли бы говорить о долгах». И Лаваль спешно отступил. У Крестинского сложилось впечатление, что сам Лаваль не воспринимал этот вопрос серьезно, но задал его, чтобы потом отчитаться об этом в Париже [1001] . По свидетельству Потемкина, Лаваль сам поднял вопрос о переговорах между штабами, призванных усилить франко-советское военное сотрудничество. Французское верховное командование не было информировано о дискуссиях, которые вел Лаваль в Москве, но держало дверь открытой, ожидая лишь отмашки Лаваля к началу переговоров. Лаваль, как это за ним водилось, по возвращению в Париж отложил начало военных переговоров [1002] . Сталин согласился на совместное коммюнике с абзацем в поддержку французской национальной обороны [1003] . Это вызвало ужас у опального Троцкого. Но почему бы и не поддержать французскую национальную оборону, если на кону организация антинацистского альянса? Сталин видел в этом цель, но можно ли то же самое сказать о Лавале? Что касается Троцкого, его мнение больше никого не интересовало и могло лишь усилить желание Сталина его устранить.

1001

Н. Н. Крестинский — И. М. Майскому. 19 мая 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 48. Д. 7. Л. 66–67.

1002

В. П. Потемкин — М. М. Литвинову. 26 июня 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 60. Д. 148. Л. 161–170.

1003

Коммюнике ТАСС от 16 мая 1935 г. // ДВП. Т. XVIII. С. 336–338.

Майский позднее слышал от третьих лиц, что Сталин был с Лавалем откровенен. Лаваль сразу после обмена комплиментами и соблюдения политеса выразил удовлетворение тем, что франко-советский пакт не обращен против какой-либо конкретной страны.

«Как не направлен? — отвечал Сталин. — Наоборот, направлен и очень направлен против одной определенной страны — Германии».

«Лаваль был несколько ошарашен, но сразу же постарался перестроиться и с той же обворожительной вежливостью стал выражать удовольствие по поводу откровенности Сталина. Так, мол, говорят лишь между настоящими друзьями».

Сталин прервал его: «Вы были сейчас в Польше, что там происходит?»

Лаваль: «Хотя прогерманские настроения в Польше еще сильны, но имеются признаки улучшения, которые постепенно приведут к изменению польской политики…»

Сталин прервал его: «А по-моему, никаких признаков нет! Вы друг поляков, попробуйте же их убедить, что они играют гибельную для самих себя игру. Надуют их немцы и подведут. Вовлекут Польшу в какую-либо авантюру, и когда Польша ослабеет, то заберут ее или разделят с какой-либо другой державой [курсив наш. — М. К.]. Зачем это нужно полякам?»

Лаваль был обескуражен прямотой Сталина и поспешил сменить тему, заговорив о Католической церкви. Он поинтересовался, не может ли Сталин найти какой-нибудь «мостик» к папе Римскому и заключить с ним какой-нибудь пакт.

Сталин улыбнулся: «Пакт? Пакт с папой? Нет, не выйдет! Мы заключаем пакты лишь с теми, кто имеет армии, а папа Римский, насколько мне известно, армии не имеет» [1004] .

По пути назад через Польшу, куда он заехал на похороны Пилсудского, Лаваль заявил, что совершенно не возражал бы против «франко-германской Антанты». Если разразится война, пояснил Лаваль, «нас завоюют большевики» [1005] . И хотя Сталин ему советовал предостеречь поляков от безрассудных поступков, Лаваль ничего подобного не сделал. Так Лаваль показал свое истинное лицо — лицо человека, которому нельзя верить.

1004

Майский И. М. Дневник дипломата. Кн. 1. С. 110–111 (запись от 19 июня 1935 г.).

1005

Szembek J. Journal. P. 82–86 (entries of 18 and 19 May 1935).

ГЛАВА XII КОНЕЦ НАВЕДЕННЫМ МОСТАМ: КРУШЕНИЕ АНГЛО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ 1935 ГОД

Англо-германское морское соглашение не помешало англо-советскому сближению, хотя и усилило недоверие СССР к британскому правительству. Ванситтарт все еще настаивал на необходимости хороших отношений с СССР, и его раздражало, что его правительство никак не могло понять, почему важно срочно начать перевооружение для борьбы с нацистской Германией. Советский Союз, говорил он, должен быть настроен к нам «дружелюбно, мы не должны сбиваться с пути в погоне за “фонарем из тыквы” для успокоения Гитлера». Прогермански настроенные представители «Таймс» и Палаты лордов «жили в раю для дураков». Только «своевременный реализм» мог помочь найти выход из «этого опасного царства». «Нельзя терять ни недели, — позже отмечал Ванситтарт в своем протоколе, — надо срочно приступать к перевооружению для борьбы с Германией» [1006] .

