Родишь мне сына

Не только в Питере, но и в Ленинградской области. Если надо было, я решал вопросы у московских друзей Шварца. Он был надежен, справедлив. Ценил мою преданность. Ценил то, что я был человеком слова. Если поклялся — обязательно выполню. Каким бы ни было дело. Я брал любой заказ, который поступал от командира. Как в старые добрые времена, когда я был в нашивках с черепом на фоне автомата.

Стрелок.

Именно так меня прозвали после армии. Все это имя знали. Все его боялись. Все его уважали. И если кто-то прознавал, что я внес его в свой список посещений... Бежать уже никто не смел. Лучше просто ждать, пока приду. Разве что сходить к нотариусу — время составить завещание.

— Стрелок, — кивнул мне браток возле входа. — С чего в такое время?

Небо еще было черным. Мосты развели — они грустно смотрели вверх, но звезд не видно. Где-то над горизонтом разгоралась зорька, но до рассвета было далеко. Сыро. Холодно. Безлюдно. И вот я через полчаса уже стою у входа в логово разврата. Как того желает Шварц — именно сейчас и не часом позже.

— Босс позвонил. Что-то срочное.

— А... — кивал браток, растирая кисть в бинтах.

Он надавил на кнопку вызова, и с минуту на минуту дверь должна открыться. Таков был порядок. Шварц засел в реальном бункере. Укрепточка Сталина. На картах ее раньше не было. Нет и сейчас. А бункер есть. И вхожих очень мало.

— Что с рукой?

— Съездил по зубам тут одному, — хихикал парень. — Знатная была заруба... Босс велел нагнуть тут одного предпринимателя. Независимый типа, — отметил он и покрутил пальцем у виска. — В Питере нет независимых. Просто одни платят боссу, а другие — нет. Но это временно.

— Понятно, — кивнул я без энтузиазма.

Лезть в эти дела я не хотел. Шварц был сильным игроком, и с таким лучше дружить. Он уважал только силу. Именно потому мы сработались — он видел во мне бешеного мудака, головореза и просто отбитую сволочь. А мне тут было нечего добавить. Каков уж есть, к вашим услугам.

Я шел по длинным коридорам, и каждая шестерка мне кивала, повторяя одно слово: "Стрелок". Только так. Это был мой позывной, моя визитная карточка. Мой фирменный почерк. Так меня прозвал сам Шварц. А то, что говорил здесь босс, ценилось выше Библии.

Пройдя штук пять постов охраны, я вошел к самому шефу. Правда, он склонялся к мысли, что я друг ему, даже брат. Но никак не подчиненный. Что-то в этом было.

— О, Стрелок... — произнес он довольно и дал знак потаскухам.

Они прошлись по мне голодным взглядом и ушли за дверь. Меня такой типаж ничуть не радовал. Если б я хотел пердолить грязную шваль, то не искал бы сложных путей. Я прекрасно знал, где валом проституток. Шварц держал отменный бордель.

И по иронии... о Валентине я узнал также от него. Хоть она и на каплю не была шлюхой.

— Шварц, — кивнул я и сел за стол. — Что за спешка? Отчего такая вакханалия?

— О... — качал он головой, откинувшись на спинку кресла. — Стрелок наш зол. Небось я разбудил тебя?

— Разбудил? Пф... — было мне просто смешно. — В последнее время как-то не спится.

— Понимаю, — кивал он, опустив глаза. — Понимаю, Марат. Соболезную. Мне очень жаль, что так вышло с Валентиной. Пусть я знал ее просто как специалиста, сотрудника и надежного друга... я и на йоту не был с ней так близок, как ты. Но я тебе сочувствую всем сердцем, брат. Это огромное горе. Она ведь была еще и беременна, верно?

— Да, — произнес я тихо. — Да, была беременна.

Эта тема — просто боль. Она колола мое сердце до кровавых полос на лице.

Валя меня восхищала, я носил ее на руках, видел в ней идеальную женщину. Уверен, такой она и являлась. Умная, красивая, гордая, неприступная как крепость. Когда я впервые ее увидел, то подумал, что со мной она не будет никогда. Я урод, я жесток, я груб. Жизнь из меня высекла топор — идеальное оружие. Просто аппарат для удаления мусора, сорняков. Покажи мне пальцем на человека — я его испепелю. Как в переносном смысле, так и буквально.