1006

Vansittart’s minutes. 17 May 1935. C3943/55/18, TNA FO 371 18840; 15 June 1935. C4564/55/18, TNA FO 371 18845; 5 July 1935. C5178/55/18, TNA FO 371 18847; 9 Nov. 1935. C7647/55/18, TNA FO 371 18851.

Майский ведет переговоры в Лондоне

Похоже, Ванситтарту удалось удержать курс правительства, хотя и с трудом. Ему также нужно было успокоить Майского, расстроенного англо-германским морским соглашением. Для этого они встретились 9 июля, чуть меньше, чем через год после первых переговоров об улучшении отношений. Во-первых, Ванситтарт развеял слухи (он предполагал, что Майский мог о них узнать), что его должны назначить послом в Париже. «Мечты доброжелателей», — сказал Ванситтарт. В период апогея его влияния в МИД, кто были эти «доброжелатели», которые пытались выпихнуть его за дверь всего лишь через три месяца после визита Идена в Москву? Участвовал ли в этом недовольный Сарджент? «Исключено», — сказал Ванситтарт про Париж, но читателям стоит обратить внимание на то, что его позиция не была настолько сильной, как казалось. Ванситтарт также хотел успокоить Майского насчет Хора. Он «реалист», то есть «антигерманский и профранцузский». В британской внешней политике не будет изменений. Так полагал Ванситтарт, но сколько времени он сможет заставлять правительство придерживаться курса, который уже шатается?

Майский хотел обсудить англо-германское морское соглашение: «Я возразил, что события последних недель привели меня в большое смущение. Морское соглашение явилось несомненно прорывом “фронта Стрезы”… Невольно у всякого постороннего наблюдателя должно было рождаться впечатление о том, что с приходом нового хозяина в Форин-офис в британской внешней политике наступили крупные перемены, притом перемены резкие и крутые. Всего лишь два месяца назад Англия вместе с Францией и Италией категорически заклеймила одностороннее нарушение Версальского договора Германией, а 18 июня она [Англия] сама санкционировала такое одностороннее нарушение». Таким образом, британское правительство по большей части утратило расположение, которое оно завоевало за последний год или около того в Москве и укрепило престиж нацистской Германии [1007] . Ванситтарт защищал морское соглашение — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Лучше так, чем никак. Надо попытаться относиться к Гитлеру беспристрастно, весьма неубедительно оправдывался Ванситтарт. Майский полагал, что, по мнению Бивербрука, сказывалось предвыборное желание завоевать голоса пацифистов. Кроме того, постепенно утрачивалась вера в коллективную безопасность, хотя, добавил Майский, британский МИД никогда особенно в нее не вкладывался. Он бы еще больше разочаровался, если бы узнал о нашумевшем меморандуме и протоколе Сарджента. Майский полагал, что в Великобритании все еще придерживаются антисоветской политики. Почему бы не позволить Германии укрепить свои позиции в Прибалтике? Это будет проблема СССР [1008] .

1007

Дискуссия И. М. Майского с Р. Ванситтартом. 9 июля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 106. Д. 17. Л. 157–161.

1008

Майский И. М. Дневник дипломата. Кн. 1. С. 114–115 (запись от 9 июля 1935 г.).

В июле Хор и премьер-министр Болдуин по очереди встретились с Майским. Результат переговоров с Хором был неутешительным. В начале лета 1935 года Майский в переписке неоднократно упоминал о возможности вторжения Италии в Абиссинию (Эфиопию). Хор затронул эту тему на встрече. Он полагал, что война в Африке неизбежна, и это может помочь Германии и дестабилизировать европейскую безопасность. В итоге разговор зашел о ситуации в Западной и Восточной Европе. Складывалось ощущение, что Восточный пакт не воскресить — на самом деле он был мертв уже давно. Хор признал, что британское правительство может рассмотреть военновоздушный пакт на западе. Он утверждал, что об англо-германском пакте не может быть и речи, однако Майский с сомнением отнесся к его словам и предупредил Литвинова, что Хор рассматривает какой-то вариант «компромиссного» соглашения с Германией, основанный на безопасности на западе. Удержать его от этого шага могут только французы или британские «франкофилы» [1009] .