А она... Я сидел и снова думал о ней. Смотрел на большой прозрачный стол из закаленного стекла и словно видел в его бликах Валентину. Эти белые волосы, укладка, макияж, сверкающие влагой губки. Она была словно мечта, словно обложка. Будто... недосягаемая звездочка на небе. А я возле нее — как кусище говна. Ублюдок, что и знает только то, что разрушать, делать больно, отбирать, угрожать. Сеять горе.

Наша связь была хрупка, но я так сильно мечтал о ребенке, о наследнике.

Я был последним в роду. Династия Стрельбицких — она иссякала. Воины живут недолго. А после того, как Шварц меня чудом достал с того света, я всерьез подумал о семье. О верной жене, о ребенке. О детях. О сыне. Мне так захотелось стать отцом и увидеть свою копию. Обучить малого рукопашке, научить его стрелять. Отшлифовать в нем лучшее, что есть во мне. Найти волшебные точки — превратить ребенка в культ, посвятить ему остаток жизни. Уберечь его от ошибок, дать совет, подготовить к испытаниям и защищать от врагов, пока не окрепнет. Пока не станет на ноги и... не скажет мне однажды: "Батя, я уже большой. И могу за себя постоять. Береги себя, я вернусь..."

И когда я понял, что Валя беременна, то чуть не сбрендил. Я реально слетел с катушек: запускал салюты, ездил бухой и орал на небо Питера, что я самый счастливый человек на свете.

Но потом мы поссорились. Мы поскандалили. Она меня бросала.

Это не было связано с тем, что я нажрался или матюкнулся. Или был похож на грязную свинью. Я вообще не бываю похож на грязную свинью — я ненавижу грязь, я ненавижу пятна. Пятна — моя фобия, мой главный триггер. Этот страх шел аккурат вторым после измены.

Я очень боялся трех вещей: пятен на белой рубашке, неверности жены и... Я боялся потерять ее. Потерять Валентину. И мой худший кошмар стал реальностью.

Она сказала, что уходит. Не объяснила, почему. Не призналась, к кому. Валя не сказала вообще ни слова. Только прощание. "Я ухожу", — бросила та, что превратила меня в тряпку. Превратила в теплого и любящего. Сраного мечтателя. Я грезил счастьем и добром, уютом, очагом. Женой в переднике и парочкой детей. Определенно мальчиков. Но хватило бы одного — очень крепкого, бойцовского пацана. Я бы вырастил солдата, отменного десантника как папа. Как я сам.

Но Валя просто растоптала это в крошку. Она сдавила все мои мечты железной шпилькой — и мир разрушился. Я не давал ей ходу, не хотел терять. Я ее не отпускал. Она бежала — я преследовал. Уж так меня учили. Не терять из виду то, что делало тебя живым. Делало всемогущим, отбитым от реальности романтиком, которому и море по колено. И слово "нет" — как белый шум.

Она бежала от меня, а я летел ей вслед. Пытался образумить, пытался отыскать ее в толпе. Пытался убедить, что люблю по-настоящему и готов свернуть ради нее все горы. А потом... я сам же ее и убил.

Она боялась, что я догоню и найду. Она ехала и ехала навстречу ночи. Пока не врезалась и не погибла. Если б я ее просто отпустил, ничего бы не случилось. Она бы выжила. Пусть без меня, но была бы жива. А в итоге вышло так, что виноват был я. Ее кровь осталась на моих руках. Ее страх, ее ненависть, ее тревоги — это всецело на моих руках. Я ее пугал, она меня боялась. Я урод и ублюдок. Я убил своего ребенка вместе с его матерью.

Но вместо того, чтобы винить себя, я вымещаю злость на тех, кто стал у нас на пути. Эту случайную девку. Лену. Будь она неладна. Отняла у меня последнее счастье. Это все она — не я. А она. Да, так и есть на самом деле. Валю убил не я, не ревность, не властность, не тяжелый характер жениха. А девчонка с ЛСД под языком.