1009

И. М. Майский — в НКИД. 17 июля 1935 г. // ДВП. Т. XVIII. С. 457–458.

Через несколько дней состоялась более удачная встреча с премьер-министром Болдуином. Майский подчеркнул опасность Германии и Японии, в соответствии с результатами переговоров с Ванситтартом. Он также добавил в этот список Италию, учитывая приближающуюся «Абиссинскую проблему». По последнему вопросу Болдуин выразил свое согласие. Майский подчеркнул важность формирования большой коалиции маленьких и больших государств для сохранения мира и безопасности. Посол не упомянул Великобританию, и Болдуин сказал, что ее следует тоже добавить. Переговоры включали в себя много пунктов, Майский описал их на семи страницах. Как всегда, обсуждались общие интересы и отсутствие их столкновений. Болдуин был не до конца уверен в последнем пункте и осторожно упомянул Индию, заговорив о царских замыслах. Майский в ответ рассмеялся и сказал, что у СССР нет абсолютно никаких интересов в Индии. «В дни моего детства, — ответил Болдуин, тоже засмеявшись, — русский поход на Индию был в Англии постоянным кошмаром». Затем они заговорили о другом: например, об улучшении торговых отношений, это поддерживал Болдуин. В какой-то момент в переговорах произошел философский поворот, и стороны начали обсуждать преимущества и недостатки революции, но затем Майский вернулся к сути дела, то есть к европейской безопасности. Болдуин, видимо, ждал этого вопроса, так как он быстро заверил посла в том, что у Великобритании не было изменений политического курса и она не отказывалась от принципа неделимого мира в Европе. Но в политике, добавил Болдуин, необходимо быть реалистом. И проявлять гибкость, мог бы добавить он. «Трудно заранее фиксировать те пути и методы, с помощью которых легче всего добиться желаемых результатов». Некоторые вопросы лучше обсуждать с министром иностранных дел [1010] .

1010

Дискуссия И. М. Майского со С. Болдуином. 25 июля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 106. Д. 17. Л. 162–169; И. М. Майский — в НКИД. 20 июля 1935 г. // ДВП. Т. XVIII. С. 461–462.

Абиссинский кризис

В конце весны и начале лета Литвинов начал заниматься Абиссинским вопросом. Итальянцы готовились к вторжению, и этот вопрос должен был обсуждаться в Лиге Наций. Итальянский посол Бернардо Аттолико приехал к Литвинову, чтобы обсудить текущие дела, но вскоре речь зашла об Абиссинии. Европейские страны не понимали итальянские интересы. Из-за чрезмерной эмиграции в Италии произошла сильная потеря населения, и она искала земли для колонизации. Конечно, странно было вести подобные разговоры с советским наркомом, поскольку СССР противостоял европейскому империализму и колонизации. Тем не менее Литвинов проявил определенное понимание. Он сказал, что в этом случае Италия совершила ошибку, проголосовав за принятие Абиссинии в Лигу Наций, хотя могла бы выступить против, сославшись, помимо всего прочего, на существование рабства и «низкий культурный уровень». Тем не менее теперь Абиссиния — член Лиги, и Италия не может требовать, чтобы Лига отказалась защищать одного из своих членов. Кроме того, Италии будет противостоять Англия, действуя в своих интересах. Об этом необходимо помнить Риму, даже больше, чем о любых решениях Лиги. Аттолико согласился и признался, что он не полностью поддерживает политику своего правительства в отношении Абиссинского вопроса. «Я заверил Аттолико, — написал Литвинов в дневнике, — что мы ни в какой степени не хотим вредить интересам Италии. Мы разделяем опасения Франции по поводу ослаблении влияния Италии на европейские дела в результате абиссинских дел… К сожалению, Италия в меньшей мере считается, по-видимому, с нашими интересами, если верить множащимся сведениям об основе переговоров Италии с Германией и Польшей». Литвинов упомянул интриги итальянцев, направленные на то, чтобы вывести Украину из СССР. Аттолико посмеялся над этой идеей, но пообещал написать в Рим [1011] . Литвинов полагал, что Италия станет членом антинацистского союза, и беспокоился, что может ее потерять из-за итальянских амбиций в Абиссинии.

1011

Дневник М. М. Литвинова. Встреча с Б. Аттолико 5 июня 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 103. Д. 1. Л. 68–70.